Р.А.Б. - Минаев Сергей Сергеевич

– Алло, это субботнее шоу диджея Гюго?

– Да, придурок, все правильно, ты в прямом эфире интеллектуального ток-шоу «Униженные и Оскорбленные» диджея Гюго.

– Вот это круто! Чо, я правда дозвонился?!

– Правда-правда. Чего звонишь-то, осел?

Раздается приглушенный смех нескольких человек, видимо, чувак слушает радио с друзьями.

– Ну, типа, вот звоню вам, гы-гы, чтобы это… ну, чтобы вы меня унизили или оскорбили.

Снова раздается смех.

– А ты долго дозванивался-то, уродец тупой?

– Часа три. Или больше.

– А ты сидишь со своими уродцами-друзьями? С дрочерами неотесанными?

Взрыв хохота.

– Ну да!

– А эти ублюдки помогали тебе номер набирать? Или сам умеешь уже?

– Неа, я сам…

– Понятно. Ну что, погнали? Тебе повезло чувак, что дозвонился. Теперь умоляй нас.

– Я, Ложкин Кирилл, умоляю великого диджея Гюго унизить и оскорбить меня в прямом эфире на радио «Культура».

– Ложкин Кирилл! – пронзительно орет Гюго. – Ты тупая овца, которой никогда не даст ни одна телка и которую никогда не возьмут на престижную работу! Ты идиот и лузер!

Кирилл и его друзья взрываются хохотом. Мне не очень смешно, но я бью водителя по плечу и вижу, что он лопается от смеха:

– Круто, да? – спрашиваю я водилу. – Как он его сделал!

– Повезло парню! – гогочет таксист.

– Лузер и идиот Ложкин Кирилл дозвонился сегодня мне в прямой эфир и стал участником конкурса «Самый гнусный ублюдок недели», – продолжает ведущий. – Ну что, лузер, понравилось тебе у меня?

– ДАААА!!! – орет в трубку сам не свой от счастья Кирилл.

– Тогда давай прощаться, урод. Ты мне уже надоел. Говори. И…

– ….и я, Ложкин Кирилл, был унижен и оскорблен Диджеем Гюго в прямом эфире интеллектуального шоу «Униженные и Оскорбленные» на радио «Культура». УРААААА!! Я хочу передать привет своим…

Но в этот момент Ложкина отрубают и начинается рекламный ролик, призывающий отправить в течение недели сто эсэмэс, чтобы стать участником конкурса «Самый гнусный ублюдок недели». Потом играет джингл «Радио “Культура” – хроническая духовность», а такси выруливает к воротам в Светкин поселок.

– Дальше куда? – спрашивает таксист.

– До конца аллеи и налево, – отвечаю я. Честно говоря, сердце мое колотится, и сам я порядочно волнуюсь: первая встреча с ее родителями и все такое. Нужно соответствовать. Когда мы поворачиваем с аллеи, я замечаю Светку, стоящую у подъезда.

– Тристаписят, минималка, – резюмирует таксер, поворачиваясь ко мне.

Я роюсь в карманах и протягиваю ему пятисотрублевую купюру.

– У меня полтинника нет, – деланно виновато говорит этот черт, передавая мне сотню.

– И чо? – Я злобно смотрю на него. Видимо, он тоже заметил, что меня встречают. Не полезу же я в разборки с таксистом на глазах своей девушки! Я, менеджер, начну делить с водителем пятьдесят рублей? Да пусть подавится. Будет знать в лицо своего классового врага! – Ладно, оставь на чай, – холодно говорю я и вылезаю из машины.

Светка одета в костюм «хорошей дочери» – старомодные синие джинсы, белая футболка, туфли без каблука, минимум косметики, собранные на затылке волосы. Единственное, что выдает в ней модницу, – сделанный из ударопрочного углепластика телефон Nokia с большим экраном и браслет «Swarovski-иллюжн», с кристаллами, меняющими цвет в зависимости от освещения.

– Сайонара, – подставляет мне щеку Светка.

– Сайонара, – говорю я и целую ее. Она стоит в полоборота ко мне, так, чтобы томно прикрыть один глаз, а вторым смотреть вверх, на окна своей квартиры. На руках у Светки странный зверь. У Бони тело среднего пуделя с короткой жесткой шерстью, к которому прилеплена непропорционально большая морщинистая голова.

– Бони, будешь играть с Сашей? – спрашивает Светка, нагибаясь к собаке и целуя ее в нос. – Ты ему определенно нравишься.

– Он мне тоже. А кто это? Боксер?

– Сам ты боксер! – Светка деланно обижается. – «Суверенный мопс». Он совсем крошка, смотри! – Она опускает собаку. Оказавшись на земле, мопс пытается убежать, быстро перебирая короткими лапами. – Ну вот, опять придется ловить! И все из-за тебя!

Пока мы гоняемся за этой морщинистой скотиной, я стараюсь не терять из вида пакет с покупками. В конце концов Бони изловлен, и мы заходим в подъезд.

– Привез? – шепотом спрашивает Светка. Я демонстративно поднимаю пакет.

– Да не то, дурачок, – продолжает шептать она.

Я протягиваю ей таблетку «экстази», она кладет ее на ладонь, будто взвешивая, ломает, проглатывает одну половинку, а вторую убирает в карман джинсов. Светка прислоняется к стене, закрывает глаза и тихо говорит:

– Семейные вечеринки – это мега…

– Здрааавствуйте! – Светкина мать встречает нас на пороге квартиры. Лицо ее выражает радушие, глаза при этом оценивающе бегают по мне. Неброский макияж смотритсят так, будто она носит его постоянно, как светская дама, но свободное, немного мешковатое платье из китайского модифицированного шелка наводит на мысль, что, несмотря на видимую «светскость», дома она привыкла ходить в халате. Картину слегка портят украшения из желтого золота и красные туфли на высоком каблуке. Глядя на них, становится непонятно, чей я молодой человек – ее или дочери. Замешкавшись, она подставляет мне щеку для поцелуя и ответно целует меня, обволакивая тяжелым, приторным ароматом духов.

– Елена Игоревна.

– Александр.

– Ну проходите, раздевайтесь, вот ваши тапочки, – указывает она на пару тапок с каучуковой подошвой, видимо, чтобы не оставлять следов на паркете, похоже недешевом.

– Андрей Александрович! – откуда-то из недр квартиры выходит грузный плечистый мужик небольшого роста, одетый в серый добротный костюм и поло салатового цвета. По мнению папы, костюм должен показать, что он – лицо официальное, а поло – что лицо это в данный момент дома. («Раньше он был майором внутренних войск», – вспомнились мне Светкины рассказы.) Он жмет мне руку так сильно, будто я штангист. Может, это такой тест на настоящего мужика?

– Александр, – звонко представляюсь я.

– Родители, это Саша, я вам про него рассказывала, наконец-то мы все познакомились, – говорит Светка. Папа при этом делает такое лицо, будто слышит обо мне впервые.

– Да, наконец-то, – вторит ей мама, – лучше один раз увидеть, как говорится…

– Очень рад, – сухо сообщает отец.

– Ну что же мы стоим-то как неродные? – вопрошает Елена Игоревна. – Пойдемте, Саша, я вам дом покажу.

– А я пойду почту отправлю пока, – кивает Андрей Александрович, – работа…

Светка при этом молчит, водит глазами по сторонам: таблетка начала действовать.

Елена Игоревна долго водит меня по дому, рассказывая, как что строилось, где покупалось, из какой поездки привозились вазы, тумбы и торшеры, и как мучительно выбирался дизайн интерьеров. При этом в каждой комнате обязательно находится особый предмет, со своей историей, приобретенный, «когда Светочке было столько-то». Кажется, еще чуть-чуть – и мама начнет объявлять стоимость демонстрируемых вещей. Светочка, молча плетущаяся следом, при упоминании своего имени каждый раз оживляется и глупо смеется, говоря: «Ну, мамочка, я тебя просила!» Я кошусь на нее и понимаю, что ей в этот момент видятся совсем другие интерьеры.

В одной из комнат Света ловит мой взгляд, задержавшийся на книжных шкафах, снизу доверху уставленных женской детективной прозой, и говорит чуть смущенно, шепотом:

– Это все мама читает.

– Кстати, Свет, ты дочитала «Лягушка – следователь»? Или опять подруге отдала?

– Мам, я ее даже не начинала, ты чего? – Света укоризненно смотрит на мать.

– Да? Странно, куда же она подевалась?

В конце экскурсии мы заходим в просторную гостиную, все пространство которой занимают три предмета: большой кожаный диван, барная стойка в углу и гигантских размеров телевизор с ультратонким, в палец толщиной, экраном.

– Ну как вам у нас? – плюхаясь на диван, вопрошает мама.

– Очень… очень красиво, – мямлю я, – необычно так.