Ученик пекаря - Джулия Джонс

Это случилось несколько недель назад: Фраллит, пивший горькую весь день, вдруг обнаружил, что одного противня недостает. Мастер без промедления отыскал Джека, который прятался среди горшков и сковородок на поварской половине. «Ах ты недоумок! — вскричал Фраллит, вытащив его оттуда за волосы. — Да знаешь ли ты, что наделал?»

Джек, понимая, что отвечать не обязательно, ловко увернулся от подзатыльника. Теперь, оглядываясь назад, он сознавал, что в этом-то и заключалась его главная ошибка. Не увернись он, Фраллит, возможно, задал бы ему хорошую трепку и на том бы остановился, но мастер терпеть не мог, когда его выставляли дураком при других — особенно при коварной красотке Тилли. Он вошел в раж и выдрал у Джека целый клок волос.

Волосы были вечным несчастьем Джека. Похоже было, что Фраллит вознамерился сделать всех своих учеников такими же лысыми, как он сам. Джек, проснувшись, однажды обнаружил, что острижен наподобие овцы. Тилли, высыпав его каштановые кудри в огонь, объяснила, что Фраллит велел совершить это, опасаясь вшей. Но волосы Джека сами отомстили за себя, отрастая с раздражающей быстротой.

Рост вообще доставлял Джеку одни неприятности. С каждой неделей Джек не на шутку вытягивался. Собственные штаны служили для него источником постоянного конфуза: если четыре месяца назад они благопристойно доходили до щиколоток, то теперь они угрожали обнажить ноги до колен. Ужасающе бледные и тонкие ноги! Джек был уверен, что все на кухне уже заметили это прискорбное обстоятельство.

Будучи мальчуганом практичным, он решился справить себе более пристойную пару. Однако портняжное искусство требует терпения, а не отчаянной решимости, и новые штаны остались недостижимой мечтой. Поэтому Джек, стараясь удержать на месте старые, спустил их насколько мог низко и подвязал веревкой. Он неустанно молил Борка, чтобы эта веревка не развязалась в присутствии какого-нибудь важного лица — особенно женского пола.

Собственный бурный рост все больше беспокоил Джека: он рос только в вышину, а никак не в ширину и подозревал, что смахивает теперь на ручку метлы. Хуже всего, конечно, было то, я что он перерастал тех, кому подчинялся. Он уже вымахал на голову выше Тилли и на ладонь выше Фраллита. Мастер воспринимал его рост как личное оскорбление и часто бормотал себе под нос, что из такого верзилы никогда не выйдет приличного пекаря.

Главной обязанностью Джека как ученика пекаря было следить за тем, чтобы не гас огонь в огромной хлебопекарной печи. Печь эта была размером с небольшую комнату, и в ней ежедневно ранним утром выпекался весь хлеб для сотен придворных и слуг, обитающих в замке.

Фраллит гордился тем, что каждый день печет свежий хлеб, поэтому ежедневно должен был подниматься в пять утра, чтобы проследить за выпечкой. А печь топилась всю ночь — если бы она остыла, потребовался бы целый день, чтобы довести ее до нужного нагрева. Вот Джека и поставили следить за ней по ночам.

Ежечасно Джек открывал каминную решетку у днища громадного сооружения и подбрасывал туда дрова. Он приноровился спать урывками, а зимой, когда на кухне стоял жестокий холод, он спал, прижавшись тощим телом к теплому боку печи.

Иногда, в блаженные минуты перед засыпанием, Джек представлял, что мать еще жива. В последние месяцы болезни она была такая же горячая, как эта печь. В ее груди таился источник жара, сжигавший ее день ото дня. Прижимаясь к ней, Джек чувствовал все ее косточки — легкие и хрупкие, как черствый хлеб. Он не мог без страданий думать об их хрупкости. Но днем, таская мешки с мукой из амбара или ведра из колодца, выгребая золу из печи и следя, чтобы закваска не перекисла, он почти не вспоминал о своей потере.

У Джека проявился талант — он умел рассчитывать нужное количество муки, дрожжей и воды для разных сортов хлеба на каждый день; у него это получалось быстрее даже, чем у самого мастера. Но у Джека хватало ума не выставлять свой талант напоказ — Фраллит ревностно оберегал первенство.

Недавно мастер допустил Джека к формовке теста. «С тестом надо обращаться, как с девичьей грудью, — говорил Фраллит — Сперва нежно ласкаешь, а когда смягчится, нажимаешь сильнее». Чаша эля могла превратить мастера почти что в поэта, но вторая чаша портила все дело.

Работа с тестом была для Джека ступенью вверх — она означала, что скоро он станет подмастерьем. А полноправному подмастерью будущее в замке обеспечено. Но покамест Джек зависел от милости тех, кто стоял выше его, то есть, согласно сложной иерархии замковой прислуги, от всех и каждого.

Не успел он дойти от людской до кухни, как настала ночь. Время ускользало от Джека, словно нить со свежевытесанного веретена. Только он, бывало, поставит тесто — а Фраллит, глядишь, уже ругает его за то, что тесто перестоялось и к нему слетелись мухи. Но ведь Джеку о стольком надо было подумать — и воображение захватывало его целиком. Стоило Джеку взглянуть на стол, ему сразу представлялось дерево, из которого этот стол сделали, — дерево, дававшее тень давно почившему герою.

— Опаздываешь, — сказал Фраллит, стоявший со сложенными руками у печи в ожидании Джека.

— Виноват, мастер Фраллит.

— Виноват, — передразнил пекарь. — Еще бы не виноват. Мне надоело без конца тебя дожидаться. Печь остыла до предела, парень. До предела. — Мастер шагнул вперед. — А кому достанется, если огонь погаснет и хлеба негде будет испечь? Мне, вот кому. — Фраллит схватил с полки месильную лопатку и свирепо хлопнул ею Джека по руке. — Я научу тебя не подвергать опасности мою репутацию. — Найдя место, куда лопатка ложилась хорошо, мастер продолжал орудовать ею, пока не стал задыхаться. На шум сбежался народ.

— Отпустите мальчика, Фраллит, — отважилась сказать какая-то судомойка. Виллок, ключник, закатил ей оплеуху.

— Тихо ты, наглая девчонка! Не твое это дело. Главный пекарь волен делать все, что хочет, со своими учениками. И пусть это послужит вам уроком! — Ключник благосклонно кивнул Фраллиту и разогнал слуг.

Джек весь трясся, и руку саднило. Слезы боли и ярости жгли, как уголья. Джек зажмурил глаза, решив, что не даст им течь.

— А где ты болтался все это время? — рычал мастер. — Витал в облаках, бьюсь об заклад. Воображал, что ты повыше всех нас, грешных. — Фраллит ухватил Джека за шею, дыша на него элем. — Позволь тебе напомнить, что мать твоя была шлюхой, а ты всего-навсего шлюхин сын. Спроси любого в замке — всякий скажет тебе то же самое. И мало того — она еще и приблуда была, незнамо откуда явилась.

У Джека кровь прилила к голове, стесненное дыхание обожгло легкие. Он позабыл и о боли, и о том, что может вызвать новые насмешки над собой, — это он должен был знать.