Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса - Анатолий Вишевский

к лицу прилила кровь, зеленые глаза заблестели, и он протянул мастеру монеты. Жан-Жак смутился:

– Я и так сделаю, не надо денег. Но тут такое дело…

– Какое?

– Мне надо тебя нарисовать – чтобы лепить не по памяти, а с наброска. Ты сможешь прийти ко мне завтра?

– Когда?

– Утром. В десять.

– Я буду!

– Спросишь Жан-Жака.

Мастер неожиданно для себя снял с головы фетровую треуголку и протянул парню:

– Это тебе – чтобы на войне холодно не было. И чтоб в фарфоре выглядел достойно!

Андреас смутился, но треуголку взял.

– Шляпы у меня отродясь не было.

Он надел ее, но тут же снял и дальше стоял, прижимая рукой к бедру.

– А вы как же?

– У меня другая есть – новая.

– Так завтра в десять. Не забудьте только!

Андреас развернулся и пошел вниз по улице. Он уходил вприпрыжку, как ходят дети или молодые люди, у которых нет никаких забот. У Жан-Жака тоже появилось приятное чувство легкости и даже захотелось взбежать по лестнице к двери гостиницы, но он вовремя опомнился. Всходя по крутым ступеням – с сундуком в одной руке и ящиком с фаянсовым попугаем в другой, – мастер пожалел, что так быстро отпустил Андреаса.

В гостинице его встретил переполошенный Ринглер:

– Коллега, как хорошо, что дилижанс не задержался. Я вас уже час дожидаюсь. Но это не важно! У нас новости: Гец умер, вчера мы его похоронили. Все на фабрике взбудоражены, ходят разные слухи.

– Какие?

– Это тоже не важно, – отмахнулся директор. – Важно то, что завтра в десять у вас аудиенция с герцогом. Вам надо приготовить платье, завиться и отдохнуть с дороги.

– В десять я не могу. – Слова вырвались сами собой – Жан-Жак не успел прикусить язык. Но Ринглер не понял его.

– Не волнуйтесь: мы всё успеем – к десяти вы будете готовы. Я уже договорился и с куафером, и с прачками – вас ждут. Главное, продумать, что вы будете говорить герцогу.

– А что надо говорить на аудиенции?

– Скорее, чего не надо говорить. Ну, например, не вздумайте ругать Бустелли – вы же это любите, я знаю. Он, кстати, уже месяц работает у нас на фабрике. Коллега, я просто умоляю вас – ради вашего же блага! Речь идет о работе, о куске хлеба, о крыше над головой: забудьте о своем мнении на этот час. Скажите герцогу то, что он хочет слышать!

Ринглер ушел, но обещал вернуться и помочь Жан-Жаку с подготовкой к аудиенции. Мастер стал раскладывать сундук в отведенной ему комнате на третьем этаже. Настроение было испорчено; мысль о том, что Андреас не найдет его завтра в гостинице, как заноза, не давала покоя. К тому же тут оказался Бустелли, и это значило, что придется работать рядом с идейным врагом. Вот и оказались вещими его сны. А все же интересно: какой он, этот Бустелли?

Покончив с сундуком, Жан-Жак подошел к окну, которое выходило на сторону города, и посмотрел на новые двух- и трехэтажные дома палевого цвета, обшитые тесом и покрытые свежей штукатуркой. За ними виднелся маленький пустырь, на котором стоял старый бревенчатый домик с двумя трубами – по сравнению со своими соседями он казался кукольным. «Кто там живет?» – подумал мастер, и в ту же секунду дверь домика открылась, и из него вышла сухая старушка. Она аккуратно закрыла за собой дверь и направилась вниз по узкой улочке.

Жан-Жак вспомнил об апельсине. Он разрезал фрукт ножом и впился в оранжевую массу. Зубы свело – есть эту кислятину было невозможно. Мастер бросил апельсин и прилег отдохнуть: до возвращения Ринглера еще оставалось время.

3

Когда Жан-Жак проснулся после дневного сна, солнце еще не село. Как и обещал, появился Ринглер, и они пошли в казармы за дворцом. Отдали белье прачкам и через Марктплац направились к куаферу. Жан-Жак надеялся отыскать Андреаса, но парнишки уже не было. Торговцы со своим товаром убрались восвояси, и площадь опустела. Ринглер оставил мастера у куафера на Альте Зеештрассе и простился до следующего утра.

Жюль, французик из Божоле, расфуфыренный и напомаженный, вился вокруг кресла с мастером, как весенняя муха вокруг свеженаложенной кучи. Его ноги в лиловых чулках пританцовывали, руки порхали, а локоны то взмывали вверх, то падали вниз, при этом возвращаясь точно на то же место, с которого секунду назад их сорвала беспокойная Жюлева натура. Началось, правда, с того, что куафер попытался за полталера всучить Жан-Жаку старый «аллонж бинет», парик, которому было по меньшей мере лет тридцать.

– Господин, купите – не пожалеете! Конечно, за эти деньги парик не из волос, а из собачьих хвостов, но из самых что ни на есть первоклассных! – увещевал он мастера.

– Ну нет, почтеннейший! Я же не из Черного леса приехал, – рассмеялся Жан-Жак. – Этот парик еще успел поносить Бах-отец. Уложите-ка мне лучше волосы в «крыло голубя». Сумеете?

– Сумею ли я?! – обиделся Жюль. – Да я был любимым куафером герцога Орлеанского!

– Который сжег все свои картины с нагими женщинами?

– Того самого, того самого! – Жюль был рад, что имя его патрона получило такую широкую известность. – Не понимаю, что находят красивого в нагих женщинах? – продолжал он, по-прежнему пританцовывая вокруг кресла. – Вот мужское тело, с развитым торсом и мускулистыми руками и ногами, это совсем другое дело…

В конце куафер предложил завязать хвостик сиреневым бантом – Жюль отдавал явное предпочтение сиренево-лиловой гамме, – но Жан-Жак выбрал черную ленту. Из зеркала, которое поднес ему куафер, смотрел благообразный господин. На висках черные с проседью волосы были аккуратно уложены в локоны, сзади же стянуты ленточным бантом.

– Припудрю только… – И куафер бросился к столику, проделав пируэт, которому позавидовал бы даже покойный Мишель Блонди.

– И не вздумайте, – отмахнулся Жан-Жак.

– С вас шесть крейцеров.

Мастер дал французу лишние полкрейцера, и радостный Жюль побежал открывать ему дверь, выбрасывая ноги, как цапля. Локоны куафера снова взмывали и падали, проделывая это с той меланхоличной размеренностью, с какой кивают мейсенские китайцы, если легко прикоснуться пальцем к их фарфоровым головкам.

В надежде найти Андреаса Жан-Жак вернулся на рыночную площадь. Безрезультатно. Он зашел в лавку, где торговали одеждой, и купил новую фетровую шляпу и шерстяные светло-серые чулки. В другой лавке, у парфюмера, приобрел пузырек лавандовой туалетной воды и поспешил домой. Уже стемнело, а Жан-Жак хотел выспаться перед аудиенцией. В комнате он нашел постиранное и сложенное белье – местные прачки работали быстро. Мастер разделся донага, натерся мазью с