И силуэт совиный - Виталий Каплан

– Хватит, Лена, – я отодвинул чашку со слишком горячим чаем. – Не говори глупости. Ты же прекрасно знаешь: после самарского дела мы для него не существуем. Ни мы, ни Дед. Он стыдится такого родства. И ничем помогать не станет. Прин-ци-пи-аль-но! – передразнил я любимое папино словечко.

– А ты всё же попробуй, – пёрла она как танк. – Не может быть, чтобы если не к нам, то хоть к Кирюшке у него не было никаких чувств. Голос крови всё-таки…

– Девять лет этот голос дрых, с какой стати ему сейчас проснуться? – во мне медленно закипала ярость. – Да и кроме того, он давно блокировал все возможности с ним связаться.

– Напиши по почте, – парировала Лена. – По старой почте, бумажной. На адрес Департамента.

– Ему мешки таких писем от граждан каждый день приходят, – вздохнул я, удивляясь её тупости. – Но дальше старшего помощника младшего секретаря ни одно не проскочит. Но пусть даже и так. Допустим, он прочтёт. И даже не выкинет. И даже вмешается! Ты догадываешься, чего он потребует взамен?

– И что? – её ещё недавно бледное лицо сейчас побагровело. – И тебе жалко поставить эту несчастную подпись? Ради Кирюшки!

– Ты что? – у меня дыхание перехватило, я сейчас не говорил, а шипел. – Ты соображаешь? Ты мне что предлагаешь?

– А я думала, что ты любишь сына! – лоб её вспотел, как тогда, в 17-м кабинете. – Думала, что тебе его судьба дороже дурацких принципов! Ну что изменится от этой подписи? Всё равно же они протащат Пафнутия, даже если мы все за Даниила проголосуем… Ты что, маленький? Ты не понимаешь, как это делается?

– Я, может, и жую сопли, но по крайней мере я не предатель! – выдавилось из моего пересохшего горла.

– Ты не предатель? Это ты – не предатель? – зазвенела она. – Да ты трижды предатель! Ты сейчас сына предаёшь, меня предаёшь, семью нашу предаёшь! Из-за своего тупого упрямства! Ты всегда был такой! Эгоист! Ты красивыми словами прикрываешься, Богом прикрываешься, а на самом деле просто никого не любишь! Любил бы – так хоть что-нибудь сделал бы! – она выдержала драматическую паузу и тоном ниже добавила: – Между прочим, я сегодня поставила эту подпись… но нужно, чтобы и ты. Мы ж семья…

– Ты… – у меня перед глазами заплясали цветные точки. Нехороший признак. – Ты… поставила… за Пафнутия?

– Да мне хоть за Папу Римского! – выдала она. – Лишь бы Кирюшку вернули!

Дальше было плохо. Кажется, я плеснул ей в лицо горячим чаем. Кажется, я громыхнул входной дверью. Кажется, я решил сюда не возвращаться.

Но вернулся в третьем часу ночи. Мокрый, пьяный и никакой. А в половину седьмого надо было вставать на работу.

5.

– Останешься тут! – не слушая гневных Илюшкиных воплей, заявил я. – Сто раз уж сказано было, почему. Лошадей вон стереги, а то неровен час…

– Почему? – в сто первый раз проворчал Илюшка. – Я ж копьём доску в три пальца пробиваю! Я в полном доспехе сто пятьдесят раз приседаю! Я гвозди могу узлом завязать! А ты, брат Александр, не можешь, между прочим! И вообще, разве я не должен тебя охранять!

– Остынь, малой, – я слегка съездил ему по загривку, очередной раз отметив про себя, что парень-то уже на полголовы меня выше. А скоро и на всю голову будет. – Рано тебе на оборотня идти, тут не сила нужна и не доспех. Этому долго учатся, много лет. Дух упражняют, а не тело. А ты? Ведь не читал же сегодня утреннее правило! Да не мычи ты, знаю, что не читал!

Солнце жарило, я истекал потом под бронёй, да и остальные наши тоже мучились. Но идти в логово, не защитившись освящённым серебром, никак не следовало. Серебряные кольца кольчуги (за такую кольчугу, пожалуй, богатое село можно купить), конечно, полную безопасность не гарантировали. Но серебра эти твари не любят, а серебра, омоченного крещенской водой и укреплённого молитвами аввы Евстафия – тем более. Остановить не остановит, но силу удара снизит более чем вдвое.

Наших было немного – два десятка всего. И это не радовало – люди бы сейчас ой как пригодились. Но вчера пришлось пятерых отправить в Белополь – там обнаружилась то ли ведьма, то ли жертва оговора, брат Максим взял с собой в Гнилорожье десяток – там уже третий месяц шалил упырь, а крестьяне до последнего мялись и жались, не посылали гонца в Защиту. А ещё ведь немало людей занято в одиночном поиске – бродят по Криволесью, ловят неуловимого Философа…

– Поверь, брат Александр, это важнее, – мягко увещевал владыка Дионисий. Грузный, седой, тяжело дышащий, он был похож на старинный, как до Вторжения, самовар – такие порой ещё можно встретить в деревнях северян.

– Владыко, – морщился я, – никак не могу с вами согласиться. У нас тут просто какая-то эпидемия нечисти, безумство просто… за полгода уже сто пятнадцать вызовов, из них семьдесят восемь подтверждённых. Каждый человек на счету… А Философ… Ну что Философ… Я понимаю, какой вред от упыря, какой от ведьмы. Ну ладно, будь он классическим еретиком, искажающим учение Церкви – тоже можно понять. Но тут… Ходит какой-то невнятный дядька, произносит какие-то невнятные речи. И это – ужас-ужас-ужас?

– А исчезнувшие? – напомнил мне епископ и поправил оплывшую свечу. Тут же колыхнулись в поставце остальные, и заплясали на белёной стене кельи огромные чёрные тени. Как-то неуютно мне стало, вспомнилось прошлогоднее пещерное дело.

– Исчезнувшие… – усмехнулся я. – А кто может поручиться, что они действительно исчезли? Может, сбежали, дабы не платить подати? Как доказать, что даже если в самом деле исчезли – то из-за поучений Философа? Сами ж знаете: после того – не значит вследствие того.

– Брат Александр, – под внешней мягкостью владыки чувствовалась сталь, – просто попробуй мне поверить. А я тебе говорю, что Философ – это страшнее тысячи упырей. В некотором смысле это угроза самому существованию… не только Империи. Невнятный дядька… хорошо ты сказал. А теперь представь, что он нечто вроде бобра, подгрызающего корни дуба. А дуб – это сама жизнь. Я не могу тебе всего объяснить, и не только потому что во многом знании много печали. Просто есть вещи, о которых и мне запрещено разглашать. Так что бери сколько там у тебя осталось – и сделай мне этого оборотня поскорее. Князь Алексей уже всю плешь проел, – постучал он себя по темечку, на котором и намёка не было на лысину. Мне бы так в семьдесят шесть. – Надеюсь, трёх дней тебе хватит. А как вернёшься – все обычные дела спусти на брата Георгия и занимайся только Философом!

Но пока что заниматься приходилось оборотнем. И ладно бы обычным, волком или медведем. Тут, в селе Малые Праздники (вот уж названьице, и кому только в голову пришло?) завелось нечто куда более редкое. Крестьяне, отродясь не покидавшие родной земли и не бывавшие дальше ярмарки в Загорелье, называли это полосатым котом. И добавляли: «Только поболе коровы будет!». О тиграх никто из них, разумеется, и не слышал… А между тем тварь пристрастилась к человечине. Пятеро детишек от двух до семи лет, старуха Аграфена, бортник Паисий, молодой парень Венька – ему неделя оставалась до свадьбы… Ну, скотину даже и не считаем, скотина – дело наживное.

А третий день, отпущенный владыкой Дионисием, уже истекал. Завтра с утра мне надлежало представить на серебряном блюде голову чудовища. И лучше уж в зверином облике… как-то оно правильнее будет.

Пока что особыми успехами я похвастаться не мог. Два дня ушло на бестолковую беготню по окрестностям и бестолковые беседы с крестьянами, которые, конечно, все набивались в очевидцы, но большинству просто хотелось почесать языками перед новыми людьми. А проявлять строгость я не мог: стоит высечь одного явного враля – и остальные замкнутся, даже те, кто реально что-то видел. Приходилось тратить драгоценное время и выуживать крупицы золота в тоннах пустой породы.

И всё-таки выудили – восьмилетняя девчушка, сестра одного из сожранных малышей, вспомнила, в каком направлении удирала тварь. А сопоставив это с картой местности, мы уже смогли вычислить логово. Конечно, очень приблизительно, с точностью до мили. Дальше пришлось уже пользоваться освящённой лозой. Чем ближе мы подбирались к логову, тем сильнее дёргались ореховые прутья. Метод, конечно, спорный – некоторые авторитетные отцы полагали, что сие отдаёт магией – но действенный.

Теперь оставалось выкурить тварь из её берлоги – и молиться, чтобы та не ускользнула в какой-нибудь тайный выход. Мы, конечно, очертили святой круг, и с запасом, написали смертоносные для нечисти имена – но что, если подземный ход слишком длинный и выбирается на поверхность далеко за пределами круга?

Нам, впрочем, повезло. Наконец-то повезло за все эти дни. Едва только братья Иоанн и Артемий бросили в чёрное жерло чадящие факелы – из редкого южного дерева, дающего нестерпимый для зверья дым – как послышался возмущённый рёв.

Я подобрался поближе, махнул рукой бойцам – страхуйте, мол, и вынул из ножен длинный, слегка изогнутый меч. Левой же рукой держал серебряный крест. Не одно сработает, так другое.