Прикосновение - Клэр Норт

Когда начали меркнуть последние краски дня, я остановилась у заправочной станции, расположенной на залитой галогеновым светом площадке, помимо бензина, в заведении был пункт быстрого питания, игровые автоматы и прочие развлечения. Я заказала кофе, турецкую лепешку пиде и шоколадный батончик, в котором насчитала ровно три изюминки, села у окна и стала смотреть в него. Мне не нравилось собственное лицо, которое я видела в отражении. Оно казалось лицом человека, не чувствующего угрызений совести.

Автомагистраль О-3 всегда загружена, и хотя первым пунктом в западном направлении на указателях значился Эдрине, следуя по ней дальше, можно было попасть и в Белград, и в Будапешт, и в Вену. Это шоссе было полно скучающих водителей-дальнобойщиков, для которых великолепный мост, соединяющий Азию с Европой высоко над проливом, являл собой всего лишь досадное сужение дороги, а при взгляде на Айя-Софию на берегу бухты Золотой Рог в голову приходила одна мысль: «Еще десять часов, и я дома…»

В магазин при заправке ворвалась семья – шесть человек из пятиместного автомобиля. Они напоминали заключенных, которых ненадолго выпустили из камер. Родители и достойная сострадания бабушка, настоявшая, чтобы ее взяли с собой, громко ссорились, в то время как дети охали, открыв для себя, что в их жизни не хватало именно такого водяного пистолета и восхитительного бинокля с двукратным увеличением.

Мне нужно было избавиться от своей машины, и чем скорее, тем лучше.

Интересно, подумала я, когда человек, чье лицо я видела отраженным в стекле, принял это решение? Возможно, примерно в тот момент, когда предпочел не принимать медленно действовавший, но смертоносный яд.

Или же в то мгновение, когда на молчавший до того телефон пришло сообщение: «Цирцея».

Но, как только я поняла это, я уже оказалась не одна. Подошедший мужчина спросил, который час. Я не знала. Направлялся ли я в Эдрине? Нет, не направлялся. Все ли со мной в порядке? Я выгляжу… словно сам не свой. Со мной все было прекрасно. Просто я обдумывал глубоко личную проблему.

Никто не станет мешать, если ему скажут, что обдумывают нечто личное. Он оставил меня в покое.

На полутемной стоянке громко ссорилась влюбленная пара: их столь прекрасному прежде роману нанесла глубокую травму необходимость в темноте рассмотреть карту. Я снова села за руль, включила радио погромче, опустила все стекла, чтобы впустить побольше прохладного воздуха, и поехала на север в сторону Эдрине.

Глава 9

Эдрине мне всегда нравился. Когда-то любимое место отдыха султанов и высшей знати, в последнее время оно пришло в полнейшее запустение, но выглядело как обедневший старик, умевший не стыдиться своей дырявой одежды, а носить ее с достоинством. Зимой наледь покрывала серой коркой поля по обе стороны от прямого и широкого, в четыре полосы, шоссе. Зато летом юноши и мужчины собирались здесь на ежегодные соревнования по борьбе. Сверкали натертые специальным маслом торсы и даже ягодицы, руки в прочном захвате смыкались вокруг выгнутых спин соперников, когда они падали и начинали кататься по песку. У меня никогда не возникало соблазна принять в этом участие, даже если я находилась в мощном теле атлета. Разумеется, городок не мог похвастаться таким же обилием туристических приманок, как Стамбул, если не считать мечети с серебряным куполом, построенной еще одним Селим-султаном, которому так нравился мрамор, и приятного на вид старинного здания больницы, основанной Баязидом, любившим не только побеждать, но и исцелять. Во всем здесь ощущалось единство цели и планировки для ее достижения, и это напоминало приезжему, что Эдрине не нуждался в пышности, чтобы оставаться великим.

Я припарковала машину у фонтана, украшенного гигантскими металлическими подсолнухами. Достала из багажника сумку, вложила сто лир в один из паспортов и сунула в боковой карман, нацепила браслет от наручников на правое запястье, убрала ключ от них во внутренний карман куртки, опустила рукав как можно ниже, чтобы скрыть стальной блеск, повесила сумки на плечи и пошла вдоль тихой вечерней улицы.

Современные натриевые лампы светили со стен, на которых когда-то горели факелы. Кое-где даже еще виднелись ржавые железные крюки. Жилой комплекс «Магнолия» окружали нарядно украшенные резьбой особняки XIX века, ныне тоже разбитые на квартиры для больших семей – за балконными дверями мерцали серо-синие отсветы телевизионных экранов. Кошка зашипела на меня, прячась где-то за вывешенным для просушки бельем. Мчавшийся на большой скорости автобус гудком клаксона предупредил о своем приближении чересчур расслабленного мотоциклиста. Владелец ресторана прощался со своими дорогими гостями, которые неспешно направились через затемненный город по домам.

Я шла в сторону подсвеченной белым прожектором мечети Селима, поскольку именно там, где стоят монументы, увековечившие расточительность правителей, следует в первую очередь искать отели.

Клерк службы размещения дремал перед телевизором, по которому шел полный драматизма старый сериал о двух неотличимых друг от друга братьях-близнецах – их играл один актер. В финальной сцене они стояли рядом на вершине холма и пожимали друг другу руки. Причем в левой части экрана погода была пасмурная, даже предгрозовая, а в правой – прохладная, но ясная. В том месте, где руки соприкасались, отчетливо виднелась вертикальная линия, разделявшая и небо, и землю. Побежали титры, и клерк заерзал в кресле. Я положила на стойку канадский паспорт и спросила:

– Есть номер для меня?

Клерк прочитал имя и фамилию в паспорте очень тщательно, стараясь правильно произнести каждый слог.

– Натан Койл?

– Да, это я.

Канадцев все любят.

Отель был трехэтажным. Прежде деревянное здание позже перестроили, частично используя кирпич. Всего в нем насчитывалось двенадцать номеров, девять из которых пустовали. В коридорах стояла полная тишина.

Девушка с глазами навыкате, с прямыми черными волосами, спускавшимися ниже поясницы, и с чуть выпяченным подбородком проводила меня до номера. Почти все его пространство с покатым потолком занимала двуспальная кровать. За открытым окном располагался балкончик в два дюйма шириной. Под деревянной консолью для маленького телевизора протянулся радиатор отопления. В ванной, до всех четырех стен которой я смогла бы дотронуться, встав посередине, несмотря на использование лимонного освежителя, неприятно пахло мочой. Девушка задержалась в дверях и спросила на скверном английском:

– Все карошо?

– Просто отлично, – ответила я. – Только покажите, как пользоваться этим. – Я указала на пульт дистанционного управления от телевизора.

Ее глаза, казалось, от удивления выпучились еще больше.

Я же улыбнулась ей белозубой улыбкой тупого североамериканца. Она потянулась, чтобы взять пульт, и в этот момент я приковала второй браслет своих наручников к радиатору у стены. Звук заставил девушку поднять взгляд, а я прижала свою левую руку к ее руке, обхватив пальцами пульт и нажав кнопку включения телевизора.

Мои пальцы дернулись. Экран телевизора ожил. Ведущий выпуска новостей смеялся над пропущенной мною шуткой, уже улетевшей по волнам эфира. У него за спиной появилась карта прогноза погоды. И, словно пытаясь убедить зрителей, что нет ничего смешнее, чем обсуждение погоды, ведущий снова рассмеялся, хотя видел на заставке лишь серое небо и полосы дождя.

Передо мной же теперь был мужчина, который, если верить паспортам, на одну четверть являлся гражданином Канады и притом совершенно безобидным. Он пошатнулся. Одно его колено подломилось. Он попытался выпрямиться во весь рост, но наручники звякнули о радиатор и лишь натянулись, сверкнув металлом, но удержали его на месте.

Я наблюдала за ним. Его частое дыхание сбитого с толку и застигнутого врасплох человека, постепенно стало замедляться. Ноздри раздувались, и я насчитала два или три глубоких вдоха. Закончив это упражнение, он вновь обрел контроль над собой: тело его напряглось, голова дернулась вверх, дыхание нормализовалось.

– Привет, – сказала я.

Он поджал губы и уставился на меня. Причем, как мне показалось, он увидел не ту, в кого я превратилась в отеле, а меня, такую, какой я была когда-то в реальности, и мне самой стало трудно дышать.

Он смотрел, не говоря ни слова, присев на корточки, и его правая рука, сейчас невидимая за спиной, с усилием натянула цепочку наручников. Я встала за пределами досягаемости и произнесла:

– Ты примешь яд.

Молчание.

– У меня осталось два вопроса. Первый: на кого ты работаешь и будут ли они продолжать появляться? Я исхожу из того, что будут. Такие люди, как ты, всегда упорны. Второй: зачем ты убил Жозефину Цебулу?

Он смотрел на меня, как побитый кот, и ничего не говорил.

Мое новое тело слишком долго провело на ногах, во рту ощущался сильный привкус выкуренных сигарет, тяжесть целого дня работы давила на позвоночник. На мне был неудобный бюстгальтер, слишком сильно стянутый сзади, а в только что сделанный пирсинг на левом ухе попала инфекция, от которой оно воспаленно пульсировало.