Самоучитель по ловле Бен Ладена - Максим Туханин

Сначала начальство удивилось её приезду, но потом вспомнило, что само же её и вызвало для ответственного задания: надо было отсосать у миллионера Иванова, известного своими капризами, порядочную сумму денег. Переодевшись в рабочую одежду, Тамара прошла в указанную сауну. Она надеялась встретить Новый Век хоть и на службе, но всё равно весело и с водкой.

А что получилось в итоге? Сплошные насмешки и унижения. Да, Сидорова уже не молоденькая девушка, и поэтому груди у нее висят, но не до пупа, как было замечено «остроумным» миллионером, а просто висят. Да, она не Мерелин Монро, хотя и одного с ней года рождения, но и не такая «страшная, как смерть Чаушеску», а просто не выспалась. И вообще, отказывать голой даме в водке и ломтике ананаса недостойно бизнесмена.

Словом, Новый год у Сидоровой не удался. А словом, которым называл ее бизнесмен, нельзя даже супругу называть, не то что постороннего голого человека.

Вдобавок, вернувшись домой под утро, Тамара обнаружила, что муж, который клятвенно обещал встретить Новый год в кругу семьи, так в этот круг и не заявился.

А не ушла бы Тамара на работу, глядишь, и всё бы в порядке было, да и дети бы остались трезвые.

Раз в столетие

Монолог гения

Говорят, что гений рождается один раз в столетие. Жаль. Так бы хотелось побеседовать с равным. Хотя бы недолго… Хотя бы минуту… Хотя бы спросить его: «Сколько времени?», чтобы он ответил мне как равный равному: «Я не справочное. Я – гений!»

Но нет. Закон природы суров: один на столетие, и все, и баста. Как отрезало. Иногда, конечно, мечтаешь о том, что было бы, если бы не отрезало. Гении всегда мечтают о недостижимом.

Эх, думаешь, сколотить бы шаечку, человек десять-двенадцать гениев, чтобы наводить ужас на города и веси! Как идейка? Гениально, не правда ли? Кто бы из вас додумался до такого? А? То-то.

Или вот еще: пятнадцать гениев вскакивают на коней и обращаются ко мне: «Куда нам скакать, о самый главный гений?» – «Постойте, – сказал бы я. – Дайте я вас обниму, как равный равных!» И они слезли бы с коней и пали бы предо мной на колени, лобызая мои утомленные ноги. Во сцена! Во картина! «Пятнадцать гениев выбирают главаря». Интеллектом прет за три версты… Но нет: один на столетие, и все.

Что же, буду терпеть. Хотя столетие досталось мне, прямо скажем, не ахти. Не ренессанс. Я, как родился, сразу понял: «Труба, Серега, пахать придется за всю мазуту, это же тебе не ренессанс, когда можно лежать себе да в потолок поплевывать, как Леонардо да Винчи, а оно само возрождается». Но я не жалуюсь, слишком умный. Вместо стенаний и жалоб я себе задачу поставил: ночь – роман, день – картина. Или наоборот. Тут уж как покатит, у нас ведь это непредсказуемо. Вдохновение, слыхали? Нет его – сиди, кури; пришло – будь любезен, работай. Трудно? Еще бы! Планка-то высоко поднята, а чуть расслабишься, уже губы поджимают: «Да он просто огромный талант, и не более». Роман только раза три прочтут – и в сторону. Обидно, конечно. Даже саперу можно ошибиться один раз, а гению – ни разу.

Да что вам говорить, вы все равно меня не поймете. Меня никто не понимает. Так принято, ведь признанный гений – это, конечно, дурацкие бредни неумных стариков.

Нет, с этим у меня все в порядке: не публикую, не выставляют, не слушают, не пускают и насмехаются. Потом, конечно, будут локти кусать, но это после, когда меня на дуэли убьют в спину… или там повешусь от безысходности какой-нибудь страшной. Конфликт, знаете ли, с обществом, лишний человек на свадьбе… Да мало ли. Нас ведь обидеть легко. Только повод дай, мы сразу в петлю лезем. Прощальная записка у нас всегда при себе. Вот моя: «Я сделал все, что мог. Кто может, пусть сделает лучше». Ну, как? Ничего? По-моему, гениально. Тут и обида, и светлая печаль, и вера в будущее, и юморок английский: мол, попробуй сделать лучше после гения. В общем, мне нравится. Сколько раз не читал, за душу берет. Иногда даже представляю, как враги выводят меня на мороз – поговорить, мол, надо, а сами подло обливают меня водой, закатывают в снег и втыкают в лицо пресловутую морковь, чтобы унизить мой гордый ум… А на морковь вешают записку: кто может, пусть сделает лучше… Трогательно, правда?

Но это – финал. До него еще далеко. Хотя не очень. Я ведь умру молодым. Буду сидеть за столом, ничего не подозревая, творить, а тут вдруг выстрел в затылок трагически оборвет мою жизнь. Или в вино чего подсыплют… Я в этом не разбираюсь. Это их проблемы, бездарностей. Кстати, бытует мнение, что гению легко расстаться с жизнью. Мол, вторую часть романа – в печку, а сам – на кладбище. Это не совсем так. Ведь мы, гении, чувствуем жизнь намного острее обычной серости. Нас просто влечет все неведомое. Например, бездарность никогда не полезет в розетку, если ей сказали, что там двести двадцать вольт. А гений? Он ведь как дитя – ему сказали, он забыл… Или спички… Бездарность прикурит и погасит, а гений чирк – тепло по всей квартире. Я говорю образно. Гении вообще мыслят образно. Вспомните Дон-Кихота. Убогое зрелище. Физически не крепок, психически не уравновешен… То ли дело – гений! Всегда подтянут, отутюжен, знает всех командиров в лицо, пилотка на два пальца выше бровей – не гений, а картинка!… Впрочем, я отвлекся. Гении часто отвлекаются.

Они идут к истине нетореными путями. Возьмем конкретный пример из бытовой практики: скажем, как бездарность наливает себе суп? Да примитивно, прямо в тарелку. А почему? А потому, что вся работа за бездарность уже проделана. Какой-то древний гений обратил внимание, что суп неудобно есть со стола, и поделился своей догадкой с окружающими бездарностями. Они, конечно, долго хохотали над ним, утверждая, что лучше в охотку поесть со стола, чем целыми днями мыть посуду. И лишь после смерти гения, которого закидали камнями и тарелками, к нему пришла слава.

И со мной так будет. Даже скучно. Коньки отброшу – сразу все тут как тут: ах, умер гений! Ах, кого мы потеряли. Ах, вот его рукописи; ах, вот его коньки!..

Теперь о главном. У меня с бабами проблемы. Либидо у меня слабое. То есть, конечно, я себя разжигаю, как могу: мол, Серега, давай, не мужик, что ли? И женщины помогают, то же самое говорят: давай, мол, Серж… ну и так далее. Обидно, право. Хорошо еще, что я гений. На шутку все могу свести. Идеал свой, де, ищу, а ты, извини, физиономией не вышла. И характером, поскольку мне большой любви хочется, чтобы меня с дуэли принесли, а дома все готово: обед горячий, блинчики… Ну и на девять дней чтоб все по-людски сделала. С бумагами моими чтоб аккуратно…

У меня ведь куча изобретений, которые могут осчастливить человечество… Например, зеркало над Тихим океаном. Казалось бы, зачем? А поднял голову, посмотрелся в зеркало – удобно, и в каюту бежать не надо. А если надоест в небе видеть себя, а не звезды? У меня и это предусмотрено. Подается команда: «Разжать кронштейны!», и вертолетчики отпускают зеркало. Все. Небо опять чистое. Поэтому стоя на палубе и глядя в зеркало, всегда опасайтесь команды «разжать кронштейны».

Остальные изобретения имеют стратегическую важность для России, поэтому засекречены. Но завесу над одной такой машиной я приоткрою. Принцип действия объяснять не буду, засмеете – он ведь, как и все гениальное, непонятен. Изобретение называется Уничтожатель Америки. Короче, отжимаешь эту красную штуковину от себя, и он сразу встает и идет уничтожать Америку, сильно злой.

Но для войны работать не люблю. Там энергичные нужны, а у меня плоскостопие. Кстати, гений без дефекта – это не гений. Как увидите полноценного человека, можете ставить на нем крест. Перед вами серость. Такие рождаются каждую минуту. А спроси их – зачем? Растеряется, глазами моргает, сапоги грязные, бляха не чищена, так бы и дал десять суток! За разговорчики в строю. Жалко, у гениев власти мало, да и звание, как правило, не выше старшего прапорщика.

И вот еще: денег у гения не должно быть совсем. То есть – напрочь. Как у Христа за пазухой. Гений должен голодать, а если будет замечен с колбасой – стреляй его! А я попадусь – меня стреляй! Но Бог пока миловал – не попадался.

А вот кофе гениям положен. Мы ведь всю ночь не спим, все кофе пьем и курим по-черному, чтоб здоровье свое до конца угробить. Зачем оно гению, подъем с переворотом делать? Нет, мы не фигуристы, чтоб смешить толпу. Наше оружие – мозг. Наши мысли – это, так сказать, наши скакуны. Я говорю образно, цените это.

И вообще, цените мои слова. Я вот сейчас стою перед вами, такой умный, и говорю сбивчиво, и путаюсь, и перескакиваю с одного на другое для чего? Для того, чтобы вы потом внукам смогли про встречу со мной подробно рассказать. Да, мол, видел его так же хорошо, как тебя. Руку протяни и коснись… Но не коснулся, кто ж тогда знал, что он – гений. Все думали – лектор из общества «Знание», отклонившийся от темы. А потом оказалось, что в его словах внутренней логики было столько, сколько бывает только у гениев. Так-то.

А кончить хочу вот чем. Представьте себе: тюрьма, ночь, меня ведут на расстрел. Вдруг священник, который пришел ко мне, говорит: «Сережа, я твой отец!» Прикиньте, явился папочка после стольких-то лет. Я ему: «Отец, это несерьезно. Где бутылка?.. То есть, где веревочная лестница? Где кони под окном?» А он мне: «Твои мысли, Сергей, они, как бы это выразиться, и есть твои скакуны»…