Бог, которого не было. Белая книга - Алексей Р. Френкель

«Твин Пикс» в переводе Гоблина

Десять лет назад в свое двадцатилетие я работал. В «Сиськах». Вообще-то клуб назывался «Твин Пикс», но все его звали «Сиськи». Он был рядом с бабушкиным домом, его неоновую вывеску «Клуб Twin Peaks» даже с балкона можно было увидеть. Не то чтобы я всю жизнь мечтал там работать, но вдруг выяснилось, что надо что-то есть, а для этого нужны деньги. Я же, спасибо моей еврейской бабушке, ничего не умел. Но, опять же спасибо моей еврейской бабушке, умел играть на фоно. Ну и респект моей учительнице — Валентине Николаевне Сковородкиной по кличке Тефаль, Тому Уэйтсу и Моцарту. А еще обоим Беккерам — фортепьяно и настройщику.

Кстати, эта херня — я про есть и работу — случилась не только со мной, это случилось со всеми. Со всей страной. Кто был никем — тот никем и остался. Наиболее талантливые спились. Наиболее предприимчивые пошли в проститутки и бандиты. Наиболее предприимчивые бандиты и проститутки пошли в политику. И те, и другие, и третьи торчали в «Сиськах».

Это было странное время. Как будто сразу у всей страны умерла бабушка, и некому стало следить, вымыла ли страна руки и надела ли она шапку. Олимпийский мишка давно улетел, а взамен ничего не прилетело.

Сестры Вачовски еще были братьями, но Марадона уже забил гол рукой. Заповеди твои не работали. Ну то есть они никогда не работали, но тогда они не работали от слова «совсем». А вот я работал — в ночном клубе «Твин Пикс», который все звали «Сиськи».

Внутри клуб был похож на красную комнату из того самого сериала «Твин Пикс». Правда, в переводе Гоблина. Багровые бархатные шторы цвета пыли. Паркет с гипнотическими черно-белыми следами от ботинок. Венер было штук пять. В смысле статуй этих — которые топлес. И без рук. О них тушили бычки.

Но там был рояль. Настоящий «Стейнвей». И я на нем играл, развлекая проституток и бандитов. Конечно, не о том мечтала моя бабушка, водившая меня в музыкалку с шести лет, но Пит с твинпиксовской лесопилки уже взял свою удочку и пошел на рыбалку.

И еще: когда я был маленьким, бабушка часто варила мне суп с куриными потрошками. А «на закуску» выбивала в ложечку куриные мозги, приговаривая: ешь, умным будешь. Сейчас уже точно можно сказать: не помогло.

Кстати, скажи: а вот тогда — в четвертьфинале чемпионата мира — это и впрямь была твоя рука? Уважуха, если так, — терпеть не могу англичан.

Waltz for Debby

Десять лет назад мой день рождения был явно веселее, чем сегодняшний.

Босс «Сисек» — сорокалетний пьяница с лицом, похожим на фоторобот Сергея Есенина, торжественно вручил мне «от всего коллектива Сисек» новый айфон.

Девочки-официантки, выстроившись по размеру сисек — от четверки до полутора, меньше на эту работу не брали, — старательно перепачкали мою физиономию всеми оттенками губной помады; Света и Ира, прижимаясь ко мне (Света — двоечка, Ира — три с половиной), пообещали попозже поздравить меня «по-настоящему», а Зина (два с половиной) и Рита (троечка) сказали: «Фи, небритый». Вернее, Зина сказала: «Фу, небритый», а Рита — «Фи, небритый». Небритый я молчал и глупо улыбался во всю свою перепачканную разными оттенками губной помады физиономию.

Начальник охраны клуба — Тёма по кличке Троллейбус, мрачная двухметровая заготовка человека, — похлопал меня по плечу и сказал с чуткостью этого самого троллейбуса (когда ты бежишь к нему изо всех потому, что денег на такси у тебя нет, а этот троллейбус — последний, и ты бежишь к этому последнему троллейбусу изо всех сил, а он медленно, издевательски медленно, отъезжает от остановки), — так вот Троллейбус Тёма похлопал меня по плечу и сказал:

— Двадцать лет. Я в твои годы уже человека убил. — Потом добавил, посмотрев на часы: — Через десять минут будь за роялем. Босс исполнять будет.

Босс, когда выпьет, любил «исполнять». Это было еще то действо. Тёма приводил нескольких девок; точнее, они сами появлялись по мановению Тёминого пальца — в палец, желтый от никотина, вмурована золотая печатка размером с рояль и цвета пальца, желтого от никотина; девки же, послушные Тёминому пальцу, были украшены различными частями тела — стандартно хихикающие и безупречно согласные. Придирчиво оглядев строй красоток, босс раскладывал понравившуюся барышню на рояле — рояль был концертным, размером с Тёмину печатку на пальце; босс пристраивался между ног рояля и раскинувшейся на нем барышни и командовал мне: «Давай, с богом!» И я давал: идиотски слащавая Feelings, непонятно по какой причине выбранная боссом постоянным аккомпанементом для своих плотских утех, вырывалась из-под моих пальцев, виагрой вонзалась в чресла босса и гнала к очередному оргазму, заглушая фальшивые всхлипы девицы, царапающей своими каблуками благородную спину «Стейнвея». Униженный инструмент возмущенно стонал, босс победоносно хрипел; ну а ты совершенно индифферентно наблюдал за всем этим. Ты — это Бог. Нет, я тебя в «Сиськах» никогда не видел, но босс всегда приглашал тебя в свидетели этого действа. Не знаю зачем.

Хотя нет, знаю. В представлении босса рояль был жертвенником, барышни — агнцами. Босс и выбирал таких: кудрявых блондинок помясистее. А сам босс был жрецом, который совершал обряд жертвоприношения Богу, благодаря его за то, что у него — у босса — есть бабки, клуб, рояль и что он всех на хую вертел. В прямом и переносном смысле. В общем, в сейшене участвовали «три Б» и аккомпаниатор. Барышня, Бог и босс в сопровождении рояля. Финишировали мы обычно вместе (и это при полном отсутствии слуха у босса!). Барышня удалялась, ты по-прежнему внешне никак себя не проявлял; босс же, закуривая, неизменно изрекал: «Все кончено, поскольку конечно». Нет, он не любил Юрия Наумова, этого единственного великого русского блюзмена; более того, никогда его не слышал. Это я как-то напел ему — и теперь, слыша эту фразу от довольно ухмыляющегося босса, неизменно проклинал себя за это. И, пытаясь хоть чем-то загладить свою вину перед Юрой, бабушкой, «Стейнвеем», прятался среди черно-белых клавиш рояля, выстраивая стену из аккордов между собой и остальным миром.

Сегодняшний Feelings закончился, босс застегнул ширинку и куда-то ушел, а я закрыл глаза, баюкая душу «Стейнвея» эвансовским Waltz for Debby. Женский голос вернул меня к реальности:

— Сколько тебе?

— Двадцать, — не открывая глаз, ответил я. А потом открыл. Девушка стояла около моего рояля и выглядела как иллюстрация к страничке «охуеть» в Википедии. И мне ничего не оставалось, как охуеть.