Мятежный Вэш (ЛП) - Эббот Элисса

Поэтому иду на компромисс, оттягивая его голову за волосы и ломая нос о стену. Я планирую оставить его в покое, но, когда он попытается встать, мне приходится опустить локоть ему на шею, чтобы убедить его остаться.

Поднимаю брови и вздыхаю. Я делаю успехи. Представляю, какое одобрение Софи могла бы дать мне, когда увидела мою сдержанность — хотя это умственное упражнение, потому что я только видел ее суровый взгляд. Как она выглядит, когда улыбается?

— Она тебе нрааавится, — дразнит Драксис.

— Я думал, ты спишь, или что ты там делаешь.

— Твои мысли более интересны, когда ты думаешь, что я не слушаю. Прогресс? — густой смех дракона скользит по внутренней стороне моей головы. — Ты, вероятно, убил его. Ты все еще скотина. По крайней мере, она так думает.

Я рычу, наклоняясь, чтобы поднять бессознательного Примуса. Бью его по лицу.

— Просыпайся. Ты не умер.

Он шевелится, вздыхая. Хорошо. Я бросаю его обратно на пол, случайно позволяя его голове удариться о скамейку по пути вниз.

— Видишь? Он в полном порядке.

Уже поздний вечер, когда мы с другими мужчинами-рабами предстаем на песчаном тренировочном ринге. Я запомнил извилистый путь, который мы прошли из глубин этой колдовской тюрьмы на поверхность.

Я запоминаю все, что могу с тех пор, как они вывели нас из камеры. В то время как моя семья владеет большинством рабов в комплексе, само здание принадлежит семьей Версаз, и чертежи являются тщательно охраняемой тайной. Я только смог получить информацию о внешних частях комплекса до прибытия. От того, что видел, большая часть комплекса находится под землей. Насколько могу судить, есть только один маршрут на поверхность, и он разделен на десятки секций, которые могут быть изолированы, что делает побег грубой силой практически невозможным. Как будто этого было недостаточно, здание кишит охранниками.

Не имеет значения, как сильно я стараюсь забыть женщину. Она продолжает возвращаться к моим мыслям. Самое странное в том, что, хотя я действительно хочу отнести ее в свою кровать и требовать во всех мыслимых отношениях, это еще не все. Я чувствовал вожделение к женщине раньше, но никогда не хотел знать, что она думает. Я знаю с уверенностью, что бы отбросил любую другую женщину, если бы увидел эмоциональный ущерб, который, это может нанести Софи. Так почему же я не хочу оставить ее в стороне, как многих других до нее? Почему хочу сделать ее своей и выяснить, как ей помочь, взять того, кто несет ответственность за ее боль, и сломать его, кусочек за кусочком?

— Ей не понравится, — говорит Драксис.

Я хмурюсь. Он прав, но я не буду ему этого говорить.

— Я слышу твои мысли, ты знаешь.

Я сжимаю кулаки, желая хоть раз ударить его по лицу.

— Все еще здесь, — напоминает Драксис с оттенком развлечения.

— Хорошо. Ты должен был услышать это в последний раз.

Один из рабовладельцев входит в центр пыльного тренировочного кольца. Это странное зрелище. Стенды, окружающие тренировочное кольцо, являются трибунами с гравитационной поддержкой, которые плавают в концентрических кольцах вокруг нас, каждый из которых поднимается немного выше, чем предыдущий. Для сравнения, тренировочное кольцо кажется архаичным.

Рабовладелец-Примус с татуированным лицом и твердыми глазами.

— Сейчас вас сорок человек. Сегодня днем их будет двадцать. К вечеру, двенадцать.

Он делает паузу, давая осмыслить его слова. Некоторые из них двигаются неловко. Я не чувствую никакого дискомфорта, только жалость к бедным дуракам, которые подобраны против меня.

7. Софи

Когда нас впервые затащили в камеру и выпороли, я подумала, что видела худшее, что может предложить рабство. Конечно, ничто не может быть хуже, чем унижение. Но я была неправа. Очень неправа.

Есть части рабства, которые, вероятно, не могут быть поняты с внешней точки зрения. Идея отсутствия свободы кажется достаточно простой, чтобы понять, но это не просто невероятное разочарование от того, чтобы попросить разрешения использовать туалет, есть, спать или говорить. Осознание того, что мои будущие возможности только что оказались в окне размером с укол— это то, что действительно бросается в глаза. Я никогда не задумывалась об этом раньше, но где-то глубоко внутри у меня была свобода знать, что мое будущее не определено. Я могла бы стать ученым, писателем или даже претендовать на Примуса. Последняя мысль заставляет меня быстро расслабиться. Это действительно то, чего я хотела? Не быть кем-то великим, но быть захваченной и принадлежащей кому-то великому?

Нет. Меня привлекает не желание подчиниться. Если бы кто-то столь волевой, как Примус, думал требовать меня, потребовалась бы невероятная сила с моей стороны, чтобы приручить его, научить его, что я не собственность и что у меня тоже есть ценные мысли и мнения. И все же ни один мужчина в моей жизни не думал об этом. Было бы также облегчением иметь кого-то достаточно сильного, чтобы вмешаться и взять часть веса с моих плеч впервые в моей жизни. Полагаю, теперь это не имеет значения. Рабы не вступают в брак. На рабынь не претендуют самцы Примуса. Они работают, трудятся и умирают. Это мое будущее.

Я с группой из трех других девушек, которым было приказано ждать в этих странных плавающих трибунах, которые окружают песчаную яму. Ниже, некоторые из других рабынь вынуждены убирать тревожное количество крови. Это ужасная работа, и их ведра с водой быстро розовеют от крови.

Нирай стоит рядом со мной, ее нежно-розовые руки кажутся неуместными в таком грязном месте. Она смотрит на меня своими милыми глазами, и смотрит с трудом.

— Откуда он тебя знает?

— Что? — спрашиваю я, отрывая глаза от ужасной сцены внизу.

— Ты знаешь. Он.

Я качаю головой. Вэш. И я проделала такую хорошую работу, не думая о нем… по крайней мере, последние пять минут.

— Я действительно не знаю. Ты видела все, что и я.

Она прищуривается, умудряясь выглядеть красиво даже после того, как ей не разрешали купаться в течение нескольких дней, как и всем нам.

— Но зачем ему конкретно тебя забирать?

— Он просто делал работу. Очевидно, это было не потому, что… — я жестом говорю себе о невероятно нелестном рабском «халате», который они заставляют нас носить.

Она кивает, но все равно выглядит задумчивой.

Вскоре я снова обратила свое внимание на рабов внизу. Трудно сосредоточиться на чем-то другом. Мой желудок болит от того, как много крови находится внизу. Это там убивают рабов, которых нельзя привести в форму? Или, может быть, это просто место восстания рабов или попытки побега. Конечно, я все еще не могу удержать его в своем уме. Надеюсь, это не его кровь. Может, я его ненавижу. Может быть, боюсь. Я действительно не знаю, но знаю, что мысль о том, что он ранен или ему больно, заставляет меня чувствовать себя еще более тошнотворной.

Мои мысли прерываются, когда Клигоп, Граббакт-работорговец, скользит к центру кольца. За ним следует дюжина других рабынь, включая Бри, которая улыбается мне в натяжку. Ее глаза грустные, поэтому я стараюсь дать ей обнадеживающую улыбку в ответ. Надеюсь, мое собственное отчаяние не проявится. Если есть что-то, что я могу сделать, это быть сильной для моих друзей.

Клигоп сигнализирует Примусу-работорговцу разделить рабынь на две группы. Меня ведут к центру песчаной ямы с одиннадцатью другими девушками. Бри толкают в большую группу из нескольких десятков девушек, которых уводит Примус. Я стараюсь не паниковать. С ней все будет хорошо. Мы можем быть рабами, но мы для них ценны. Они бы просто так не убили ее без причины.

Клигоп движется к передней части нашей группы и прочищает горло слизистым звуком.

— Вы, женщины, счастливицы. Эти девушки будут трудиться изо дня в день, делая тяжелый ручной труд. На вас двенадцать будут претендовать гладиаторы.

Что? Я изо всех сил пытаюсь задать пятьдесят вопросов, внезапно горящих на краю моего разума. Знаю, что это принесет мне быструю порку, и он, вероятно, объяснит. Тем не менее, я чувствую головокружение, как будто могу рухнуть в любой момент.