Перекрёсток двенадцати ветров - Олег Верещагин

— Я вас не ненавижу, — терпеливо пояснил Рат.

— Что же мне для тебя сделать? — дядя вздохнул, снова потёр лоб. — Скажи, что? — Рат уже в который раз поднял и опустил плечи. — Подожди… Я правда приеду, я клянусь, а пока… — он быстро полез в карман пиджака, рванул его, тихо выругался, спеша что-то достать. — Ратмир, ты… вот, ты не думай, для меня это ничего не значит…

Рат увидел в руке у дяди деньги. И сказал, снова взглянув ему в глаза:

— Для меня — тоже. Тем более — я их не заработал, а подачек не беру… До свиданья.

Если соберётесь — мама будет рада вас видеть.

— Рат, — потерянно сказал мужчина. — Рат… мы же родная кровь… ты же мне…

Мальчишка молча уходил. И не остановился, когда мужчина нагнал его и пошёл рядом, но и не ускорил шага.

— А ты работаешь? — спросил он.

— Летом подрабатываю, — ответил Рат.

— Стой! Погоди! — Владимир Никифорович схватил племянника за плечо.

— Постой, Рат. Не хочешь брать деньги — не бери. А заработать хочешь?

— Машины мыть или гамбургеры продавать? — с отчётливым презрением спросил Рат. И дядя с удивлённым уважением спросил:

— А ты… неужели в тайге подрабатываешь? — Рат кивнул. — Моешь? — снова кивок. — Да… кто такую жизнь повидал, тот машины мыть не станет…

— А вы? Тоже ведь с этого начинали, или нет? — не удержался Рат. Он ожидал обиды, но мужчина невесело хмыкнул:

— Ну что ж я… Я послабей оказался… Чёрт с ними, с машинами, с гамбургерами. Вот что, — он словно бы решился на что-то очень важное. — А если я тебе предложу работу… ну, по профилю, что ли?

— По профилю? — переспросил Рат. — В каком смысле по профилю? Золото мыть?

— Да нет… Ты туристов не водишь?

— В прошлом году водил.

— Вот! — обрадовался Владимир Никифорович и почти просительно заглянул в лицо Рату. — Если я попрошу тебя поводить моих… знакомых по здешним местам? И хорошо заплачу. Ну как?

Рат задумался. Если бы новообретённый дядя стал навязывать ему деньги или снова предлагать работать подметалой — он бы просто ушёл, уже не оглядываясь. И забыл об этой встрече. Но водить туристов — почему бы и нет, и не всё ли равно, у кого брать заказ? А тут даже искать клиентов не надо…

— Давайте поговорим, — кивнул Рат. — Я, может быть, соглашусь…

…Ратмир раздражённо щёлкнул по банке с «сунаром»[7]. Отец правильно говорил — самые печальные и чёрные мысли, самые глубокие сомнения приходят к тому, кто не спит под утро. Но он же говорил — решил — так не перерешай, сказал — выполняй. И всё-таки Рат снова засомневался, стоило ли ему браться за это дело…

Нет. Не за дело.

За этого клиента.

Под крылом самолёта…

«Финист»[8] постепенно снижался, но лететь оставалось ещё не меньше получаса, как объявил высунувшийся из кабины пилот. Пассажиры вежливо позевали — интерес, который был в начале, когда под плоским прямым крылом раскинулись бесконечные волны таёжной зелени, а самолётик начал ввинчиваться в воздушные просторы, давно сменился скукой и желанием поскорее прилететь на место.

Это было вполне естественно — все трое пассажиров относились к самому нетерпеливому племени на свете: они были подростками. Хотя, пожалуй, трудно было бы найти на свете более разных людей, чем эта троица — даже странно, что они оказались в одном самолёте, салон которого был обставлен почти роскошно — явно не серийная модель, да и пилоты носили форму, отличавшуюся от формы больших компаний; знак некоторого тщеславия владельца самолёта.

В хвостовой части самолёта аккуратной, если так можно выразиться, грудой лежали туристические принадлежности — новенькие, дорогие. Сразу перед ними, вытянув ноги в умопомрачительных кроссовках (на подошве в четыре пальца, со светящимися полосками и незавязанными шнурками), сидела одетая в новенький германский камуфляж девчонка лет четырнадцати с волосами цвета наваристого борща. Голова девчонки ритмично подёргивалась, но это была не болезнь Паркинсона, а всего лишь плеер. Губы её, накрашенные чёрной с блёстками помадой, украшал кислотно-розовый пузырь жвачки, глаза скрывались за синюшными от теней веками.

Кресло наискось от неё занимал парень на год постарше, тоже одетый в камуфляж, но отечественный. Коротко стриженный, рыжий и слегка веснушчатый, он один всё ещё смотрел в окно, по временам, когда солнце било в лицо, щуря зелёные глаза и морща переносицу. Рукава камуфляжа были закатаны выше локтей и открывали крепкие, жилистые руки с чистой, загорелой, как и на лице, кожей.

И наконец, ближе всех к кабине пилотов, в самом опасном месте[9], занимал третье из четырёх кресел салона ещё один мальчишка, ровесник первого, тоже камуфлированный в немецкое. Он держал на пятнистых коленях включённый ноутбук, но не пользовался им — ладони лежали на клавиатуре, глаза, всё лицо и сама поза юного пассажира выражали недовольство, словно у него разом болит живот, зуб и неудобно сидеть. Если бы кто-то из жителей таёжного посёлка или учеников-учителей зейского интерната вдруг увидел этого мальчишку, то первым делом спросил, наверное: «Рат, ты что?!» А вторым — понял бы, что это никакой не Рат, хотя мальчишка был очень на него похож. Вот только Рат никогда не носил в левом ухе витой «заклёпки», но и никогда не причёсывал так тщательно свои волосы. В общем, можно спутать по отдельности, а если поставить рядом или просто присмотреться — становилось ясно, что это разные ребята…

— Под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги, — задумчиво произнёс рыжий, отрываясь от созерцания пейзажа за иллюминатором. Облитая борщом девчонка выверенным движением отключила сидюшник и, открыв зелёные глаза, уточнила:

— Чё сказал?

— Да ничего, — рыжий потянулся. — Песня такая была, говорю. Под крылом самолёта о чём-то поёт зелёное море тайги. Красиво.

— Отстой, — отреагировала девчонка. — Я думала — приплыли, наконец. Ваще скука задолбала.

— Свет, — не поднимая глаз от лежащих на клавиатуре рук, сказал похожий на Рата, — самолёты летают, а не плавают.

— А я не Света, а Синти, сто раз повторять?! — взъерошилась девчонка.

— Да хоть сто один, Светой и останешься.

Рыжий коротко рассмеялся, и «Синти» обратила свой гнев на него:

— А ты ваще молчи! Если б не я — тобой бы тут и не пахло!

— Да я и не претендовал, — спокойно пожал плечами рыжий. — Я тут, между прочим, тебя охраняю, а так давно бы уже в военно-спортивном лагере был.

— Кому ты упёрся, охранник! Пятнадцать лет накатило, а он всё в войнушку играет, дуб!

— Не в войнушку, а в войну, — рыжий опровергал устоявшееся мнение о людях с его цветом волос, как об агрессивных и вспыльчивых. — Это первое. А второе — не играю, а учусь. А третье — мне и тут нравится, если честно.

— Тут — это в самолёте? — по-прежнему не глядя ни на кого, спросил второй мальчишка.

— Тут — это под крыльями. По-моему — здорово.

Глаза поднялись.

— А по-моему — глушь и дикость.

— Это ты, Егор, из-за отца говоришь, — рыжий был серьёзен. — Или тебя тоже Джорджем называть?

— Лучше Жорой… При чём тут отец? Мне просто тут не нравится.

— Тут — это в самолёте? — усмехнулся рыжий.

— Тут — это в России, — просветил его Егор, закрывая ноутбук. — Я не виноват, что на отца накатила ностальгия по этой стране неудачников.

— Чего ж не отказался? — рыжий продолжал усмехаться.

— Материальное давление. Ультимативные условия, — коротко бросил Егор.

— Ну-ну… Только ты словами не бросайся так широко, а то ведь в лоб отскочит.

— Думаешь, я боюсь? — поинтересовался Егор. — Да и ты знаешь, что я прав. Тут остались только хронические неудачники, бездельники, дикари, да ещё упёртые вроде вашего со Светкой отца. Да и у тех дети вон — Синти всё больше. А такие, как ты — вообще реликт.

— Это ты в нашем лагере не был, — заметил рыжий.

— Ну, значит, будет ещё одно поколение упёртых. Выбьют вас в бессмысленных войнах, и всё. И слава богу.

— Лихо ты размахнулся, — спокойно сказал рыжий, но веснушки у него на лице выступили чётче. — Это тебе в твоей школе объяснили?

— Это и ежу понятно, Саша.

— Мальчишки, не ссорьтесь, — забыв про жаргон, умоляюще попросила Светка. — Всё равно же каникулы, ведь правда? — помедлив, мальчишки кивнули. — Может ещё и нормально будет, мы же не знаем?

— Поляну не сечём, — слегка насмешливо сказал Егор и вздохнул: — Да-а, не так я собирался отдохнуть в этом году…

— Кончай ныть, — уже раздражённо предложил рыжий Саша. — Лучше расскажи, как во всё это ты попал — я же толком ничего не знаю. Свинти… Светка… то есть, Синти прибегает, глаза горят, уши хлопают…

— Придурок!!! — заорала Светка и, видя, что Егор не собирается за неё заступаться, погрузилась в оскорблённое молчание в тональности «все пацаны — сволочи и козлентии». Егор, не обращая внимания на её возмущение, продолжал: