Unknown - Гленна Синклер

Он приподнял мою рубашку, и, осыпая поцелуями грудь, языком касался моей кожи, словно украдкой пробуя ее на вкус. Затем он опустился ниже – покусывая затвердевшие соски, он втягивал их в рот, вытворяя нечто волшебное, отчего я непроизвольно выгнула спину и вновь застонала. Но на этом он не остановился – он двинулся дальше, словно сплетая на моем животе узор из жарких поцелуев, языком касаясь пупка, в то время как его пальцы пытались совладать с застежкой на моих джинсах, стараясь освободить себе путь к тому месту, которое так отчаянно нуждалось в его прикосновениях.

Я хотела его.

Знаю, что это кажется очевидным. Знаю, что все говорят, будто им нужен мужчина, который заводит их за секунду. Но в моем случае было нечто большее – это была некая связь, при которой казалось, будто его прикосновения возвращали к жизни: словно через касание его душа разговаривала с моей, отчего мне безумно хотелось ощущать его, быть ближе к нему. Я хотела его так, что даже не смогла бы описать словами.

Он стянул мои джинсы и приложил ко мне ладонь, принося горячее удовольствие, словно бальзам на рану. Сначала было так приятно. Но после мне этого уже было мало, мне нужно было гораздо, гораздо больше. Казалось, он это понимал. Однако вместе с тем будто специально заставлял меня ждать. Поцеловал внутреннюю часть моего бедра, глубоко вдохнув мой мускусный аромат. После чего проделал тоже со вторым бедром, слегка покусывая кожу зубами, как делают маленькие щенки, которые пока не знают, что кусаться плохо. Его легкие укусы были не столько болезненными, сколько посылали все больше и больше волн желания по моему телу – волн, которые в итоге сконцентрировались у меня между ног. Я нуждалась в его прикосновениях как в воздухе.

Когда он начал стягивать с меня трусики, я подумала, что мое сердце разорвется от предвкушения. Вместе с тем неуверенность, которая шла рядом с неопытностью показала свою уродливую голову. Я практически бессознательно свела ноги вместе, закрывая ему доступ к тому, куда хотела его допустить также сильно, как и он хотел пробраться, что, конечно же, читалось в его удивленном взгляде. Я приподнялась и поцеловала его, стараясь напомнить себе, что это мой муж – мужчина, которого я хотела. Но это чувство…

– Я хочу тебя, – прошептал он мне в губы.

И я снова растаяла, как и в прошлый раз: расслабились мои мышцы, нервы. Его рука коснулась меня там, куда раньше никто не дотрагивался. Меня пронзило волнами удовольствия, угрожая лишить той малюсенькой доли реальности, которая еще осталась. Но бедра снова меня предали, непроизвольно сжавшись и крепко удерживая его рядом, однако, не позволяя зайти дальше.

– Райли, – сказал он, со смятением отстранившись, чтобы взглянуть на меня. Полагаю в моих глазах, в выражении лица, было что-то такое, что позволило ему все понять.

Он лишь слегка кивнул и медленно убрал руку.

– Это может подождать.

– Нет, Майлз. Я хочу. Я просто…

– Это не должно было случиться, Райли. Ты не хочешь, чтобы твой первый раз произошел с каким-то мудаком, который просто использует тебя только потому, что ему больно.

– Мне плевать.

– А мне нет.

Он поцеловал меня, вновь разжигая во мне желание. Но потом отстранился, вернул на место мои джинсы и прижал к груди, заключив в кольцо своих рук. Он крепко обнимал меня, его дыхание медленно успокаивалось. Долгое время мы просто лежали так: щекой я прижималась к его груди, а его подбородок к моей макушке. Не знаю, кто из нас заговорил первым, но мы стали разговаривать. Мы все говорили и говорили, периодически смеялись, делились секретами и историями, которые не казались важными, но имели значение для нас обоих. Мы узнавали друг друга так, как, наверное, никогда бы не узнали, если бы не эта ночь с этими обстоятельствами.

Так мы и разговаривали, пока не раздался телефонный звонок…

ГЛАВА 4

Похороны были сугубо частными. Священник поделился очень теплыми словами о Елене: историями, которые вызвали бы у меня улыбку, если бы я услышала их при других обстоятельствах – похоже, она была женщиной, которую мне было бы приятно узнать получше. Я чувствовала себя немного обделенной из-за того, что знала ее всего пару часов.

Майлз мужественно переносил утрату, не показывая бремя, которое я знала, он нес. Он плакал, когда позвонила Лила. Молча. Болезненно. Мне пришлось взять телефон из его руки и успокоить Лилу, что он не один, что он будет в порядке. Но я точно этого не знала. Слезы исчезли почти так же быстро, как появились, и он бросился планировать, что нужно будет сделать. Его мать успела организовать собственные похороны, но нужно было спланировать и устроить прием. Джоан прилетела и уладила большую часть организационных моментов. Но было еще много дел, и Майлз был полон решимости взвалить на себя больше, чем от него требовалось.

Он опять перестал со мной разговаривать. Он даже не смотрел мне в глаза в те редкие моменты, когда мы оказывались наедине. Тем не менее он не отпускал меня от себя, цепляясь за мою руку словно она была для него единственным якорем. Вот где я была сейчас: стискивая его руку, прижимаюсь к нему, чтобы он знал, что я рядом, чтобы он знал, что я готова взвалить на свои плечи столько его бремени, сколько он мне позволит.

Священник закончил говорить. На кладбище повисла тишина, нарушаемая лишь рыданиями Лилы. Киган прижимал ее к себе, нашептывая ей на ухо ласковые слова, в то время как она пыталась контролировать свое горе. Джексон долгое время смотрел в упор на гроб, затем развернулся и пошел к машинам, словно для него церемония закончилась. Роберт и Клэр стояли в стороне от остальных, и красное кашемировое платье Клэр было единственным ярким пятном в этот серый день. Я поймала ее вороватые взгляды, украдкой бросаемые на Майлза во время всей церемонии, черты ее идеального лица слишком явно выражали боль. В голове промелькнул вопрос: знает ли Майлз, что она все еще влюблена в него? И знает ли Роберт? Но потом я решила, что на фоне общей картины дня это не имело никакого значения.

По какому-то сигналу, который я не видела и не слышала, Лила и Майлз подошли к гробу и положили розы, которые держали в руках всю процессию, на гладкую поверхность орехового дерева. Майлз притянул сестру к себе и прошептал ей что-то на ухо. Она улыбнулась несмотря на то, что по ее щекам все еще непроизвольно катились слезы. Роберт присоединился к ним, и на этот раз Майлз не отвернулся. Фактически он стоял между своими братом и сестрой и некоторое время прижимал их обоих. Затем он развернулся, на его лице застыла стоическая маска, которую, как он чувствовал, он должен был показывать на людях. Он практически прошел мимо меня, но вцепился в мою руку словно эта мысль пришла ему в последний момент.

Обратная поездка к дому была тише и мрачнее, чем все, что я когда-либо испытывала, даже по сравнению с поездкой в больницу после того, как Майлзу позвонили. В очередной раз я почувствовала себя непрошенным наблюдателем в личной семейной драме – незваным гостем в жизни мужчины, который не рад таким вторжениям. Он никогда не отталкивал меня и никогда не просил не быть рядом, но он мне также этого и никогда не предлагал.

Мне хотелось помочь ему почувствовать себя лучше. Я просто не знала как.

Длинная подъездная дорожка к особняку Торнов была уже заполнена автомобилями. Нашему лимузину пришлось маневрировать между припаркованными машинами, чтобы подвезти нас к парадным дверям. Повсюду в доме были люди, почти как на той вечеринке, устроенной в нашу с Майлзом честь пять дней назад. Джоан стояла в прихожей, приветствуя людей и направляя их в соответствующие комнаты. Она была тихой, почтительной, но ее глаза затопила боль, когда ее взгляд упал на каждого из детей Елены. Особенно на Майлза. Я вспомнила, что он говорил о ней: о том, как был влюблен в нее, будучи маленьким мальчиком. Я видела, что глубина чувств, совершенно не романтического характера, была явно взаимной.

– Ваш отец на веранде, – сказала она. – Он попросил, чтобы вы присоединились к нему по приезду.

Я хотела помочь. Я заметила, что обслуживающий персонал, нанятый кейтеринговой компанией, был не рассчитан на такое количество гостей, а штатный персонал дома не успевал убирать мусор, тарелки и пальто, скинутые на мебель. Я почувствовала, что буду более полезной, если схожу на кухню и помогу с организацией закусок, которые подавали на разносах, или проконтролирую поставку обильно употребляемого ликера. Но когда я встала, чтобы забрать тарелку, отложенную женщиной, пришедшей выразить семье свои соболезнования, Майлз схватил меня за руку и потянул назад на узкий диванчик на двоих, на котором мы сидели. И я осталась.

Я слышала больше историй, чем могла себе представить, чтобы кто-то мог рассказать о другом человеке. Истории о доброте Елены, о ее щедрости. Истории о ее молодости, о ее замужестве, о ней и ее детях. Все то, что я слышала было невыносимо и угнетающе. Я могла только представить, как тяжело это было для ее мужа и детей.