Проклятие - Генри Олди

— Хмельной? — сурово поинтересовалась Сычиха, с кряхтеньем разгибая спину. — Залил очи спозаранок?

— Трезвый, бабуля…

— Похмельный?

Честное слово, не знай Юрась характера Сычихи, так мог бы подумать, что старая готова достать из подполья заветный жбан — похмелить гулящего внучка.

— Не-а… вчера дома сидел!..

— А ну дыхни!

Фица дыхнул через плетень.

— Ладно, иди сюда! Ох, сердце мое бабье, слабое… Будешь подзимний чеснок убирать. Закончишь, польешь капустку. А я в хату…

— Да куда ж вы, бабуля? — охнул внук. — Вы что, глядеть не станете?

— На что?

— На работу мою!

— А чего мне на нее глядеть, на твою работу?

— Да чтоб узнать, как я вас сильно того… ну, этого…

— Я о тебе, шалопут, и без работы всю правду знаю. Иди, спасайся. А я пока обед спроворю. Утомишься, жрать захочешь… чарочку, туда-сюда…

Смотреть дальше Юрась не стал. Воображение живо поставило над его завтрашним гробом эту парочку: молодого Сыча с древней Сычихой. Ишь, лыбятся! — в последний путь, выходит, провожают. Вконец огорчившись, он отправился в трактир. По дороге печали добавилось: Тёмка и Сёмка, двое знатных буянов, обнимались возле колодца. Рядом валялись многократно сломанные колья. Похоже, колья нынче ломались не о спины драчунов, а о колодезный сруб — в знак примирения.

— Звиняй, братан! — гудел Сёмка.

— И ты, братан, звиняй!

— Я ж не по злобе!

— А я?

— Я ж от удальства!

— А я?

— Ты кого не любишь? Хошь, мы ему на пару рыло начистим?

— Я, Сёмушка, всех люблю! Страсть как обожаю!

— Хитрец ты, Тёмка! Ух, хитрец! За то и любим тя, прохвоста!

— А ты?

— И я…

В трактир Юрась заявился мрачней тучи. По причине раннего времени трактир пустовал. Лишь в углу на лавке сидел байкарь Кёмуль, сосредоточен и напряжен. В руках его тихо пели гусли. Уж и не вспоминалось, когда толстяк вынимал из чулана гусли, невостребованные здешней публикой. Строгали предпочитали озорные «частики» или байки о плутах, ворах и разбойниках. Кёмуль тихо напевал себе под нос. Юрась прислушался.

Как на огородеРасцвела морковь,А в моем народеВыросла любовь…

«А что? — подумал былой гостеприимен. — Складно! И уху приятно, и сердцу…»

Выросла обильно,Радуя народ,Как ее ни били,А она растет!

Тут байкарь заметил Ложечника и застеснялся. Сделал вид, что так, шутит. Даже руками широко развел: сам видишь, какие глупости!.. В другое время Юрась поддержал бы: мол, глупости! Да только представил, как над его гробом и этот толстый песни распевает…

— Еще пой! — сказал Юрась, садясь рядом. — Хошь, я тебе пива спрошу? — И добавил, чувствуя, как сразу полегчало: — Я сердечные песни страсть как люблю!

— Трудно мне, — пожаловался Кёмуль. — Я ведь сирота! Папки-мамки нет, деда-бабки нет… Жениться забоялся. Кого мне любить, а? Трактирщика? Ну, кашу я люблю. С телячьими мозгами. Так каша, пожалуй, не в счет. Вот и не складывается про эту… про телячью…

И задумался, напевая:

У любви есть крылья,У любви есть… э-э…

— Хвост! — подсказал Юрась.

— Хвост? — засомневался байкарь.

— Ага! Красивый такой, пушистенький…

— Ну, допустим…

У любви есть крылья,У любви есть хвост,Пусть ее забыли…

— Лезет в полный рост!

— Да? А что, разумно…

Честное слово, Юрась Ложечник чувствовал себя счастливым. Домой он вернулся к обеду. Жена сидела во дворе, перед битыми баклушами, и сосредоточенно резала уже третью ложку. Получалось красиво: с ручкой в виде свитых вместе хвостов. Вспомнив про «хвост любви», Юрась растрогался. Тихонько подкравшись к супружнице, он присел рядом, на корточки. Притих, думая о чем-то странном. Сам не заметил, как погладил жену по тощей спине.

— Иди есть, — ответила жена. — Стынет.

— Успеется…

— Горячее для брюха полезней.

— А, моему брюху хоть гвоздь давай! Слушай, а почему у нас детей нет?

Не прекращая работы, жена пожала плечами.

— Кто его знает, Юрась. Не сложилось. А может, я пустая.

— Полно языком молоть! Пустая она! Такая лапушка, и пустая!

— Ты-то у нас орел…

— Где там орел! Петух я драный!

— Я ж помню. Бил девок, как кречет — уток. Меня в лещину заволок, глазом моргнуть не успела. Маманя ругалась, говорила: обманет, не женится… А ты взял и ей назло женился.

— Будут, — уверенно заявил Ложечник. — Я тебе точно говорю: будут дети. Мы с тобой еще совсем молодые…

И с пронзительной ясностью увидел, как обещанный на завтра гроб тает в тумане. На рассвете следующего за Гурьиным дня Баська Хробачиха, главная поселковая сплетница, ринулась в обход.

— Как дела?! — кричала она, притворяясь глухой. — Ась? Дела-то как?!

Кликуша останавливалась у каждой хаты.

— Как дела, Янчик? А у Ирмы как дела? А детки что, здоровы?

Вслед Баське лаяли собаки. Кто-то бранился спросонок. Кто-то отзывался сразу, кто-то — погодя. Старая Сычиха бросила в кликушу мокрой тряпкой. Юрась пообещал вытянуть кнутом. А Баська все неслась, как оглашенная, все голосила:

— Как дела, Сёмочка? Как дела, Тёмочка?

Плевать ей было на чужие дела. Просто до смерти хотелось знать: кого будем сегодня хоронить? К сожалению, по всему выходило, что никого.

— Как дела, Кёмочка?

— Не дождешься! — напрямую ответил байкарь Кёмуль. И вслух подумал, глядя на Хробачиху: — А ведь и эта шишига кого-то любит. Раз жива покамест…

— Сплетни она любит, — буркнул хмурый трактирщик.

Вчера вечером он устроил всем посетителям праздничную скидку. Сегодня эта идея уже не казалась ему столь привлекательной.

— Нет, — не согласился Кёмуль. — Сплетни, они не в счет.

…Малефик вздохнул и отпустил пратеритные нити. Прошлое начало таять, глубоководной рыбой возвращаясь в пучины человеческой памяти. Прошлое устало ничуть не меньше мага. Сперва тебя без лишних церемоний извлекают на поверхность, где ты чуть не лопаешься мыльным пузырем; затем отряхивают пыль, вертят, разглядывают со всех сторон… И не захочешь, а утомишься. Фигуры Никлаша Тесли, пьяницы Сыча, Тёмки с Сёмкой, Баськи Хробачихи истончились, делаясь прозрачными… Исчезли.

Вместо прадедов и прабабок во дворе стояли правнуки и правнучки. Пришли все, кого звали. Никто не увильнул. Правда, их воспоминания мало что добавили к картине, возникшей перед малефиком во время рассказа Юрася Ложечника.

Люди с надеждой смотрели на столичного гостя. Магистра Высокой Науки, мага высшей квалификации. Люди ждали его слова. Вердикта. Приговора. Черты под сотней проклятых лет. А маг медлил. Выходя из транса, он успел прощупать складки Вышних Эмпиреев над поселком. А кое-какие замеры сделал еще утром, на подъезде к Ясным Заусенцам. Результаты наблюдений лишь подтвердили то, в чем малефик не сомневался с самого начала. Но озвучивать выводы он не спешил.