Как уморительны в России мусора, или Fucking хорошоу! - Черкасов Дмитрий

Наконец Мартышкин метким тычком под ребра заставил противника развернуться боком, треснул ему носком ботинка по щиколотке, схватил за грудки и дернул на себя. Пьяница мазнул грязной ладонью по лицу Сысоя, смачно плюнул стажеру на брючину и немедленно получил в ответ удар кулаком в грудь, отбросивший его на стойку перед окошечком дежурного.

Затылок алконавта вошел в соприкосновение со стеклом, и на стол Чердынцеву посыпались осколки.

«Крепленые береты» привстали, не желая упускать ни единой подробности из разворачивающейся у них на глазах душераздирающей сцены.

— Скотина! — заорал ошалевший майор, увернувшись от падающего аки лезвие гильотины особенно крупного осколка и напрочь забывший о правилах хорошего тона, в теории свойственных всем без исключения офицерам российской милиции. — Ты что наделал, шпрот недодавленный?!

Мартышкин подхватил сползавшего на пол оглушенного бухарика и поставил его вертикально.

— Отвечать, когда тебя господин майор спрашивает! — звонким голосом служаки-ротмистра воскликнул стажер.

Пьяница замычал нечто невразумительное.

— Я не его спрашиваю! — возопил Чердынцев. — А тебя, чудовище!

— А что я?! — удивился Мартышкин.

Продолжить дальнейшее описание психо-физических качеств Сысоя и его родни майор не успел.

Входная дверь распахнулась, и в проеме показался подполковник Николай Александрович Петренко, прибывший в родное управление с совещания у начальника ГУВД, где его опять приводили всем в пример, как главу подразделения, укомплектованного самыми бестолковыми сотрудниками в пределах городской черты, и на карачки за невысокий процент раскрываемости заказных убийств, которых на участке Петренко сроду не совершалось.

Петренко вытер подошвы забрызганных грязью ботинок о девственно-чистый черный синтетический коврик и окинул печальным взором помещение.

Чердынцев, Мартышкин, дежурный сержант в форме восхитительного серого цвета, с автоматом на плече и чуть тронутыми бледно-голубой тушью длинными девичьими ресницами, чье лицо можно было бы смело поместить в музыкальную энциклопедию в качестве иллюстрации к статье «Юность Петра Ильича Чайковского», и три «спецназовца» застыли на месте.

Только задержанный продолжал шевелиться, пытаясь оттолкнуть от себя вцепившегося аки клещ стажера.

— Что здесь происходит? — тихо поинтересовался подполковник.

— Он! — задыхающийся багровый Чердынцев ткнул пальцем в Сысоя. — Он!

— Что «он»? — Мухомор в свою очередь тоже начал наливаться краской.

— Это всё из-за него…

— Вот это? — Петренко вскинул подбородок и показал на разбитое стекло.

— Да! — Майор зачем-то отдал честь, приложив дрожащую руку к непокрытой голове.

— К утру чтоб было, как раньше, — приказал Мухомор и шаркающей усталой походкой двинулся к лестнице.

— Но…, — застонал майор.

— Никаких «но», — Петренко остановился. — Завтра проверяющий из Главка прибудет, к десяти.

— Где ж я такое стекло возьму? — На лице Чердынцева проступила растерянность.

— Забейте фанерой и покрасьте в прозрачный цвет, — посоветовал Мухомор и, погрузившись в невеселые мысли по поводу прошедшего совещания, стал медленно подниматься по лестнице.

— Перво-наперво — это костюмы. — Рогов поделился с Дукалисом мыслью насчет изменения отношения граждан к сотрудникам правоохранительной системы.

Мысль была всего одна, но она по своей глубине и обширности превосходила все высказанные Васяткой ранее.

— Ты посмотри, во что мы одеты! Это же позорище! — Рогов брезгливо оттянул двумя пальцами дешевый, криво заштопанный белыми нитками нейлон на груди пуховика у собеседника. — Жуткий китайский левак! И перья во все стороны торчат.

— Это я его чинил, — признался Анатолий. — Зацепился за что-то неделю назад, половина пуха выпала, я подушку располосовал и заново набил…

На самом деле, пуховик оперативник не обо что не цеплял.

Изделие узкоглазых мастеров швейной машинки было вспорото зубами невменяемого Плахова, очнувшегося после трехдневного запоя в пустом кабинете под вешалкой с верхней одеждой, испугавшегося нависших над ним мрачных теней и атаковавшего ближайшую путем укуса.

Бой с тенью продолжался недолго — вешалка не выдержала массы повисшего на пуховике Виктора, упала и треснула старшего лейтенанта по темечку, в связи с чем тот опять отрубился.

Разлетевшийся по всей комнате пух утащили явившиеся на шум крысы и утеплили им гнезда для своей малышни.

— Вот! — признание Дукалиса не смутило Рогова. — Мы еще и шмотки свои сами чиним. А жили б как люди — отдавали бы в ремонт! За бесплатно!

— Бесплатно — это хорошо, — мечтательно произнес прижимистый Анатолий.

Низкорослый Васятка вскарабкался на сугроб и по-наполеоновски обозрел окрестности.

— Ты чего высматриваешь?

— Тут где-то поблизости есть театр, — Рогов закрутил головой.

— И что?

— А в любом театре есть костюмерная…

— И что? — опять спросил Дукалис, потрясенный широтой образованности своего коллеги.

Сам он в свое время пробовал участвовать в художественной самодеятельности, но после первого же появления толстого «актера» на сцене, когда он перепутал последовательность реплик, отдавил ногу главной героине пьесы и уронил столик из реквизита в оркестровую яму, аккурат на голову первой скрипке, труппа под угрозой тотальной забастовки потребовала у режиссера перевести Дукалиса в гардеробщики.

— Как — «что»? Как — «что», Толя?! — возмутился Вася. — Это ж чистый Клондайк! Костюмов — море! И все — на халяву. Так, вон он, кажется… Точно, он! Колонны, афиши…, — Рогов взмахнул короткой, но загребущей ручонкой. — Берем Андрюху и вперед!..

— Разрешите, товарищ подполковник? — Майор Соловец переступил порог кабинета начальника РУВД и почтительно остановился.

— Проходи, садись, — Петренко снял очки и положил их перед собой на рапорт группы дознавателей, в котором те просили обеспечить их безвозмездной финансовой помощью.

Посредством оной они надеялись дотянуть до следующей зарплаты.

Дознаватели сильно поиздержались, отметив в ресторанчике по соседству юбилей старейшего сотрудника отдела, к пятидесяти семи годам получившего наконец давно заслуженное звание капитана.

Банкет, как водится, закончился взаимной дружеской потасовкой, прибытием нескольких немного странноватых с точки зрения национальной принадлежности нарядов ППС[10], и пустыми карманами наутро, когда юбиляр со товарищи очнулся. Набранным, по примеру московской милиции, из нелегальных вьетнамских и монгольских эмигрантов патрульным были чужды хорошо известные всем россиянским выпускникам школ МВД понятия «корпоративная солидарность» и «порядочность по отношению к коллегам».

Прибывшие менты и слов-то таких по-русски не знали…

Так что карманы дознавателей на следующий день оказались столь же пустыми, как и карманы обыкновенных граждан, попадающих в цепкие руки пэпээсников.

Коллективный рапорт содержал сто девяносто три грамматические ошибки в ста семидесяти словах текста и блистал отсутствием запятых, в результате чего смысл рапорта, и без того весьма далекий от понимания, был покрыт завесой тайны даже для Мухомора. Единственное, что понял подполковник, — это недовольство дознавателей с фамилиями Удодов, Чуков, Геков и Безродный действиями бармена, подсунувшего им водку с явной примесью керосина и жидкости для борьбы с насекомыми, и призыв привлечь наглого трактирщика к уголовной ответственности по статьям 295 [11] и 357[12] за попытку истребления находящейся под охраной государства популяции милиционеров.

В личной беседе при подаче рапорта Безродный — парламентер от дознавателей, совершенно разошелся, потерял связь с реальным миром и даже начал угрожать Петренко тем, что, в случае неоказания срочной материальной помощи мучающимся с похмелья сотрудникам, они будут вынуждены компенсировать отсутствие средств путем переодевания в форму работников ДПС[13] и выходом на соседнюю улицу с целью добычи требуемой суммы «известным способом».