Письмо - Кэтрин Хьюз

Ричард Крейг был ребенком военного, единственным сыном Джорджа и Молли Крейг. Пока его отец сражался за родину, мать забрала его в деревню к сестре, где он был в безопасности. Мать и бездетная тетка души не чаяли в маленьком Рики и обеспечили ему совершенно идиллическое детство. Они исполняли любой его каприз, поэтому для трехлетнего мальчика стало потрясением, когда однажды ему отказались покупать деревянный паровоз, который он увидел в витрине магазина игрушек.

— Это очень дорого, сладкий, — пыталась убедить его мать.

— Хочу! — требовал Рики.

— Может, купим его на твой день рождения?

— Хочу сейчас! — нахмурился Рики, сложив руки на груди.

В разговор вмешалась тетя:

— Но это всего через пару месяцев, ждать не так уж долго.

Рики ничего не ответил. Он пристально посмотрел на беспомощных женщин, сделал глубокий вдох и задержал дыхание.

— Что ты делаешь? — спросила мать.

Рики проигнорировал вопрос и закрыл глаза. Женщины с ужасом смотрели, как его лицо становится пунцовым, а губы постепенно синеют. В следующую секунду он упал в обморок.

Тетя схватила деревянный поезд и начала трясти его перед носом ошарашенной продавщицы:

— Мы берем это!

Когда через пару минут Рики очнулся, первое, что он увидел перед глазами, был деревянный паровозик. Он ухмыльнулся, зная, что с этого момента мог вить из мамы с тетей веревки.

После ванны Тина почувствовала себя чуть лучше. Этот день опустошил ее физически и морально. Тяжелые веки налились, точно свинец, а кости ломило от усталости. Она слышала, как на кухне шкварчит картошка — не бог весть какой кулинарный изыск, но, по крайней мере, Рик старался. Когда она зашла на кухню, он жарил яичницу.

— Садись, солнышко, — сказал он, пододвигая стул. — Скоро будет готово. Я открыл банку персиков на десерт. Можем съесть со сгущенкой.

— Чудесно, спасибо.

— Как прошел день в магазине? Тебе удалось посмотреть скачки?

— Охренеть можно, а? Я уж думал, продул, а он взял и всех сделал в конце. Спорю, Грэм был не в восторге. Мне прямо в кайф, когда удается облапошить букмекера.

— Ну, благодаря тебе он за годы скопил целое состояние.

— Тина, не начинай…

— Я и не начинала.

— Шампанским? Рик, ты забыл, где ты живешь? Сомневаюсь, чтобы Мэнни вообще его закупала — спрос тут невелик.

Рик помялся и провел рукой по волосам.

— Ну, тогда, сидра — «Помань» или «Бэбичем», как он там называется…

— Рик, не нужно. Я не большой любитель алкоголя, а ты завязал, помнишь?

Он секунду помедлил.

— Ты алкоголик, Рик. Ты не можешь пропустить рюмочку.

— Да ты у нас знаток!

— Хватит повторять это слово. Кто ты такая, чтобы объявлять меня алко… В общем, одним из них, — возмутился он, натягивая куртку. — Я вернусь через пять минут.

Тина покачала головой. Он никогда не изменится. Он даже был не способен произнести это слово вслух, не то что обратиться за профессиональной помощью. И если она ничего не сделает, он утащит ее на дно за собой.

Первые шаги Тины в жизни были гораздо более многообещающими, и от этого ситуация, в которой она оказалась сейчас, угнетала еще сильней. Тина была единственным ребенком, прекрасно училась в школе, затем перешла в гимназию. Результаты ее выпускных экзаменов были одними из лучших за всю историю школы, поэтому и она, и директриса считали, что следующим шагом будет университетское образование. Тина хотела изучать английскую литературу и стать журналистом. Судьба, однако, распорядилась иначе. Ее отец, Джек Мэйнард, внезапно умер в возрасте сорока пяти лет, и, несмотря на протесты школьных учителей и матери, Тина без колебаний оставила школу и нашла работу в небольшой страховой конторе, чтобы поддерживать семью. Ее обязанности не требовали никаких особых навыков, и зарплата была соответствующей, но Тина пошла на вечерние курсы машинописи и стенографии. Ее трудолюбие и упорство принесли свои плоды: Тина быстро поднималась по карьерной лестнице и вскоре стала лучшей стенографисткой в компании. Но работа была монотонной и к вечеру успевала страшно наскучить Тине. Лучшим моментом за день была поездка домой. Водитель автобуса № 192 был ужасно симпатичным и всегда ей весело подмигивал. Однажды он набрался смелости и пригласил ее в кафе, с тех пор они стали неразлучны. Тине пришлось распрощаться со своими мечтами о карьере журналистки, но Ричард Крейг был более чем достойной компенсацией.

Они перебрались в гостиную, где Рик заблаговременно включил электрический камин — без центрального отопления в доме всегда было холодно. Рик допивал третий бокал дешевого шампанского, и его речь становилась все менее связной. Беда была в том, что он никогда не успевал полностью протрезветь, и ему хватало одного стакана, чтобы захмелеть снова. Тина все еще потягивала первый бокал. Вкус шампанского ей не нравился, к тому же от него болела голова.

Рик развалился на диване перед телевизором и смотрел «Игру поколений».

— Тоже мне призы! Ты вообще видела такое? Набор для фондю — что это за хрень вообще?

— Это небольшая кастрюлька, в которой подогревают сырный соус, а в него макают кусочки хлеба.

— Гадость какая.

— Ну, это блюдо для гурманов.

Рик похлопал по дивану:

Тина поставила стакан и подошла к дивану.

— Там шампусика больше не осталось? — спросил он.

— Мне уже хватит? Нет, не кажется. Я в норме, Тина, не нуди, пожалуйста, все испортишь. Иди сюда.

Он притянул ее к себе и попытался поцеловать. Тина машинально сжала губы и напряглась всем телом.

— Что теперь не так? — спросил Рик.

— Ничего, — легонько оттолкнула она его. — Давай я налью тебе еще.

Он крепко схватил ее за запястье.

— Это подождет.

Рик резко толкнул Тину на диван и, навалившись сверху, засунул ей в рот язык, отчего Тину чуть не стошнило. Она просила перестать, но Рик был сильней, и, несмотря на сопротивление, он без труда сорвал с нее штаны и раздвинул ноги.

— Рик, погоди, — просила она, пытаясь выиграть время. — Давай пойдем наверх, там удобней.

Он с силой ударил ее по лицу.

— За дурака меня держишь? Заткнись и получай удовольствие, корова фригидная.

Тина повернула голову вбок и закрыла глаза. Он не в первый раз насиловал ее, но она поклялась, что этот раз станет последним. Она терпела слишком долго. Она уйдет — на кону была ее жизнь.

— Где сигареты? — прохрипел он сиплым голосом и откашлялся, постучав себя по груди.

Тина с отвращением поморщилась: