Везуха - Сергей Чекмаев

Мир не мир, а Сибири Андрейка насмотрелся. Бескрайние, словно бы даже инопланетные пейзажи… Инопланетные – не в смысле нереальные, а в смысле почти полного отсутствия следов пребывания людей. Необитаемый остров. Да какой там остров! Необитаемый материк! Это в центральной части страны – едешь на поезде, даже пусть сквозь самую дикую чащобу (хотя откуда ей там взяться, дикой-то?), вдруг – облупленный шлагбаум, покосившийся домик обходчика, поросший всякой там лебедой и подорожниками неширокий проселок, наискось пересекающий стальную нитку рельсов. Или как вестник техногенной цивилизации – немыслимой высоты опоры ЛЭП, чем-то похожие на марсианские треножники, гудящие, наслаждающиеся мегавольтами и мегаваттами энергии.

А здесь – ничего. Вертолет летит уже полтора часа, за бортом лопасти бешено молотят кисельную пелену туманного воздуха, а внизу… Тайга – ровная, как стол, без конца и края.

Поездка на местном автобусе вообще сродни внеземному вояжу «Лунохода-1».

Автобус? Откуда он здесь, где дороги становятся проезжими лишь на два месяца в году? Геологи, буровики, вообще таежники, так шутят. Старый гусеничный вездеход, проржавевшие кубики болотных понтонов по бокам, заляпанные грязью маленькие смотровые стеклышки. Стрельнул выхлопом, дизель надсадно закашлялся плохой соляркой. Водитель про себя в очередной раз помянул недобрым словом снабженцев и заправщиков со склада ГСМ, ну и, как водится, – директора мехпарка и всю страну в целом. Чтоб им всем!

А-а, все-таки завелся. И медленно, переваливаясь на поваленных гниющих стволах, попер, как древний какой-нибудь стегозавр, попер вперед, уминая траками непролазную грязь в нечто, похожее на дорогу. Автобус… Хорошо не трамвай. Юмор тут у людей свой, специфический, могли и трясогузкой обозвать – дергает, трясет нещадно, сквозь кожзамовую обивку сидений давно уже прощупываются стальные ребра каркаса, кругом какие-то острые углы, огромные тюки. А амортизаторов, естественно, и в проекте не было, так что зад отбить, особенно с непривычки, – самое плевое дело.

С «автобусом» этим и вышел у Андрея казус. Надолго запомнилось. Была зима, вездеход двигался быстрее, чем обычно, ну и позволял себе, естественно, остановки, в маршруте не предусмотренные. А что горючего потрачено больше нормы, так водитель всегда отбрешется. Завяз, мол, – тропу завалило, по снежной целине решил объехать и завяз, – без троса и лебедки никак было не вылезти, а уж жрет она, подлюка, сами знаете.

Пока с «автобуса» сгружали тюки с припасами и почтой, пока водитель идиоматически выдержанно объяснялся с начальником партии насчет запоздания, пассажиры вышли размять ноги. Было их четверо всего – Андрей с отцом, буровой мастер, отпускник с той же скважины, да заросший бородой до бровей охотник-зимовщик. Таких пассажиров возить не полагалось – пассажиров вообще изначально возить не полагалось, грузовой же вездеход. Но в непогоду, в туман, в дождь, осенью, а особенно зимой, когда вертолет и на пятьдесят метров взлететь не может – обледеневает корпус, сотни таких же вот приземистых вездеходов трудолюбиво ползают по тайге. От буровой к поселку геологов. От старательской заимки до базового лагеря. Берут пассажиров, берут, а как же, вот и сиденья даже приспособили. Сиденья – это обычные канцелярские стулья со спиленными ножками, приваренные прямо к полу. Таких, как Андреев отец, подсаживают без вопросов – у него бумажка есть, а если что непонятно, можно и начальника геологоразведки позвать, он на пальцах быстро все объяснит. Охотник же – пассажир совсем запрещенный, безбилетник-безбумажник, значит, должен платить. Деньги живые в тайге большая редкость – они где-то там, на Большой земле, в сберкассе на счету, в лучшем случае – в окошечке бухгалтерии Салехардского геологоуправления. А чем еще охотнику платить? Найдется чем: свежим оленьим окороком или медвежьей шкурой, лишним выстрелом подпорченной. Не заладилась, видать, охота. Бывает. Здесь и не такое бывает…

Андрейка оказался как бы сам по себе. Отец о чем-то с буровиком разговорился, охотник вообще за всю дорогу хорошо если два слова сказал, – молчун, да и только. Постоял Андрейка, посмотрел по сторонам, потоптался на примятом снегу, да и засобирался обратно в вездеход. А чего делать-то? Снега кругом море, вездеход траками сугроб примял, стоит, чуть накренившись, – как тут не побегать с гиканьем вокруг остывающей машины, изображая бойца с гранатой и фашистский танк. Жалко, не выйдет. Валенок детского размера на складе базы, естественно, не нашлось – выдали размеров на шесть больше – того и гляди, потеряешь в первом же сугробе.

Повернулся Андрейка, взялся рукой за скобу на боковой дверке и прилип. Ни туда ни сюда, как приклеенный, а скоба металлическая, на морозе промерзшая, холодно. Дернулся – нет, не получается, прихватило намертво, дернул сильнее – ладонь пронзила боль, зато рука на свободе. Андрейка посмотрел на скобу и обомлел – лоскуток кожи висит, а с руки кровь капает. Заплакал Андрейка, отец на плач повернулся, подбежал, начал утешать, да и все взрослые кругом засуетились, забегали, отвели к врачу.

Врач, веселый разговорчивый дядька, Андрейке понравился. Шутил, когда промывал руку спиртом, смеялся, когда смазывал йодом, когда бинтовал, тоже смеялся. Ладонь сразу защипало, но стоило Андрейке пару раз шмыгнуть носом, доктор брови к переносице сдвинул, сказал:

– Ну-ну, отставить сырость! Разве настоящие мужчины плачут? Нам тут плаксы не нужны…

После таких слов, понятное дело, Андрейка все вытерпел до конца, стиснув зубы. Даже не всхлипнул ни разу.

Отец потом объяснил, что при очень низкой температуре, градусов ниже сорока, все в природе меняется, все по-другому. Трескаются крепкие на вид стволы деревьев, густеет бензин, резина крошится, как засохшая штукатурка. Вот так и металл – ни в коем случае нельзя, чтобы он прикасался к голой коже. Потом только с ней, с кожей, и оторвешь. Андрейка хлюпал носом, баюкая ноющую руку, но держался – заплакать нельзя!

Второй случай тоже такой… Личный очень. Андрейке уже почти десять, этой осенью он пойдет в третий класс. Тяжелый транспортный «Ми-26» возвращается в Якутск с газового месторождения. Название у него забавное, местное – Тас-Тумус, наверняка, с якутского как-нибудь очень красиво переводится. Как вот Уренгой, например, – так звали дочь местного бога Солнца, которая обернулась кошкой, проползла подземной пещерой полмира и спасла папеньку. И до сих пор ползает, каждый год, чтобы долгая зимняя ночь сменялась таким же полугодовым днем.

Огромный тридцатитонный вертолет пуст – разгрузился у геологов, теперь летит обратно на базу. Повезло Андрейке с отцом, могли еще дней пять попутного транспорта ждать, а так уже вечером будут в Якутске, и уже завтра – Москва!