Стальная империя - Сергей Александрович Васильев

назад жёстко заявил император, с ходу приняв несколько отставок особо оскорбленных аристократов, предложив всем остальным каким-то другим образом демонстрировать свою избранность и предупредив, что будет считать унижение нижних чинов своим личным оскорблением.

От массового офицерского бунта императора тогда спасла бригада африканеров, зараженная бациллой равноправия настолько, что многие даже предлагали должность командира сделать выборной. Это подразделение, состоящее на две трети из офицеров, прошедших англо-бурскую войну и показавших свои зубы при подавлении гвардейского мятежа, полностью поддержало императора, заявив, что боевое товарищество, невзирая на чины, есть основа боеспособности, и они готовы выделить из своих рядов замену всем любителям почесать чувство собственного величия о нижние чины. Африканеров поддержала немалая часть ветеранов. Офицерский бунт не состоялся.

Солдатские массы возликовали. Почтение к императору вознеслось до небес, а вот дисциплина, наоборот, снизилась. Рукоприкладство попало под запрет, сословная обособленность офицеров лишилась внешних атрибутов; стало быть, «командир больше не авторитет», подумали нижние чины и получили еще одно, адресованное лично к ним обращение. Император надеялся на сознательность защитников Родины и предупреждал, что нарушений воинской дисциплины и невыполнения приказов не потерпит, если будет надо – расстреляет нарушителей перед строем лично, но не унижая и даже называя их при этом исключительно по имени-отчеству. Офицерство вздохнуло с облегчением. Армия более или менее успокоилась, хотя какое тут спокойствие с такой масштабной реорганизацией, охватившей все структуры военного ведомства.

Войска срочно переходили на унифицированную трехзвенную структуру: три отделения – взвод, три взвода – рота, три роты – батальон, три батальона – полк, три полка – дивизия. Дивизии объединялись сразу в армиии. Корпус как боевая единица упразднялся. Всё хозяйственное, медицинское и продуктовое обеспечение передавалось в службы тыла. «Солдат должен учиться воевать, а не капусту солить!» – жёстко отреагировал император на попытки сослаться на старое, привычное артельное самообеспечение войск. Заместители командира по тылу со своими специалистами, задачами и инвентарем вводились в штат, начиная с батальонного уровня. То же касалось служб связи, медицины и саперов, имеющих нынче двойное подчинение – командиру, которому они были приданы, и собственному начальству, упирающемуся по вертикали в Генеральный штаб.

Войска повышали свою мобильность. Норма – одна лошадь на трех человек, шестьдесят повозок на полк – превратилась в головную боль для только что реорганизованного Управления тыла. Но меньше не получалось из-за требований мобильности. Самые активные тыловики уже яростно листали зарубежные журналы, осаждали участников китайского похода и африканеров с требованиями поделиться опытом и своими наблюдениями за снабжением иностранных армий.

Войска насыщались пулеметами. Точнее – пулемёт превращался в базовый элемент, вокруг которого формировалась тактика инфантерии. На каждое отделение – по «трещотке» Рощепея – Федорова, на каждый взвод – по станковой «швейной машинке» Браунинга – Токарева. В урну летели все ранее изданные генералом Драгомировым наставления. Вместо них в частях усиленно штудировали новые полевые уставы, написанные лично императором с учётом его опыта горьких поражений и громких побед в Великой Отечественной войне в той, прошлой, уже такой далекой жизни.

Труднее всего приходилось артиллеристам. На них обрушилось главное количество новаций. Их батареи усыхали с восьми орудий до четырех, но зато каждому пехотному батальону необходимо было придать батарею трехдюймовок, каждый полк требовалось снабдить батареей мортир, куда временно отрядили древние, как мамонт, шестидюймовки Круппа – Энгельгардта 1885 года, а каждой дивизии придать полк тяжелой гаубичной артиллерии, куда, опять же временно, определили шестидюймовую стодвадцатипудовую пушку. Теперь артиллеристы мучились с приспособлениями и таблицами стрельб с закрытых позиций, прицелами, лафетами, замками, откатниками и прочими арт-аксессуарами, позволяющими уменьшить вес орудий, повысить их скорострельность и эффективность.

Все эти бурления и пертурбации вместе со слушателями эхом доносились до мастерских ружейного полигона стрелковой школы. Поэтому все конструкторы, включая Браунинга, имели полное представление о происходящих переменах и их авторах, зная лично многих из тех, кто поднимался на пьедестал за наградами.

– Смотри, смотри! Наши идут! – радостно зашептал на ухо Рощепею Токарев. На награждение боевыми орденами вызывали казачек – жен и дочерей казаков, остановивших прорвавшийся на русский берег Амура китайский десант, защитивших станицы и продержавшихся до подхода регулярных войск[5].

– Барышни, не стесняйтесь, – добродушно проворковал монарх, пытаясь ободрить оробевших казачек. – Вы не боялись чужих солдат, а тут все свои! Их не бояться, их воспитывать надо в уважении и почтении к таким очаровательным дамам. Подходите ближе, чтобы всем было видно, про кого писал Некрасов свои бессмертные строки. Надеюсь, у присутствующих нет сомнения в справедливости слов Николая Алексеевича? А нам, мужчинам, должно быть стыдно, что таким хрупким красавицам приходится коня на скаку останавливать и в горящую избу входить!

Взяв в руки орденские грамоты и посмотрев на совсем ещё юных девчонок, смущенно столпившихся на сцене, император вдруг отложил документы и начал аплодировать. Вслед за ним аплодисментами буквально взорвался весь зал, словно присутствующие находились не на торжественном мероприятии, а на премьере модного спектакля.

Рощепей посмотрел на Токарева. Хорунжий не отрывал глаз от сцены и пребывал ныне в таком же состоянии, как Яков, находясь у парадного входа при прохождении контрольного пункта.

– Горячие головы, – продолжал тем временем император церемонию, – стремясь к революционным переменам, предлагали полностью упразднить титулование как пережиток прошлого. Но, глядя в лица тех, кто собрался в этом зале, я подумал, что «их благородия» и «сиятельства» вполне можно оставить, только правильно научиться ими пользоваться. Например, наши герои, наши георгиевские кавалеры. Вот кого можно и нужно титуловать «ваше благородие», они это право заслужили в беспощадных рубках и под огнем неприятеля, ибо что может быть благороднее, чем подвиг самопожертвования за Отечество и «други своя»?

Зал притих, гадая, какой сюрприз приготовил император на этот раз. Месяц назад высочайшим указом было отменено наследование титулов, и высшее общество напряженно гадало, каким образом передать детям дворянское достоинство. И вот, кажется, что-то начало проясняться.

– Обращение «ваше благородие», по моему мнению, лучше всего подходит как прилагательное к военному ордену, как признательность окружающих за совершенный его носителем подвиг. Какая разница, какое происхождение было у Ивана Сусанина? Его поступок благороден и бескорыстен, поэтому такое и только такое титулование понятно и одобряемо. Я хочу, чтобы ко всем нашим героям, включая этих очаровательных дам, обращались с этим титулом, а принадлежность к капитулу георгиевских кавалеров производило их автоматически в личное дворянское достоинство.

Зал молчал. Понятно, что это очередная домашняя заготовка императора. В глазах потомственных дворян предложение монарха было безусловной ересью. Но они прекрасно понимали, кто будет двумя руками за такой подход. Это боевые обстрелянные ветераны, чей личный статус возрастал многократно и выделял их из серой сословной массы. А спорить с понюхавшими порох… «Да пусть делают что