Переселение душ - Глеб Голубев

— Да, еще я должен напомнить, хотя, кажется, и говорил уже об этом, уважаемые дамы и господа, что переселение душ не следует путать с простой передачей наследственных признаков от родителей к детям. — Профессор наставительно поднял палец. — Если кто-нибудь ошибочно понял, будто он может вспомнить, что видел и чувствовал, скажем, его прадедушка сто лет назад, то это вовсе не так. Я приношу глубокие извинения, если неточно выразился. Души наши странствуют и воплощаются по каким-то особым, таинственным и непостижимым пока для нас законам. Душа — это душа, а не хромосомы, не гены. Возможно, что сто лет тому назад ваша душа находилась в каком-то растении или животном. А душой вашего прадеда, от которого вы унаследовали определенный набор генов и какие-то телесные признаки, в настоящее время обладаете не вы, а, допустим, некая негритянская девушка…

По залу прошелестел легкий смешок, но тут же стих.

— И эта милая девушка, никогда прежде не бывавшая здесь, в Швейцарии, может быть, однажды приедет в Женеву и вдруг узнает улицу, на которой когда-то жил ваш почтенный прадед. Это он, а не вы имеет право сказать устами прекрасной негритянки, в которую теперь воплотилось его бессмертное «я»: «Вспомнила эту улицу душа моя!» А что вспомнит ваша душа, каждый может попытаться сейчас узнать сам.

Телевизионные операторы приникли к своим камерам.

— Пожалуйста, смелее. Прошу вас, дамы и господа! — добавил йог с приветливой улыбкой.

Конечно, Морис вскочил и ринулся к сцене первым. Я ждала этого, но все равно не успела его удержать. Комиссар громко расхохотался.

Второй на сцену вышла молодая красивая женщина, смуглая и черноволосая, похожая на цыганку. За нею поднялся по лесенке здоровяк лет сорока, наверное коммивояжер, — плотный, плечистый, с толстой короткой шеей и подозрительно багровым лицом, выдававшим, что он хватил для храбрости коньячку…

Желающих испытать переселение душ оказалось много. Устроитель вечера едва сдерживал их. На сцену еще прорвались сильно накрашенная дама в сбившемся на сторону парике, совсем молоденький юноша, похожий на Руди Баумана, то и дело нервно поправлявший галстук и по-цыплячьи вытягивавший тонкую, детскую шею, и человек, прекрасно знакомый с детства не только мне, но, наверное, доброй половине сидевших в зале, — наш старый учитель математики Пауль Домберг. У нас в гимназии его прозвали «Коперником», не помню уж почему. Высокий, тощий, сутулый — я сразу его узнала. Похоже, его не брало время. Неужели он до сих пор преподает?

Ну уж он-то никак не мог ни с кем быть в сговоре. Да и вообще никто из вышедших на сцену, по-моему, не был подставным лицом, тайным сообщником йога.

Рассадив шестерых добровольцев возле журнального столика, профессор деловито проговорил:

— Ну что же, тогда начнем. Прошу вас, мадемуазель… — И он галантным жестом пригласил смуглую девушку пройти вместе с ним за ширму.

О чем они там беседовали, не знаю, но уже минуты через три девушка вернулась на свое место, а индус пригласил за ширму моего мужа. Морис тоже вскоре вернулся, сияя, словно увидел за ширмой нечто совершенно необыкновенное.

Мы с комиссаром переглянулись.

Так, один за другим, за ширмой побывали все шестеро добровольцев. Теперь они снова сидели возле столика и глядели на профессора. А тот в свою очередь задумчиво поглядывал на них, поглаживая бороду, и, наконец, решительно объявил, что находит наиболее подходящими для духовного контакта очаровательную мадемуазель Бару, — он поклонился девушке, — и господина, сидящего крайним справа. Имени его он, к сожалению, пока не знает…

— Пауль Домберг, к вашим услугам, господин профессор, — подсказал ему, привстав, просиявший «Коперник».

— Очень рад, — поклонился ему йог. — Остальных же, — он развел руками, — я благодарю за готовность принять участие в опытах и прошу вернуться на свои места в зале.

Побагровевший еще больше коммивояжер покинул сцену с гордым и независимым видом. Паренек потоптался и, понурившись, чуть не плача от обиды, поплелся за ним. Но мой муж и накрашенная дама не собирались сдаваться. Они подошли к йогу и стали ему что-то горячо доказывать. Улыбаясь, кланяясь и качая головой, он отступал под их натиском, пока его не выручил устроитель вечера. Пришлось даме и Морису покинуть сцену.

Однако мой супруг вернулся на свое место вовсе не огорченным, а с видом победителя.

— Ничего, он от меня не уйдет, — зловеще сказал Морис, усаживаясь рядом со мной. — Ну ловок!

— Что там было, за ширмой? — спросила я.

— Потом расскажу.

— Теперь я прошу тех, кто хорошо знает отобранных мною добровольцев, встать и представить их всем присутствующим в зале, — объявил йог. — Кто хорошо знаком с мадемуазель Бару?

В дальнем конце поднялся молодой человек в очках с дымчатыми стеклами и заявил, что он готов поручиться перед уважаемой аудиторией за мадемуазель Жанну Бару.

— Она инженер-химик, мы работаем вместе в лаборатории фармацевтической фирмы «Уна». Я знаю ее уже несколько лет и могу поручиться за милую Жанну, как за самого себя. Уверен, что ко мне присоединятся все ее многочисленные друзья.

Его дружно поддержала сидевшая рядом веселая компания.

— Благодарю вас, милые дамы и господа, — сказал профессор Брахмачария. — Я думаю, ни у кого не будет возражений против участия в опыте очаровательной мадемуазель Бару. Нет?

— Нет! — дружно ответил зал.

— Превосходно. Поздравляю вас, мадемуазель. Вы пленили всех! А теперь я попрошу, чтобы кто-нибудь точно так же представил нам мосье Домберга.

Но тут со всех сторон раздались голоса:

— Не нужно!

— Мы его прекрасно знаем!

Йог развел руками и поклонился «Копернику», который чуть не прослезился от полноты чувств. Я была очень рада за старика, что его так любят.

Тем временем профессор подал знак, и на сцену вышел молодой человек в пестром спортивном пиджачке, неся на подносе два маленьких хрустальных стаканчика. Он поставил их на журнальный столик и ушел. А йог вынес из-за ширмы сосуд причудливой формы и осторожно, с благоговением налил из него в стаканчики какую-то темную, словно маслянистую жидкость.

Унеся сосуд обратно за ширму, он вернулся и жестом предложил девушке и преподавателю математики взять стаканчики. Те повиновались, но не очень уверенно.

— Выпейте этот священный напиток, не бойтесь! — громко и властно приказал йог. — Отведав его, люди впадают в особый транс, родственный гипнотическому сну, и у них пробуждаются самые глубинные воспоминания о прежних воплощениях их души. Если вы пришли сюда, чтобы приобщиться к тайне, то должны слушаться меня во всем, свято верить мне! Пейте!

Девушка и «Коперник», переглянувшись, выпили темную жидкость.

Профессор Брахмачария мягко взял их за руки, как детей, и подвел к ширмам, предложив каждому выбрать себе кушетку и устроиться на ней поудобнее. Мне с моего места было видно, что он склонился сначала над девушкой, словно произнося магические заклинания. Это напоминало сеанс гипноза, какие часто проводил при мне Морис. Действительно, девушка вскоре перестала шевелиться и вроде бы заснула. Потом то же самое йог проделал с «Коперником».

Тогда индус вышел на авансцену и предложил выбрать авторитетную комиссию из трех — пяти человек, которым все тоже доверяют.

Морис тут же вскочил и снова первым ринулся на сцену, не ожидая, пока кто-нибудь назовет его имя. Было совершенно ясно, что уж в комиссию-то он попадет непременно…

Устроителю вечера не оставалось ничего иного, как помочь Морису подняться на сцену, хотя лицо у толстяка стало при этом довольно встревоженным. Он тоже, видимо, неплохо знал моего мужа. Но в разных концах зала начали выкрикивать имена кандидатов, и господину Арвиду пришлось наводить порядок.

На сцену вышел уже знакомый паренек в спортивном пиджачке и с равнодушно-деловым видом начал налаживать стоящий на одном из столиков магнитофон. За ним появились две немолодые стенографистки и также деловито расположились за другим столиком: сели, разложили блокноты и карандаши, поправили абажур у лампы.

Из зала продолжали называть имена кандидатов, толстяк переспрашивал, записывал их в блокнот. Морис помогал ему.

Профессор не обращал внимания на эту суету. Он колдовал за ширмами, переходя от одной кушетки к другой. Что он там делал, не было видно. Дважды Морис попытался заглянуть за ширмы, но каждый раз йог останавливал его, укоризненно покачивая головой.

Комиссара Тренера это веселило все больше. А я уже начинала злиться на мужа, опасаясь скандала.

В комиссию, кроме Мориса, вошли молодой инженер, поручившийся за Жанну Бару, и один из неудачливых добровольцев — здоровяк с багровым лицом, действительно оказавшийся коммивояжером — «генеральным представителем фирмы», как он себя гордо назвал. Возглавил комиссию сам устроитель вечера.