Путь самца - Роман Трахтенберг

В последний год своего пребывания в лагере я сдружился с шестнадцатилетней девицей, сестрой старшей пионервожатой, толстой девочкой с большими сиськами. Настоящая казачка, единственная моя ровесница на весь лагерь, всем своим видом и поведением подбивала меня на то, чтобы гулять по-взрослому. Мы частенько обнимались. Я её хватал за грудь, что было очень волнующе; и развязывал ей тесёмки на сарафане, что было очень романтично, так как она ходила без лифчика. Я даже пытался дать ей в руку «колбаску», но «хот-дог» все равно не получался. Она не понимала моих желаний, я – её упорства. Ей очень хотелось целоваться, а мне… Короче, я её не догонял. Думаю, если бы мы начали целоваться, минут через пять или шесть её можно было бы трахнуть. Но тогда эта умная мысль не приходила в мою светлую голову.

Однако некое подобие любви у нас все же развилось.

То, что это именно она (имеется в виду ЛЮБОВЬ), стало понятным, когда казачка не явилась на свидание. Я весь изнервничался, издёргался. Но оказалось, что мы просто-напросто перепутали лужайки и ждали друг друга полтора часа в разных местах. Оба сильно переживали и злились. Потом все выяснили и помирились. На радостях я снова попытался её раздеть. Но она, зараза, опять не дала! И очередной вечер в пионерском лагере перестал быть томным.

А наутро она сообщила, что через час они с сестрой идут мыться в баню. После чего она снова пойдёт со мной гулять. «Ну, хоть что-то!» – решил я и… полез на черепичную крышу парилки.

Там, вывалявшись, как следует, в пыли и найдя возможность проковырять дырочку, замер в засаде. Проторчав на ней пару тройку часов, – вот бабы! за временем следить не умеют! – я притомился и начал разминать усталые члены. Тело, понимаешь, затекло. И в этот самый момент они заявились. Я замер. Сейчас начнётся! Вот они сели на скамейку. Вот они сняли платья. Вот они… Но что-то, видимо, вызвало их подозрения. Видимо, от моих трудов с потолка посыпалась пыль. Они истерично позвали истопника. Тот вычислил меня на раз-два-три.

Этот доморощенный альпинист полез на крышу и за ухо, самым нахальным образом, стянул вниз. Я понял – теперь меня с позором выгонят из лагеря и эта история станет достоянием гласности. Но, что самое ужасное, – моя прекрасная толстая девочка все узнает и, как следствие, точно не даст. Но истопник, добрый самаритянин, вероятно, из чувства солидарности, так никому ничего и не сказал.

Сейчас я, конечно, понимаю, что если бы за такую ерунду выгоняли из лагеря, то мальчиков там и вовсе бы не осталось! Это же просто мелкое хулиганство, ну, как, например, вымазать ночью спящих товарищей зубной пастой. Кто этого не делал, скажите?

Именно так, держа в руках фонарик и пасту, я повстречался с очередным чудом. Она приехала с актёрским отрядом. Эти девчонки занимались в разных театральных студиях и в лагере жили бесплатно. От них требовалось только показать какой-нибудь спектакль перед закрытием. А мы, артисты-любители, решили показать им спектакль пораньше и ночью полезли к ним в палату с банальной пионерской целью – измазать их зубной пастой. Продвигаясь с маленьким пластмассовым фонариком между железными кроватями, я заметил, что одна из них спит в прозрачных трусах, ну, или полупрозрачных. Причём, одеяло сбилось на сторону. Вот это удача! Подкравшись ближе и подсвечивая бесформенное тело фонариком, мы с приятелем пытались рассмотреть все как можно подробнее: искали нужные ракурсы. А девочка крутилась и вертелась, словно специально демонстрируя все, чем богата. По-моему, эта юная нахалка даже и не спала, и, по-моему, ей самой нравилось происходящее. Правда, до определённого момента, ибо, когда я протянул руку, решив её потрогать, она что-то невнятное буркнула и накрылась одеялом. Ну точно не спала!

Мазать мы её не стали, зачем себя обнаруживать. А наутро я «случайно» с ней познакомился.

Девочку звали Настей. Мы подружились и продолжили общение после лагерной смены. Она частенько приглашала меня в гости, когда собирались друзья. Дома у неё было интересно. Её папа, капитан дальнего плавания, привозил из-за границы разные эротические журналы, которые мы засматривали до дыр. Я был на пару лет старше их компании. Им всем – ещё по четырнадцать, мне – шестнадцать.

Вспоминая это – думаю, может, и не был я таким уж уродом, каким сам себе казался. Пусть не супермен, но, в принципе, нормальный отрок. Мы продружили с ней целый год. Не знаю, может, на самом деле она уже и была готова к сексу и даже его жаждала, но я на это не особо рассчитывал и поэтому присматривался только к своим ровесницам. Переспать с ними шансов больше.

Так или иначе, я вскоре потерял к ней интерес, и мы практически перестали общаться. И вдруг после длительного перерыва Настя проклюнулась. Мне было уже семнадцать, а ей, значит, пятнадцать.

– Я тебе должна сказать кое-что важное, – она чувственно запыхтела в трубку.

– Чего?

– Я лишилась девственности.

– Чего-чего? – Я не был готов к такому разговору с ней.

– Ну, трахнули меня!

– А-а? Да ты что?!

Видимо, это событие для особей женского пола так же важно и значимо, как и для нас. Им тоже непременно нужно донести его до всей планеты, всем рассказать и со всеми обсудить… А может, и повторить его? Поэтому, на всякий случай, я спросил: «А у тебя кто-нибудь дома есть?»

– Нет.

– Хорошо. Давай приеду, все обсудим.

И я помчался. Дома Настя принялась долго с подробностями рассказывать, «как пришла к мальчику, как он её повалил, но как у них ничего не получилось. А потом как она пришла снова, и как тогда у них получилось…» Я заинтересованно кивал, раздумывая, что пора бы потихоньку начать на неё залезать. Процесс пошёл. Со стороны я, наверное, напоминал Винни-Пуха, неуклюже пытавшегося взгромоздиться на Сову… Но тут, откуда ни возьмись, заявилась её бабушка, которая, видите ли, выгуливала на улице их собаку.

Обломавшись и поняв, что что-то надо делать, – так как за тот час, что её бабушка выгуляет пса, успеть девочку и уломать, и трахнуть сложно, – я решил пригласить её к себе. Точнее, к своим предкам, то есть бабке с дедкой. С некоторых пор я решил, что БАБ лучше водить к ним. Там было вольготно, трехкомнатно и точно известно, что раньше пяти вечера они не нагрянут.

Приехали мы часов в одиннадцать утра, и времени до вечера было навалом. Но я всё же форсировал ситуацию. Чего время-то зря терять.

– Коньячку! – по-детски радостно, перейдя в наступление, с ходу предложил я (коньячок был дедовский, бутылка стояла открытой).

– Давай! – не по-детски согласилась Настя.

И мы выпили! Немного разобрало. Но надо было срочно выпить ещё. Однако я понимал, что больше из этой бутылки пить нельзя. Заметят убыток, и сразу начнутся вопросы.