Утро в Нормандии. - Дэвид Ховарт

Отсрочка вторжения не решила стоящих перед Эйзенхауэром проблем. 4 июня вечером перед ним снова встала необходимость выбора, но теперь в другой, более трудной обстановке. Если до этого стояла хорошая погода при плохом прогнозе, то теперь погода ухудшилась, а метеорологи предсказывали кратковременное улучшение во вторник 6 июня. Рамсей доносил, что отозванные конвои смогут сделать без дозаправки топливом еще лишь одну попытку. Таким образом, возникла проблема: либо начать вторжение во вторник 6 июня в условиях плохой погоды, либо отложить его еще на две недели, пока состояние прилива снова не будет отвечать требованиям.

Войска не могли оставаться на кораблях в течение двух недель. Они получили последние инструкции, им назвали даже места назначения. Если бы десятки тысяч солдат снова были высажены на берег даже на короткое время, не было никакой надежды на то, что секрет вторжения сохранится. До сих пор немецкая авиация обнаружила только небольшую часть флота и ни разу не бомбардировала ее, но это не могло продолжаться долго. Немцы, как стало известно, располагали секретным оружием, получившим название дудл-баг,[4] которое было уже почти готово к действию и могло использоваться для нанесения удара по переполненным бухтам с такой эффективностью, которую трудно было представить. Отсрочка вторжения на две недели могла бы поставить план вторжения под угрозу срыва.

Но решение начать вторжение в плохую погоду заключало в себе не меньшую опасность. Если прогноз подтвердится, все может обойтись хорошо. Если же погода будет хоть немного хуже предсказанной, десантные суда могут пойти на дно, бомбардировка окажется неточной, немецкие бомбардировщики поднимутся в воздух в то время, когда истребители союзников будут находиться на земле, и вторжение может закончиться величайшей военной катастрофой, которую когда-либо переживали американцы или англичане.

И, наконец, в случае неудачи, независимо от того, будет вторжение отсрочено или нет, не останется никакой возможности начать его в то же лето снова, а может быть, и вообще когда-либо. Все силы США и Великобритании, все их надежды были вложены в эту попытку навязать немцам сражение в Западной Европе. Простые солдаты и народ никогда не допускали мысли о том, что война может быть проиграна. Эйзенхауэр понимал, что крах вторжения может означать потерю возможности вообще когда-либо выиграть войну.

Эйзенхауэр никогда не говорил о том, что он пережил в эту решающую ночь, но кое-что мы можем почерпнуть из записки, которую он написал 5 июня:

«Нашим войскам, высаженным в районе Шербур — Гавр, не удалось захватить необходимый плацдарм, и я приказал отступить. Мое решение начать вторжение в это время и в этом месте базировалось на самой надежной информации. Сухопутные, военно-воздушные и военно-морские силы сделали все, что только может сделать храбрость и преданность долгу. Я один повинен в провале и ошибках этой попытки».

Эйзенхауэр принял решение высадить войска независимо от состояния погоды. В ходе совещаний Монтгомери настаивал на том, чтобы начинать вторжение; Рамсей, хотя и неохотно, соглашался с ним; Ли-Мэллори предлагал подождать, но на последнем совещании, в 4 часа утра в понедельник, он также согласился, что нужно использовать имевшуюся возможность, и Эйзенхауэр дал команду начинать вторжение словами: «О'кей, начинаем!»

Вечером, когда корабли отправились и Эйзенхауэру больше ничего не оставалось, как ожидать результатов своего решения, он поехал на аэродром, расположенный возле Ньюберри, на котором американские парашютисты ожидали вылета. Они должны были ночью высадиться на полуострове Котантен. Английским парашютистам в это время предстояло выброситься у Кана. С самого начала планирования воздушного десанта, четыре месяца назад, Ли-Мэллори возражал против высадки американских парашютистов, так как их предстояло высаживать на хорошо укрепленную местность, и он предсказывал, что 80 процентов парашютистов будет уничтожено при посадке. Еще неделю назад он приходил к Эйзенхауэру, чтобы заявить протест против, как он выражался, бесцельной гибели двух прекрасных американских дивизий.

Эйзенхауэр, не разделял его пессимистических доводов, но он не мог пренебречь советом главнокомандующего военно-воздушными силами. По настоянию Ли-Мэллори он уединился в своем штабе и еще раз с величайшим вниманием проанализировал план высадки воздушных десантов. Хотя Эйзенхауэр отклонил возражения Ли-Мэллори, в душе он все еще сомневался. Может быть, Ли-Мэллори прав, а он ошибается? Весь день Эйзенхауэр испытывал беспокойство. Тяжелее всего, как он говорил позже, была мысль о том, что на его совести будет лежать гибель этих молодых американцев.

Однако на аэродроме он скрывал свое беспокойство и, расхаживая среди парашютистов, дружески беседовал с ними. Парашютисты были настроены бодро и даже не подозревали о его опасениях. Один из них, владелец скотоводческой фермы в Техасе, в шутку даже предложил Эйзенхауэру работу на ферме после войны. С наступлением темноты парашютисты заняли места в самолетах. Эйзенхауэр смотрел, как самолеты взлетали и скрывались в сгущающихся сумерках. Начали взлетать самолеты и с других аэродромов, разбросанных по всей Англии, и вскоре небо наполнилось сплошным гулом.

Когда парашютисты уезжали из США, им говорили, что Англия представляет собой фронтовую полосу. Многие из них, перелетев через Атлантический океан, прибыли в лагеря ночью и утром были поражены тем, что увидели: пологие зеленые холмы, старинные гостиницы и церкви, деревни с крытыми соломой домами. Они не заметили никаких признаков войны; все дышало миром и спокойствием.

Казалось, ничто не могло изменить такую жизнь английских деревень. Все эти годы, со времени Дюнкерка, оставшиеся в деревнях люди упорно трудились, больше чем когда-либо стараясь выжать из земли все, что она могла дать. Свободное время они проводили в отрядах местной обороны, гражданской противовоздушной обороны, отрядах первой помощи или на пожарных вышках. Когда прибыли американцы, местные жители с интересом следили за ними, но без особого удивления. Массовые выброски парашютистов на соседние парки и фермы стали для них обыденным зрелищем.

Вечером 5 июня, когда Эйзенхауэр прибыл на аэродром, бар, находящийся в двух милях от аэродрома, был пустым. Кроме нескольких кадровых военнослужащих из местного гарнизона, сидящих за кружками пива, в нем больше никого не было. Бутылочное пиво и виски, которые обычно расходились к 9 часам, оставались нетронутыми на полках. Хозяин и немногие посетители бара гадали, куда делись американцы. Все соглашались, что без их шума и толкотни теперь как-то скучно.

Наступило время закрывать бар. Хозяин вымыл стаканы, запер дверь и вышел во двор. Как раз в это время аэродром ожил. Над вязами парка, в котором теперь остался пустой и безмолвный лагерь американских войск, по два, по десять, по двадцать поднимались самолеты, делали круги, выстраивались и уходили, а с севера подходили сотни новых машин. Стоя возле бара, хозяин испытывал благоговейный трепет.

Нарастающий гул самолетов разбудил весь Лондон. В столице находилось много штабных офицеров, которые знали о готовящемся вторжении. Простые же лондонцы гораздо меньше, чем жители деревень, были осведомлены о том, что происходит. В стране не было почти ни одной деревни, где бы не было аэродрома, лагеря или склада боеприпасов. В Лондоне же не было видно приготовлений, за исключением устья реки, где строились огромные железобетонные секции двух искусственных гаваней, которые предстояло отбуксировать через пролив и установить на побережье Франции в первые дни высадки.

В течение нескольких недель до 5 июня бухта Портленда, находящаяся в 17 милях к западу, заполнялась кораблями. Через весь залив протянулся заслон эскадренных миноносцев. Выстроившись в кильватер, миноносцы день и ночь ходили взад и вперед. Все больше и больше кораблей становилось на якорь. 4 июня сотни новых кораблей вошли в бухту. Это были десантные суда и корабли сопровождения, которые вышли из Корнуэлла и Девона и затем по приказу Эйзенхауэра укрылись в бухте.

Флот двинулся утром 5 июня. Линия за линией проходили танкодесантные суда, эскортируемые бронекатерами, вооруженные траулеры, океанские буксиры, а далеко впереди, эшелон за эшелоном, — минные тральщики. Вышли в море эскадренные миноносцы и фрегаты, французские, английские и американские крейсера, танкодесантные суда, транспорты с мелкими десантными судами на шлюп-балках, а со стороны Портленда шли линкоры, мониторы и тяжелые крейсера. Затем появились десантные суда в сопровождении эскорта, а вдали, из пролива Солент, выходил другой флот; он повернул на юг, отбрасывая тень на крутые берега острова Уайт. Лишь к концу дня скрылся за южным горизонтом последний корабль.