Огненная река - Питер Хеллер

пересекал пляж, который был несколько пошире прочих, возле него они решили остановиться, развести костер, выпить чаю и хорошенько все обдумать. В обычное время они бы отправились удить рыбу в окрестных болотах, однако сейчас им было не до этого. Стоячая вода выглядела темнее, чем в озере, которому лучи послеполуденного солнца придали непрозрачно-зеленый цвет. В таких коричневых от танина ручьях и мелких притоках им частенько везло с рыбалкой, но ни один из них не потянулся за удочкой.

Дров оказалось в достатке. Они пристали к подветренному берегу, где плавник разбивался о камни, как корабельные обломки об линию прилива. Серебрящиеся скелеты елей, гладкие и твердые, сгнившие трупы берез, все еще обтянутые кожей из порошкообразной белой коры. Охапка прутьев поменьше, основательно выдержанных на солнце и ветру, треснули об колено Джека с громкостью пушечного выстрела. Он собирал хворост, пока Винн стоял в своих резиновых «Веллингтонах» на расстоянии в несколько футов от берега и разглядывал устье вверх и вниз по течению нефритовой реки через бинокль. Джек не в первый раз замечал за ним такое – привычку стоять на мелководье глубиной где-нибудь в фут, хотя с таким же успехом можно было оставаться на берегу – и его это забавляло. Точно так же как Джеку было комфортно пребывать на большой высоте и открытом воздухе, Винну нравилось лезть в воду везде, где только можно, и даже против хаоса стремнины он не возражал – напротив, именно там казался наиболее оживленным. С рыбалкой то же самое: Джек предпочитал закидывать удочку с сухого носа весельной лодки, в то время как Винн выбирал торчать по колено в стремительном течении и переходить реки вброд. Джек списывал это на особенности происхождения: он вырос в самом сердце Скалистых Гор, и именно там чувствовал себя в своей тарелке. Высокие пустоши, еще более высокие пики. Мир Винна же был страной ручьев и рек, прудов и озер; миром воды.

Винн опустил палец на колесо фокусировки и навел бинокль на северный берег. По правде говоря, он не смог бы разглядеть то место, где заканчивалось озеро и начиналась река, но благодаря карте знал, где оно находится. Рядом с горбом ледниковой морены[5], которая в минувшую эпоху была грудой обвалившихся камней, а теперь смягчилась мхом и деревьями. С утра они были так близко к нему, а теперь их разделяло примерно пять миль. Именно там брала свое начало река, и в полутора милях вниз по течению ждали первые водопады, ужасные ступенчатые пороги, где в прошлом году погибли четверо забывших про необходимость обходить их справа. Выше по течению вода неслась очень быстро, а левый берег представлял собой отвесный выступ, к которому нельзя было пристать. В любом описании реки особенно подчеркивалось предупреждение держаться как можно правее, отъехав примерно на милю от озера.

Пара крохалей возникла в поле зрения бинокля Винна и тут же покинула его, быстро направляясь на юг. Он поглядел на восток и заметил парящего в вышине крупного хищника; проследовав за ним взглядом, он заметил вспышку белого, и уверился в том, что это охотится белоголовый орлан.

Но ни одного каноэ. Винн сдался и занялся тем, чем, согласно предположению Джека, и должен был заняться. Отложив бинокль на камни, чтобы не болтался на шее, он присел на корточки и принялся собирать гальку, выискивая ее вдоль и поперек всего пляжа. Вернулся с полными пригоршнями камней. И не только их, еще захватил палки и два пера, вероятно, скопы и вороны – все это он, опустившись на колени, сложил в две кучи, похожие не столько на пирамиды, сколько на погребальные курганы, направил воду вокруг них, а перья пустил плавать по каналам, как лодки.

– Баркасы, – пробормотал он себе под нос, но Джек его услышал, – Как на похоронах викингов.

Если Джек напевал, то Винн разговаривал сам с собой, особенно когда был занят своими штуковинами. Джек так это называл. Винн был без ума от Голдруорти[6], скульптора-эколога, благоговел перед этикой эфемерного искусства, от буддистов и живописи до молодых лун Джея Мида[7]. От таких вещей как высвобождение эго; чистоты, что кроется в кропотливом создании чего-то, имеющего недосягаемый смысл, чего-то что нельзя даже подписать, на протяжении часов и дней. Того, что этим можно сказать о собственности и непостоянстве всего на свете. На него меньше впечатления произвели экстравагантные облачения Христо Явашева[8], которые Джек счел грандиозными и подавляющими.

Сидящий на корточках у кромки воды Винн напоминал Джеку ребенка с пластиковым ведерком на пляже. Он был столь же увлечен и счастлив.

– Ты даже не собираешься это фотографировать?

Винн поднял взгляд, пожал плечами. У него была дурацкая улыбка человека, застигнутого за серьезным разговором с бурундуком.

Джек развел огонь. Когда тот затрещал и запылал, зачерпнул воду чайником, водрузил его на два плоских камня и палкой сгреб угли с горящими ветками в щель между ними. Вода быстро закипела, он поддел проволочную ручку своей палкой, передвинул чайник на один из камней, затем отправился к каноэ за чаем и коричневым сахаром из пластикового контейнера, в котором они хранили вещи на каждый день. На дне его лежали два аварийных одеяла, водонепроницаемая упаковка спичек и тюбик с зажигалкой. Еще пакет с едой: сладкие овсяные хлопья, энергетические батончики, сухофрукты в общей сложности на несколько приемов пищи; им двоим хватило бы дня на три. Также сигнальное зеркало и маленький компас без рамки. Он бросил чайные пакетики в чайник, сел на гладкое бревно под ярким солнцем и стал смотреть на озеро.

«Нет такого места, которое я предпочел бы этому», – подумал Джек. А затем, практически без перехода: «Что-то здесь не так». Он чувствовал это затылком, подобное уже случалось, у него волосы встали дыбом перед штормом, когда он собирался возвращаться домой на сноуборде. И еще как раз перед тем, как он вышел на поляну в Монтане прямо под пристальный взор гризли. При нем всегда было это шестое чувство – у некоторых людей оно развито довольно хорошо, – и он полагал, что оно не раз спасало ему жизнь. Как в то утро, когда ему было одиннадцать и его молодая кобыла поскользнулась на камнях над бушующим в летнюю пору устьем реки. Теперь он почувствовал жар, разливающийся вдоль шеи, и поспешил отогнать этот образ.

Он вздохнул. Более мирную картину трудно было вообразить. Позади него пчелы жужжали в кипрее и астрах. Чай заваривался, озеро остекленело, белое солнце висело на