Невозвращенец - Алексей Иванович Полянский

во-вторых, если за них давал поручительство специально созданный комитет помощи – «допомога». В «допомоге» для этого образована мандатная комиссия, председатель которой, конечно, немецкий офицер, а члены – видные националисты.

В Луцке в ту пору выходила одна газета «Дойче украинише цайтунг» на немецком языке и распространялась «Волынь», издаваемая в Ровно на украинском. Редактором ее был прибывший из Берлина известный бандеровец Улас Самчук. Как ни странно, но подлинный смысл «освобождения» пленных Паша осознала именно из чтения этих фашистских листков. В обоих одновременно появились статьи, в пышных и умилительных выражениях разъяснявшие читателям, что фюрер и Великонеметчина только и пекутся о том, чтобы освободить трудолюбивый украинский народ от гнета «московских большевиков-комиссаров». Далее весьма недвусмысленно следовало: фюрер и Великонеметчина, в свою очередь, рассчитывают на поддержку благодарного украинского населения в борьбе с большевизмом.

– Провокация это, Мария Ивановна, голубушка… – сказала Паша Дунаевой при очередной встрече. – Хотят украинцев на русских натравить. Вроде бы советская власть не их собственная, народная, а Москвой поставленная, Россией.

– Ну это у них не получится, – решительно возразила Галушко. – Люди наши не дурные, что к чему разберут.

– Так-то оно так, – согласилась Паша, – только немцы тоже быстро разберут, что ничего им эта затея не даст…

– Вот что, Прасковья, – потребовала Мария Григорьевна. – Выкладывай, что надумала. Я же чую, неспроста ты этот разговор завела.

– И верно, надумала, – Паша засмеялась. – И вот что. Пока немцы это самое освобождение не прикрыли, а прикроют обязательно, сколько наших может из-за проволоки вырваться! И не только украинцев. Многие пленные свои имена настоящие, звания воинские скрывают. А немцы формалисты. Для них, если у человека фамилия Петренко, – значит украинец, а он на самом деле русский…

Шура подхватила Пашину мысль:

– Так это же можно любого Иванова в Иванченко или Иванюка перекрестить.

– Можно! Вот только как – не знаю еще. Давайте подумаем. Такую возможность нашим помочь упускать грех.

Шура вдруг замялась:

– Понимаешь, Паша не говорила я тебе, но тут случай у меня один вышел. Может, пригодится… Виктора я встретила…

«Случай» действительно мог оказаться полезным.

Виктор был старый знакомый Шуры и до своего призыва в армию в сороковом году очень за ней ухаживал. В первые же дни войны он попал в плен и очутился в конце концов в Луцком лагере. Происходил он из обрусевших немцев – таких на оккупированной территории называли фольксдойче, гитлеровцы рассматривали их как свою опору и предоставляли им определенные, весьма существенные льготы. Поскольку Виктор знал немецкий язык, да и по документам был немцем, его сделали в лагере переводчиком, ему разрешалось даже выходить в город.

Шура прямо спросила Виктора, почему же он не бежит. Тот объяснил, что его положение дает ему возможность помогать пленным товарищам. По ее, Шуриному, мнению Виктор говорил вполне искренне.

– Найти его сможешь? – спросила Паша.

– А что его искать? – несколько смутившись, ответила Шура. – Он сам обещал завтра вечером зайти, если будет свободен.

Виктор зашел…

Угостив его чаем и поговорив для приличия часок о всякой всячине, Шура пожаловалась ему, что она и ее подруга никак не могут устроиться на работу.

Виктор пообещал Шуре переговорить с начальником лагеря обер-лейтенантом Арлтом, который, как ему доподлинно известно, подыскивает нескольких девушек на писарские должности в комендатуру.

Обещание он сдержал, и по его рекомендации обе девушки через несколько дней были зачислены писарями в лагерь военнопленных.

Служебные обязанности их оказались несложными. Документы на освобождение, в том числе персональные бланки, были двуязычными. Немецкие писари заполняли одну половину бланка на немецком языке, девушки – идентичную вторую половину на украинском. Вначале документ попадал к ним, поскольку писари-солдаты украинского языка не знали и попросту переписывали украинские фамилии в немецкой транскрипции. В случае каких-либо затруднений, если фамилия попадалась очень уж заковыристая, к ним на выручку приходил переводчик, тот же Виктор. Обер-лейтенант Арлт, подписывая заполненный бланк, никогда не сверял его со списком, поступившим из мандатной комиссии: это заняло бы слишком много времени, да и украинского языка он тоже не знал.

Таких людей, как этот самый Арлт, Паша никогда раньше не встречала, это был не человек, а автомат, от рождения лишенный каких-либо эмоций. Прикажи ему, обер-лейтенанту Арлту, расстрелять всех пленных – расстрелял бы не задумываясь. Но в данном случае он получил распоряжение освобождать бойцов украинского происхождения – он и освобождал. Потому что превыше всего на свете почитал «орднунг» – порядок, а порядок для него означал – приказ. Ему и в голову не приходило, что в каком-либо звене вверенной ему лагерной канцелярии порядок может быть нарушен.

За несколько дней работы Паша убедилась, что дополнять списки на освобождение вполне возможно, нужно только для правдоподобия видоизменять фамилии на украинские и подделывать некоторые другие данные.

Вот только кого освобождать? Прямого контакта с пленными у Паши и Шуры не было, а те изнеможенные от ран, голода и холода бойцы, которых они встречали на пути к канцелярии и обратно, смотрели на девушек с таким нескрываемым презрением, что заговорить с ними было невозможно. Да и ни к чему: не поверили бы, сочли за провокацию.

Пришлось снова обратиться к Виктору. Разумеется, девушки не сказали ему, что действуют по поручению фактически уже сложившейся подпольной группы. Просто при случае завели разговор о том, что, дескать, жалко своих русских ребят, которым за колючей проволокой одна дорога – на тот свет. А ведь можно им и помочь…

– Это верно, – вздохнул Виктор. – Помочь можно… Но кому? Мне они не очень доверяют, большинство просто предателем считает. А говорить с кем попало нельзя, если нарвешься на «стукача» – конец…

Виктор перебрал десятки людей, пока не пришел к выводу, что есть в лагере один парень, бывший однополчанин, с которым можно поговорить откровенно.

Переводчик устроил встречу этого человека с Пашей. Сослуживец Виктора слушал девушку молча, не перебивая ни единым вопросом, вообще никак не высказывая своего отношения к ее предложению.

– Хорошо, – только и сказал он. – Посоветуемся с ребятами. Сама ни с кем больше не знакомься. Как решим, дадим знать.

С кем советовался этот совсем молодой парень, в петлицах которого заметны были следы от сержантских треугольничков, Паша так никогда и не узнала. Но на следующий день он случайно попался ей утром и, почти не шевеля губами, но отчетливо произнес: «Михаил Пономарев, Олег Чаповский, Михаил Неизвестный».

Первая операция, как, впрочем, и последующие, сошла благополучно. Не вызвав ни малейшего подозрения немецких писарей, привыкших к присутствию в канцелярии двух робких местных девушек, Паша и Шура внесли в списки три