Сапожная мастерская - Кир Булычев

Она протягивала ему цветную фотографию, размером с открытку. В подъезде было светло, и Мирон Иванович явственно разглядел картинку – небольшую приземистую белую церквушку с куполом, двумя узкими стрельчатыми, в глубоких нишах, окошками и низкой дверью под тяжелым, будто витым из ветвей порталом.

– И что? – спросил он.

– Это она, – сказала Таня. – Нравится?

Мирон Иванович сразу догадался, что, если переделать оконные проемы, восстановить портал, да еще барабан и купол, из сапожной мастерской получится памятник архитектуры.

– Пришлось снять метр земли, – сказала Таня, – ведь культурный слой здесь трехметровый, зато сразу изменились пропорции, правда?

Мирон Иванович заметил, что за часовней, там, где должен возвышаться корпус заводоуправления, видны только зеленые деревья.

– Липа, – сказал он уверенно.

– Почему?

– Здания нет. Рисуете, так соблюдайте историческую правду. Где заводоуправление?

– Снесли, пока совсем не развалилось.

– Снесли? В прошедшем времени?

Почему-то Мирон Иванович подумал о том, какие тонкие в доме стены и соседи услышат, что он поздно вечером беседует с девушкой, причем на странные темы. Поэтому конец вопроса он произнес шепотом.

Девушка ничего не сказала. В руке у нее были еще две фотографии. Одна изображала какой-то довольно грубый орнамент, вторая – белесую картинку с наивными волнами и кораблем, полным примитивных человечков.

– Это мозаичный пол, – сказала девушка, – и фреска. Как видите, я вас не обманывала.

– Я не знаю, зачем вы все это нарисовали, – сказал шепотом Мирон Иванович, – но на мое решение эти фальшивки не окажут никакого влияния.

Он чувствовал себя оскорбленным судьбой заводоуправления. Совсем неплохое получилось здание, с просторными кабинетами, столовой, залом заседаний – такое здание не стыдно построить и в крупном городе.

– Это не фальшивки, – сказала Таня, – а фотографии.

– А когда же, простите, их сделали? Где, простите, – Мирон Иванович не скрывал сарказма, – вы увидели купол над сапожной мастерской?

– Эти фотографии будут сделаны через сто двадцать лет.

Неестественность и в то же время уверенность этого ответа заставила Мирона Ивановича забыть, что он не хочет терять ни минуты на пустые разговоры. Если допустить совершенно невероятное, если счесть, что ты не жертва дурацкого розыгрыша, а очевидец невероятного события… Впрочем, в облике этой девушки с самого начала виделось нечто неземное и совершенно необыкновенное, иначе почему Мирона Ивановича, человека сдержанного и никак не влюбчивого, потянуло к ней, как мотылька к яркому свету?

И пока эти спутанные и неосознанные мысли прыгали в мозгу, как кузнечики в высокой траве, Мирон Иванович так и стоял с фотографиями в руке, не желая глядеть на них и в то же время не смея поднять глаз на Таню.

– Что же вы предлагаете? – спросил наконец Мирон Иванович.

– Не сносить часовню.

– Но ведь вы считаете, что ее и так не снесут.

– Правильно. Но мы еще не знаем, какой ценой.

Таня поглядела в пустые от шока глаза Мирона Ивановича, взяла его за руку и вывела в летнюю ночь. Мирон Иванович покорно сел на лавочку.

– Я отказываюсь понимать, – сказал он, наконец возвращая фотографии.

– Вы все понимаете.

– Так чего же вы раньше ждали?

– Все очень просто – мы на пределе проникновения.

– Проникновения к нам? – догадался Мирон Иванович.

– Да, глубже мы опуститься в прошлое не можем. Сто двадцать лет – предел.

– И вы столько всего упустили?

– Сегодня нас очень мало, – сказала Таня. – Единицы. Завтра будет больше. Пока на это уходит три четверти энергии всей Земли.

– Ну зачем так много! – Потрясение боролось с недоверием в душе Мирона Ивановича.

– Неужели вы не поняли? Мы живем в мире, который сделан вами. Сделан вами вчера и сегодня. Построен или разрушен. Облагорожен или загажен. Если мы можем остановить дурное, мы будем это делать. Завтра, послезавтра, каждый день. Сегодня – один из самых первых дней.

Таня положила узкую ладонь на руку Мирона Ивановича, как бы успокаивая его.

– Вы не волнуйтесь, – сказала она. – Мы вообще стараемся не говорить людям прошлого. Но вы были такой упрямый.

– Впрочем, эта часовня – пустяк, – оживился Мирон Иванович. Он вдруг не только поверил – внутренне, искренне, окончательно, что именно его избрали в качестве интеллигентного доверенного собеседника, но и понял, что они поступили верно. – С ней вы справитесь. Я вам должен сказать, что есть куда более важные проблемы. Беспрерывно загрязняются водоемы, леса – знаете, как идет рубка и сплав леса? А загрязнение атмосферы? Вам же этим надо дышать. Или вы занимаетесь только культурой?

– Мы занимаемся всем.

– Вот вы и займитесь. Это не терпит отлагательства.

– Мирон, милый, – сказала Татьяна, и глаза ее светились ярче голубого платья, – вы, по-моему, не все поняли. Мы вам не няньки. Мы – это вы, только завтра. Не нам, а вам надо остановиться и не травить себя и нас.

– Конечно, – сказал Мирон Иванович. – Разумеется. Это очень точно сказано о нашей общей ответственности.

– Я тут всего несколько дней, и меня, честно говоря, потрясает пропасть между благими пожеланиями и вашими каждодневными действиями. Вы все согласны не губить лесов и не травить рек. Вы все согласны не сносить древних памятников и не кидать в траву консервные банки. Но когда это касается именно тебя, когда ты совершенно один и никто не видит и не может схватить тебя за руку, почему ты кидаешь консервную банку и глушишь рыбу динамитом? Почему?

Мирон Иванович держал в руке окурок, который он намеревался бросить в кусты. Окурок жег пальцы, но бросить его было как-то неловко.

– Рыбу я не глушу, – сказал он, поджимая, чтобы не обжечь, пальцы. Он понял, что надо спешить. Таня уйдет. В любой момент. Ей Мирон не нужен. Добьется своего и уйдет. – Мне надо узнать, я никому не скажу. Пожалуйста, в виде исключения. Я, конечно, понимаю, что заводоуправление сто лет не продержится. Материалы оставляют желать лучшего. Но ведь в будущем я перейду на монолит. У меня есть кое-какие задумки. Мне очень важно знать, что я осуществлю. Скажи, пожалуйста.

Сигарета обожгла пальцы, и Мирон Иванович кинул ее в кусты.

– Я только знаю, что заводоуправление снесут. Это еще до меня случится. А больше я ничего не знаю.

– Жалко, – сказал Мирон Иванович. – Впрочем, архитекторов везде забывают. А часовню будем беречь.

– Хорошо, – сказала Таня. – На той неделе вы вступите в общество охраны памятников. Не формально, а как его активный член.

– Разумеется, – сказал Мирон Иванович. – Можно личный вопрос?