Дворянство Том 1 (СИ) - Николаев Игорь Игоревич

Столь же известна и популярна история о том, как фамилия Алеинсэ организовала эффективный и эффектный заговор с целью вернуть долги, однако, посеяв ветер, островитяне пожали бурю, что пронеслась над континентом, не разбирая правых и виноватых. И это тоже правда, обоснованная множеством свидетельств.

Мы также справедливо указываем, что катализатором выступил объективный процесс развития государства, абсолютистские тенденции собирания Ойкумены под знаменем императорской власти. И, как естественная реакция - противоборство аристократии, которая ощутила прямую и явственную угрозу своему положению со стороны Дома Готдуа. Да, семья Алеинсэ выступила наиболее решительно, столкнув первый камешек лавины, но разве она создала неустранимое в рамках властной парадигмы эпохи противоречие и напряжение?

А теперь зададимся вопросом - какую роль сыграл в общих событиях долгосрочный кризис мелкой знати? Амбиции бономов, разумеется, выступили подобно кресалу, но искра упала на сухое топливо, которым стали тысячи и тысячи ловагов, фрельсов, обнищавших всадников и сержантов. Тех, кто с одной стороны были обязаны нести дорогостоящие повинности военного сословия, то есть нуждались в постоянном источнике дохода. С другой же - становились жертвами последовательной и крайне агрессивной политики концентрации земли в руках ишпанов и гастальдов. Представим, что семья Алеинсэ отказалась от своих планов, выбрав иную меру взыскания задолженностей. Как долго еще могло продолжаться и к каким последствиям привело бы дальнейшее разорение и деклассирование мелкопоместного дворянства, «костей и мышц войны»?

Заметим, что здесь (пока, о них речь впереди) не упомянуто крестьянство, оказавшееся даже под более тяжким прессом, нежели всадники, а также Церковь Пантократора, униженная, ограбленная, взывающая к справедливости и мщению.

Наконец в последние годы мы стали свидетелями появления ряда крайне любопытных исследований относительно городской среды и ее влияния на Смутный Век. Введение в оборот ранее неизвестных источников показывает картину безжалостной, лишенной даже тени компромисса борьбы мелкого купечества с гильдиями почтенных негоциантов, а ремесленных советов, этих предвестников мануфактурной революции - с цехами, которые в описываемое время становились оплотом консервативного производства, в широком смысле «старины», опирающейся, в том числе, на установившуюся практику слабой центральной власти. Новые исследователи показывают на многочисленных примерах, что сердце смуты, безусловно, билось в городах, откуда выходили марширующие колонны пехоты, где ковалось оружие и доспехи, а также рождались ассизы нового закона. И это тоже - правда.

А истина заключается в том, что интересы гильдий, классов, сословий, цехов, так или иначе, приводили к одному - действиям конкретных людей, их мыслям и желаниям. Те, кто принимал решения и выполнял их, те, кто сражался и бежал от войны, храбрецы и жертвы безудержного насилия, выдающиеся личности, а также «немое большинство» - все они сплели полотно Истории из множества разрозненных нитей собственных судеб. И в конечном итоге ни один свидетель тех событий - сильнейшие из сильных, знатнейшие из знатных - не мог сказать, что Лихолетье обошло его стороной»

«Гибель Третьей Империи в письмах и воспоминаниях участников»

Кафедра Летописной Истории в Чалатенайо, 12.19.19.1.8,

II издание, по материалам рабочей группы «Тла-Темохуа»

«Сын мой, если ты читаешь эти строки, значит Единый счел мою жизнь завершенной, а душеприказчики исполнили волю, передав тебе сей архив. И ты, безусловно, теряешься в догадках - отчего твой отец, скупой на письма при жизни, доверяет тебе столь многое за гранью оной?

Постараюсь ответить.

Однажды, в самый темный час долгой зимней ночи я вспомнил Ее… Женщину с волосами цвета злого пламени, у которой было так много имен. Она приснилась мне, и образ Красной Королевы был жив и ярок, будто не минули десятилетия с того дня как я видел ее в последний раз. Все казалось так зримо, так явственно… Она молча смотрела на меня, улыбаясь едва заметно, краешками губ, той знаменитой и страшной улыбкой создания, что знает неизмеримо больше смертного. Улыбкой полубога или, что ближе к истине, демона, который смотрит на все и всех чуть наособицу, отстраненно. Не свысока, но скорее в мудрой печали того, кто видит множество дорог, закрытых для людей.

Я проснулся и больше не смог найти покой. До самого рассвета чаша вина и шерстяной плед стали мне утешением. И они же, уберегая от ломоты в суставах, напомнили, что я стар. Уже очень, очень стар… И тогда душой моей овладела горечь сожаления. Сколько историй я записал в свое время, сколько баллад и сказаний сохранил для тех, кто придет после нас, чтобы вновь раздуть огонь. Пергамент, церы, папирус и бумага, все познало мое перо… Но для истории Разрушения не нашлось у меня ни вдохновения, ни чернил. Я не написал ни строчки о Разрушителях, а ведь пережил Их всех, и все Они стали тенями в моей памяти. Слабой, неверной памяти обычного человека, чьи пальцы уже с трудом держат перо, а жизнь по воле Божьей может прерваться в любое мгновение.

Так я решил - следует посвятить остаток дней тому, чтобы, насколько это возможно, запечатлеть, наконец, свои воспоминания. После долгих колебаний я понял, что не в моем возрасте, не с моим здоровьем начинать великую хронику с прологом и моралью. Так было решено, что каждый день я посвящу какому-либо событию. Одно воспоминание, одно письмо, осколок прошлого, воскресший под медленным пером разбитого жизнью и горем старика, чья совесть отягощена несмываемыми грехами.

Итак, я вверяю тебе мою память и мои слова. Распорядись ими по своему усмотрению, я же дам отчет Судье всех Судей в том, что сделал, а еще больше в том, чему позволил случиться бездействием…

Сообразно логике я должен был бы начать эту повесть историей о том, как впервые увидел Их. Но разум упорно извлекает из пыльных чуланов памяти иное. Да… Иное. Не столько события, сколь их настроение, зловещие отблески, словно танец огненных отражений на полированной стали клинка.

Начиналась первая весна в правление Императора Оттовио Готдуа-Алеинсэ, она выдалась дождливой и холодной. Внешне казалось, что смута, едва зажегшаяся в Мильвессе, затихла, будто искра в ночи, краткая вспышка слабого огня во тьме. Имперская власть стояла прочно, конные роты и наемные горские полки были многочисленны и храбры, впрочем, как всегда, а в казне Двора хватало средств на оплату воинства. Владетельные господа устраивали междоусобицы с большим, нежели обычно, рвением, но и в этом не было ничего из ряда вон выходящего, какой год обходился без малых войн сильных мира сего?

И все же тревога повисла над мокрой землей, в которой гнило зерно, обещая верный голод. На небе взошла комета, яркостью бросившая вызов Луне, а чудовища старого мира вновь объявились в лесах, пробираясь в поисках человечьей плоти на улицы сел и городов. Гиены стали особенно свирепы, и не один благородный господин сложил голову, решив поохотиться в недобрый час, а дикие свиньи будто выучили повадки давно сгинувшего волчьего племени, начав собираться в хищные стаи, опасные даже для конных воинов.

Старики говорили меж собой, что с прихода зимы не родился ни один мяур, и год начался с дурных знамений, а вслед за старыми суеверный шепот подхватывали молодые. Говаривали, что Император малолетен и слаб. Что вместо забот о делах Ойкумены он проводит дни напролет в несдержанных распутствах, кои позорны и для мужей, чьи волосы покрыты сединой, не говоря о юноше тринадцати лет. Что Регентский Совет правит вместо Императора, обогащая лишь проклятый Остров Соленой Крови. Что юный Артиго из семьи Готдуа жив, скрываясь от многочисленных врагов, и некоторые во всеуслышание именовали его Самозванцем, а другие, оглядываясь, возносили молитвы за спасение истинного Императора от козней нечестивцев и клятвопреступников.

Обыватели, как водится в преддверии смутных времен, ждали Посланника и Пророка, а кое-кто якобы даже видел их. Говорили также - и то была истина, кою могу засвидетельствовать самолично - что монета продолжает легчать, и серебра в грошах ныне едва ли две трети веса против восьми десятых, положенных издавна. Но то лишь полбеды, ибо даже плохие, негодные деньги стали редки, так что как встарь, разные люди и господа с купцами обменивают вещи на другие вещи и письменные обещания, а звон благородного металла не радует кошели месяцами.