Экспаты - Крис Павон

— Может, мне следовало бы отговорить тебя от такого решения?

Еще несколько дней назад, когда Декстер собирал дополнительную информацию по поводу переезда, ответ, вероятно, был бы «да». Или по крайней мере «возможно». Но нынешней ночью Кейт окончательно решилась. Она села на постели и, ломая руки — и это в четыре утра! — начала страдать. Пытаясь при этом наконец определить, чего хочет. Ведь она столько времени — практически всю свою жизнь — потратила на решение совсем другого вопроса: что именно ей необходимо? Но выяснение, чего ей хочется, — совершенно другая проблема.

Она пришла к выводу, что осуществление желаний начинается с увольнения. Надо уйти из этой конторы, уйти навсегда. Оставить эту карьеру, забыть о ней. Начать совершенно новую главу своей жизни — даже новую книгу! — в которой она станет абсолютно иным персонажем. Ей совсем не обязательно становиться женщиной без работы, без каких-либо профессиональных интересов; однако она больше не желала быть связанной вот с этой работой, с этими интересами.

Так что этим душным августовским утром ответ был такой:

— Нет, Джо. Извини.

Джо снова улыбнулся, еще менее заметной, едва видимой улыбкой, больше похожей на гримасу. Его манера поведения сразу изменилась — из бюрократа среднего звена, каким он всегда всем казался, Джо превратился в безжалостного воина — она прекрасно знала, что таков он и есть на самом деле.

— Ну что же… — Он отодвинул в сторону синюю папку и поставил перед собой лэптоп. — Ты ведь понимаешь, что тебе предстоит множество бюрократических процедур и всяких собеседований?

Она кивнула. Хотя увольнение с работы в их среде никогда не обсуждалось, она примерно представляла себе, что эта процедура не будет ни быстрой, ни легкой. И знала, что уже никогда не войдет в свой кабинетик восемь на восемь футов, никогда больше не переступит порог этого здания. Личные вещи ей просто перешлют.

— Начнем прямо сейчас, — сказал Джо и открыл крышку компьютера. — Пожалуйста, — он сделал жест рукой, одновременно требовательный и как бы освобождающий, отпускающий на волю, потом сжал челюсти и нахмурился, — закрой дверь.

Они вышли из гостиницы и двинулись по лабиринту узких, мощенных булыжником улиц центрального района, то карабкаясь вверх, то спускаясь вниз, повторяя естественные особенности рельефа этого средневекового города-крепости. Прошли мимо дворца монарха, мимо кафе с выставленными на тротуар столиками, через широкую площадь с овощным рынком, переполненным фермерской продукцией и цветами.

Сквозь тонкую подошву туфель Кейт чувствовала все выступы и щели булыжной мостовой под ногами. Она не раз в своей жизни вынуждена была таскаться по неровным улицам подозрительных районов незнакомых городов; у нее когда-то имелась специальная обувь для таких случаев. Однажды она топтала именно эти булыжные мостовые — более пятнадцати лет назад. Теперь она узнавала местные достопримечательности: аркаду, соединявшую две главные площади города, в ее южном конце она как-то стояла, раздумывая, не приведет ли ее этот путь в опасную ловушку. Она тогда следила за одним алжирским пареньком, который, как позднее выяснилось, не делал ничего ужасного, а просто направлялся в булочную, чтобы купить хлеба.

В те давние времена ноги у нее были помоложе. А теперь ей понадобится совершенно другая обувь, чтобы дополнить все остальное, такое же новое.

Дети, как им и положено, шествовали впереди родителей, занятые типичными для маленьких мальчиков разговорами на совершенно эзотерические темы — о конструкторах «Лего». Декстер взял Кейт за руку прямо здесь, посреди города, на оживленной главной площади европейского города, в толпе выпивающих, курящих, смеющихся и флиртующих людей. Он пощекотал ей пальцем ладонь — это было тайное приглашение, скрытое обещание чего-то, что произойдет позже, когда они останутся вдвоем. Кейт почувствовала, что краснеет.

Потом они уселись за столик в пивной. Посредине многолюдной площади заиграл оркестрик из десяти музыкантов — сплошные тинейджеры. Исполняли они какую-то какофонию. Сцена напоминала мексиканский городишко, где Кейт когда-то обреталась: широкая площадь, окруженная множеством кафе и лавок с товарами для туристов, на которой собираются все поколения местных жителей — от гукающих младенцев до сплетничающих старух, державшихся за руки, — чтобы столпиться вокруг оркестра из сплошных любителей, скверно исполняющих модные местные мелодии.

Одно из свидетельств, что и туда дотянулась длинная рука европейского колониализма.

Кейт тогда жила в Оахаке и большую часть времени проводила в zocalo,[3] в полумиле к востоку от своей однокомнатной квартиры, расположенной рядом с языковой школой, в которой она в частном порядке по полдня занималась по программе для продвинутых студентов, осваивая диалекты испанского. Одевалась она, как и все остальные, в длинные льняные юбки и блузки деревенского фасона, волосы убирала под бандану, обнажая при этом маленькую фальшивую татуировку на шее в виде бабочки. Она старалась слиться с местными, шаталась по тамошним кафе, пила Negra Modelo[4] и пользовалась плетенной из веревки сумкой, куда складывала продукты, закупленные на рынке на площади 20-го ноября.[5]

Однажды вечером несколько столов в этой забегаловке сдвинули вместе, и за ними расселись немецкая семейная пара, несколько американцев и необходимое количество молодых мексиканцев, вечно увивающихся за женщинами. Эти типчики напропалую стреляют глазками и флиртуют, нередко попадая в яблочко. И тут к ним подошел очень красивый, уверенный в себе тип и спросил, нельзя ли присоединиться. Кейт видела его раньше, много раз. И знала, кто он такой; да его все тут знали. Его звали Лоренсо Ромеро.

Вблизи он оказался еще красивее, чем можно было ожидать, судя по портретам. Когда стало понятно, что он присел к ним, чтобы поговорить с ней, Кейт едва сумела сдержать возбуждение. Дыхание стало частым и прерывистым, ладони вспотели. Она изо всех сил старалась сосредоточиться, чтобы воспринимать его шутки и тонкие остроумные намеки, но это не помогало. Она отлично понимала, что происходит. Она оставила блузку рискованно расстегнутой. Она слишком долго держала руку на его руке.

Кейт отпила последний глоток пива, стараясь собраться. И наклонилась к нему.

— Cinqo minutas,[6] — сказала она, кивнув в сторону кафедрального собора в северном конце площади.

Он кивнул в ответ, показав, что понял, и облизал губы. Его глаза горели желанием.

Переход через площадь длился целую вечность. Родители с маленькими детьми уже разошлись по домам, остались только молодые люди, старики и туристы, да еще аромат сигарного табака и марихуаны, пьяная болтовня на английском жаргоне и кудахтанье старух.

Кейт сама себе не верила, что сумела это проделать. И с нетерпением ждала его на площади Independencia[7] возле кафедрального собора, спрятавшись в тени. И он пришел. И тут же вознамерился ее поцеловать.

— No, — сказала она. — No aqui.[8]

Они молча направились в сторону Эль-Лано, парка, где когда-то находился зоосад; теперь это была заброшенная, забитая развалинами территория, куда Кейт в другое время побоялась бы заходить в одиночку. Но не сейчас. Она улыбнулась Лоренсо и смело пошла в темноту. Он двинулся за ней — хищник, преследующий жертву.

Кейт глубоко-глубоко вдохнула. Вот оно наконец-то! Она обогнула дерево с мощным стволом и тяжелой густой кроной, остановилась, дожидаясь его, и сунула руку под свою свободную брезентовую куртку.

Когда он появился из-за погруженного во тьму дерева, она ткнула ствол ему в живот и нажала на спусковой крючок, два раза. Он так и не успел понять, что происходит. И мешком свалился на землю. Она выстрелила еще раз, в голову, чтобы не оставалось сомнений.

Лоренсо Ромеро был первым человеком, которого она убила.

Глава 3

— Вы ее видели? — спросила итальянка. — Эту новую американку?

Кейт отпила глоток кофе с молоком и подумала, не добавить ли сахара.

Она пыталась припомнить, как зовут эту итальянку — Соня или София. Или, может быть, как-то еще, например, Марчелла? Единственное имя, которое она, без сомнения, правильно запомнила, было имя элегантной англичанки — Клэр. Они поболтали минут пятнадцать, после чего та испарилась.

К тому же Кейт не могла сообразить, относится ли этот вопрос именно к ней, потому что тоже была новой американкой.

Чтобы как-то замаскировать свое нежелание отвечать, Кейт внимательно обозрела столик, вроде бы отыскивая сахарницу. И обнаружила маленькую плошку с белыми кубиками. Рядом стоял молочник с разведенным коричневым сахаром, а вернее, с коричневатым сахарным раствором; он отличался от неочищенного тростникового сахара, который используют для шоколадных пирожных с орехами. Кейт дважды делала такие пирожные — для школьных благотворительных базаров. Стоял там и другой молочник — с горячим молоком, и еще один, стеклянный, — с холодным.