Боги ушли, твари остались - Михаил Владимирович Рогожин

— Очень рад — Альфред фон Трабен.

— О, какая фамилия? Ваш род — гордость немецкой нации, — тут же польстил Франц.

— Да-да — согласился Альфред. У него в голове не укладывалось, как могла замученная в Сибири возлюбленная появиться в берлинской опере. Да еще с австрийским мужем. Привычка держать себя в руках и в этом случае не подвела Альфреда, но нервное напряжение спровоцировало приступ хронической боли, которая стальным обручем принялась стягивать затылок. Альфред мгновенно побледнел, и его галантная улыбка искривилась страданием. Франц заметил это и поспешил ему на помощь.

— Мы остановились в «Адлоне». Давайте как-нибудь пообедаем вместе и продолжим столь необычное знакомство.

— Надеюсь, получится, — пробормотал Альфред, — еще раз извините… — И, щелкнув каблуками сапог, поспешил затеряться в толпе.

— Эка, его перекосило, — заметил Франц.

— Увезите меня отсюда, — с мольбой прошептала Аделия.

Глава четвертая

Аделия бессильно опустилась в большое кресло, обитое коричневым плюшем. Франц, несмотря на духоту, поторопился задернуть единственное окно в номере тяжелыми парчовыми шторами. Выключил люстру. Номер погрузился в полумрак, уютно освещаемый лишь золотистым шаром торшера.

— Это ужасно, — произнесла она по-русски, и сама испугалась вырвавшихся слов.

Франц резко закрыл ей рот ладонью. Сколько раз предупреждал — ни слова по-русски! Он был уверен, что каждый номер в отеле прослушивается. Возможно, не все двадцать четыре часа, но тем не менее осторожность не помешает. Лучше пусть плачет. К этому он и сам уже привык. Сегодняшний вечер особенный, поэтому ждать от Аделии благоразумия не приходилось. Самое правильное не вступать с ней в разговор.

Он подошел к шифоньеру, открыл дверцу и с бельевой полки достал бутылку обстлера. Прятал он её там по причине сухого закона. Отвинтил пробку и прямо из горлышка принялся пить мелкими глотками. Как ни старался приучить себя к этому грушевому пойлу, организм отказывался адаптироваться и отзывался противной отрыжкой. Но другие крепкие напитки стоили слишком дорого, да и продавались по карточкам. Хорошо бы и Аделию заставить немного выпить, но она пила исключительно мозельское вино, а его-то под рукой и не было.

Жена за спиной Франца не то всхлипывала, не то скулила. «Сейчас начнёт кашлять», — предположил он. И действительно, она зашлась в кашле. Теперь это надолго.

Кашель Аделия заработала на берегу Кандалакшского залива, где находился их лагерь. Туда её доставили через месяц после ареста. Всё произошло невероятно быстро. Следователь молча выслушал историю любви, сумбурно рассказанную Аделией. Заставил вкратце изложить на бумаге, и даже не взглянув на каракули, выведенные её дрожащей рукой, коротко объявил, что она — Аделия Борисовна Шранц совершила поступок, квалифицируемый, как измена родине. Никаких смягчающих обстоятельств он не видит, поэтому передает дело в суд. Аделия не удержалась от неконтролируемого выкрика — «Вы с ума сошли!». В ответ получила сильнейший удар ногой в живот. На этом следствие закончилось. В тот момент она еще не осознала, что жизнь оборвалась, и началась череда нечеловеческих мучений и испытаний. На суд её не повезли. Прямо в камере дали прочитать постановление — десять лет за измену родине и приказали готовиться к этапированию. Дальше всё понеслось, словно какая-то машина времени безучастно, механистически, безмолвно прокрутила её через мясорубку событий и выбросила в ватнике на берег Белого моря…

На этот раз кашель закончился быстрее обычного. Она встала и обратилась к Францу по-немецки:

— Мне нужно подышать воздухом.

Франц сделал еще несколько глотков. Напряжение, которое его ни на секунду не оставляло в опере, требовало эмоциональной разрядки. Это он мог позволить себе только на лавочке в укромном уголке парка Тиргартен, поэтому кивнул в знак согласия и убрал бутылку назад в шифоньер.

На удивленный взгляд швейцара, куда это господа на ночь глядя, Франц с тяжелым вздохом произнёс:

— Душно.

Они вышли на Унтер-ден-Линден и направились в сторону нависающей громады Бранденбургских ворот. Аделия на ходу порывалась что-то сказать, но Франц упорно отворачивал лицо в сторону. Пешеходов в это время на бульваре не было, но в любую минуту мог возникнуть военный патруль.

Парк освещался лишь лунным светом. Франц намеренно выбрал скамейку на самом видном месте. Они сели, и он тут же обнял её, чтобы со стороны выглядеть воркующей любовной парочкой.

— Я не могу с ним притворяться, — прошептала по-русски Аделия.

Франц не сомневался, что услышит именно это. Внутренне подготовился к разговору. Но решил дать ей возможность выговориться. Поэтому промолчал.

Аделия достала из сумочки сигарету, чиркнула зажигалкой. Долго прикуривала. Язычок пламени скупо осветил её матово-смуглые скулы, нос с горбинкой, темные влажные глаза.

— У меня не получится… Как только увидела его, поняла — не смогу…

Аделия глубоко затянулась и замолчала в ожидании бурной реакции Франца. Но он не откликнулся.

— Поймите, мы любили друг друга. Между нами не было никакой фальши. Настоящее чувство. Я и сейчас его люблю. И буду любить всегда. Как мне ему врать? Лучше признаться во всём — и будь, что будет! Он не осудит, поймёт и простит.

В эту минуту она сама поверила, что поступит именно так. Что бы ни случилось, она не должна предавать свою любовь. Пережить столько страданий, пройти через муки лагерного ада, чтобы теперь своими руками задушить собственное чувство? Нет! Уж лучше бы она сдохла тогда в бане во время страшного изнасилования…

Окурок обжег пальцы. Она бросила его в траву и долго наблюдала за тем, как он медленно угасал.

— Зачем же врать? — спокойно спросил Франц и продолжил тихим обволакивающим голосом: — Продолжай любить его, я буду только рад поспособствовать этому. Легенда у тебя совершенно не сволочная. Да, попала в лагерь за связь с иностранцем — врагом советской родины. Там я случайно встретил тебя и вынудил стать моей женой. Вытащил из лагеря. Он это поймет и не осудит. Потом меня отправили на нелегальную работу в Австрию. Взял тебя с собой. И что? Стала женой советского разведчика, совершенно не по своей воле. В чём же здесь враньё? Если Альфред всё еще тебя любит, значит, найдет способ, чтобы вы вновь оказались вместе. А вот если любовь осталась в прошлом, то впереди у нас с тобой гестапо, пытки, расстрел. В чём же тебе еще признаваться?

— А в том, что это вы меня вынудили! И хотите воспользоваться нашей любовью. Сделать из меня шпионку. Заставить выпытывать у него военные тайны!

— Естественно. Коль ты любишь врага своей родины, значит, либо он начинает работать на нас, либо ты автоматически становишься врагом. И тогда тебя уничтожат.

— Пусть будет