Карательная медицина - Александр Подрабинек

О лишении свободы как о мере наказания и о порядке отбывания такового.

(Временная инструкция)[23].

……………………………

3. Места лишения свободы делятся ... по назначению на:

1) общие места заключения (тюрьмы);

2) реформатории и земледельческие колонии, как учреждения воспитательно-карательные...;

3) испытательные заведения;

4) карательно-лечебные заведения для помещения арестантов с заметно выраженными психическими (NB!) дефектами...

5) тюремные больницы. 

Карательно-лечебные заведения в соответствии с инструкцией являются местом лишения свободы и, как явствует из всей инструкции,— мерой наказания, карательной мерой. Кара здесь на первом месте. Именно карательно-лечебные, но не хотя бы лечебно-карательные. Заключения в эти учреждения производились по приговору суда или ревтрибунала. О соответствующей экспертизе упоминаний в инструкции нет, да реально она и не могла проводиться в России 1918 года. Определением «заметно выраженных психических дефектов» по существу занимались суды и трибуналы, творившие право на основе своего революционного правосознания. А свободно творя право, уж совсем легко творить и новые диагнозы, например, «контрреволюционный психоз» — был и такой диагноз в советской психиатрии.

Первая известная нам попытка применения карательной медицины в советской России была в феврале 1919 года. Жертвой ее должна была стать известная революционерка, один из вожаков левой социал-революционной партии России Мария Спиридонова. Преследования левых эсеров начались после их мятежного выступления 6 июля 1918 года. М. Спиридонова была арестована в феврале 1919 года и судима революционным трибуналом, вынесшим следующее решение:

«Трибунал нашел, что деятельность М. Спиридоновой как представительницы политической группы левых эсеров, при недостаточно окрепшем положении Красного фронта и тыла Советской России в связи с чрезвычайно сложным положением страны в борьбе с мировым капиталистическим империализмом, является вредной.

Однако, принимая во внимание болезненно-истерическое состояние обвиняемой, не преследуя в наказании целей отмщения врагам революции и не желая причинять М. Спиридоновой излишние страдания, одновременно с тем охраняя рабоче-крестьянскую революцию и стоя на страже ее завоеваний, трибунал постановил изолировать М. Спиридонову от политической и общественной деятельности на один год посредством заключения ее в санаторий с предоставлением ей возможности здорового физического и умственного труда»[24].

Хотя трибунал не ссылается на временную инструкцию от 23.7.1918 года, мы думаем, что именно на ее основании он вынес свое решение. М. Спиридонова и стала бы, по-видимому, первой жертвой карательной медицины, если бы ей не удалось бежать. В ночь на 2 апреля 1919 года она по подложному пропуску вышла из Кремля, где содержалась под стражей, и скрылась. Под именем Пелагеи Семеновны Онуфриевой она занималась подпольной деятельностью. В октябре 1920 года вновь была арестована и заключена в Бутырскую тюрьму, и только после этого помещена в психиатрическую больницу, где пробыла до 18 октября 1921 года. Пребывание Спиридоновой в больнице даже правительственными учреждениями рассматривалось как мера репрессивная, а не медицинская, в которой она на самом деле не нуждалась. Это явствует из приведенного ниже документа — справки Секретного отделения ВЧК[25]. 

Заместителю председателя ВЧК тов. Уншлихту

Справка

Во исполнение постановления Политбюро ЦК РКП от 13 сентября с.г. об освобождении М.А. Спиридоновой Президиум ВЧК 15 сентября постановил Спиридонову освободить под поручительство общественных деятелей. 16 сентября отобраны подписки с поручительством от левых социал-революционеров Штейнберга[26] и Бокала[27]. 18 сентября Спиридонова выдана из больницы (курсив наш — А.П.) на руки Шрейдеру[28], который поместил ее в одном из домов отдыха на ст. Малаховка.

На первые две-три недели, пока Спиридонова освоится с новой обстановкой, освобождена под честное слово для ухода за ней А. Измайлович[29].

17 октября 1921 г.

Уполномоченный V отделения Секретного отдела ВЧК Дерибас 

Комментарии излишни: могли ли Политбюро ЦК РКП и Президиум ВЧК решать только медицинские вопросы о необходимости стационарного лечения М.А. Спиридоновой? Разумеется, нет. Руководство чекистов «больничными делами», выписка ее под поручительство однопартийцев свидетельствуют о том, что к Спиридоновой относились именно как к политическому противнику, а не просто больному человеку, и меры к ней применялись карательные, хотя и прикрывались психиатрической больницей, «санаторием».

К сожалению, нам неизвестно, подвергалась ли она какому-либо «лечению» в психиатрической больнице. Какая это была больница? Да и дальнейшая ее судьба нам тоже неизвестна.

Другой известный нам случай применения принципов карательной медицины произошел спустя три года после суда над М. Спиридоновой.

Советскую делегацию на Генуэзской конференции 1922 года возглавлял известный советский дипломат коммунист Г.В. Чичерин. В числе прочих, на конференции разбирался вопрос о пропорциональном представительстве в Советах всех слоев населения, в том числе и мелких предпринимателей. Твердую позицию заняла в этом вопросе американская делегация. Чичерин решил пойти на уступки. 20-го января 1922 г. он пишет В.И. Ленину: «...если американцы будут очень приставать с требованием Representative Institutions, не думаете ли, что можно было бы за приличную компенсацию внести в нашу конституцию маленькое изменение...?» На полях этого письма В.И. Ленин пишет «сумасшествие!!»[30]. Сумасшествие ли? Поведение Чичерина — великолепная характеристика цинизма и беспринципности коммунистов. Это яркий пример продажного политиканства, но вовсе не свидетельство душевной болезни наркома Чичерина! (Кстати, примеров подобной беспринципности еще больше можно найти у самого Ленина.) 

Его высказывание на полях чичеринского письма можно было бы посчитать обиходным выражением, если бы... 

Т. Молотову

(Для членов Политбюро)

Я сейчас получил два письма от Чичерина (от 20 и 22). Он ставит вопрос о том, не следует ли за приличную компенсацию согласиться на маленькие изменения нашей Конституции, именно представительство паразитических элементов в Советах. Сделать это в угоду американцам.

Это предложение Чичерина показывает, по-моему, что его надо

1) немедленно отправить в санаторий, всякое попустительство в этом отношении, допущение отсрочки и т. п. будет, по моему мнению, величайшей угрозой для всех переговоров... [31] 

Это уже очень напоминает карательную медицину! Но можно, можно еще расценить позицию Ленина как аффект или как проявление добрых чувств и товарищеского отношения к соратнику по борьбе, но ... 

т. Молотову

для всех членов Политбюро:

Это и следующее письмо Чичерина явно доказывают, что он болен и сильно. Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий.

24.1.1922 г. — Ленин[32]. 

Это уже похоже на наши 70-е годы! Аргументация — два письма, «которые явно доказывают, что он болен», методы сослать «тотчас» и «насильно» (причем курсив В.И. Ленина). А санаторий? Не тот ли, в котором была Мария Спиридонова?

Непосвященному читателю надо заметить, что для всех поколений советской власти Ленин представлялся как непогрешимый святой, а любое его высказывание трактовалось как откровение мудрости. Его труды до сих пор не подлежат официальному критическому разбору или ревизии. Поэтому даже такие в целом незначительные высказывания по поводу Г.В. Чичерина могли стать теоретической базой и идейной опорой будущей карательной медицины. То, что основоположником теории (а возможно, и практики) карательной медицины в СССР стал сам основоположник советского государства — факт знаменательный. Он лишний раз подчеркивает кровное родство и органичную совместимость карательной медицины и коммунистической власти.

Припомнив старое библейское изречение «Поднявший меч, от меча и погибнет», мы расскажем о другом случае вольного обращения с психиатрией.

Впрочем, поднявший меч здесь не погиб от меча, его над ним только занесли. На сей раз обвинение в психической ненормальности получил сам В.И. Ленин. Если он представлялся святым для коммунистов последующих поколений и рядовых однопартийцев его времени, то равные ему по масштабу деятели революции смотрели на Ильича более трезвыми глазами.

В 1923 году Ленин выдвинул предложение о реорганизации Рабкрина[33]и написал об этом письмо в ЦК партии. Суть предложения состояла в том, чтобы приблизить друг к другу и частично совместить работу РКИ и ЦКК на принципах единоначалия. По тому времени предложение казалось диким, непонятным — объединить контрольные аппараты советских органов в партии?! Ленин, разбитый параличом, уже не поднимался с постели. Заседание Политбюро, обсуждавшее этот вопрос, происходило без него. С.П. Писарев, тогда ответственный работник ЦКК партии, рассказывает, что заседание началось так. Первым выступил председатель Президиума Коминтерна Г.Е. Зиновьев. Тихим трагическим голосом, чуть не со слезами на глазах, он сказал: «Товарищи, наш дорогой, горячо всеми любимый Владимир Ильич, кажется, сошел с ума...»