Живой товар - Москва - Лос-Анжелес - Владимир Савенков

Зато потом обещано по двести баксов в неделю на нос и абсолютно чистая работа. Лейла уже поставила "Калинку", цыганочку под "Очи черные" (даже состоялось нечто вроде прогона), а на очереди - композиция "Подмосковные вечера". Боссу приспичило, подавай ему именно "Подмосковные вечера". Подадим, заверяла Лейла. Добирайся чем угодно, твердила она, но поскорее. Адрес записала?

Саша лежала тихо, подбородок на запястье, ладонь на подушке - так загорают на пляжном топчане. Она представляла себе длинный, гнустный и немного тор жественный путь через ночную пустыню. Гребни барханов рушились под собственной тяжестью. Песок струил ся по залитым лунным светом склонам, медленно засы пая темные провалы. Причудливые силуэты скал и полу мертвого кустарника всплывали над обочиной и таяли, словно привидения. Кометы вспарывали небосклон и гас ли, оставляя в черных разломах небесной коры ровный мягкий жар. Андрей дышал все отрывестее, почти всхрапывал, сглатывая брань и мольбу, скупую мужскую постельную лирику, и на какие-то мгновения Саше стало по-женски жаль его, одинокого в неоглядной пустыне, и она чуть-чуть помогла Андрею - благодарный, он едва ее не придушил, обнимая. И очень скоро она поняла свою ошибку, но было поздно. Ей пришлось ждать, пока он вновь наберется сил. Он быстро оценил ее слабину. На этой струнке можно было сыграть целый концерт. Полную программу. Саша рвала зубами наволочку подушки и готова была плакать от счастья, когда Андрей бросал свое и уступал ее просьбам.

- Мерзавец, - прошептала Саша, подбирая с ковра трусики и платье. Пока она принимала душ, Растопчин вызвал такси. Молча они прокатились в старый город, молча, на той же машине, вернулись, перевезли Сашины вещи в "Ривьеру".

- Ну, и где твой Барт?

Андрей развел руками.

- Кто у тебя в России? - спросил он.

Саша сидела на подлокотнике массивного кресла над журнальным столиком, разглядывала "гарбиш" - брошюрки, вкладыши, проспекты, рекламный мусор.

- Кто и у всех, - ответила она, не оборачиваясь. Сын. Муж. Старики.

- Теперь и я у тебя в России... - Андрей поежился, так многозначительно это прозвучало. - Я боюсь за тебя, девочка, - скороговоркой добавил он. - Вот моя московская визитка. А где буду жить в Сан-Луис-Обиспо еще не знаю. Записать тебе телефон Барта? Его дочь, на случай если она подойдет к телефону, зовут Дженнифер, а жену - Пэмелла. Далековато, конечно, от Сан-Луиса, миль тридцать, на чашку чая друг к другу не заскочишь, - отвлекся Растопчин, - но не о том речь.

Через Барта свяжешься со мной, а я его предупрежу...

Чтобы не слышать Андрея, Саша включила телевизор. Она отыскала музыкальный канал и вновь принялась листать буклеты. Сквозь жалюзи в комнату просачивался закат. Когда бы ехали по такой погоде днем, подсказывал Андрею его скромный опыт, девочка увидела бы в пустыне мираж - синее озеро в желтых песках, камышовую зелень. Настоящее озеро, подумал он, можно осушить, извести каналами или заболотить, сгноить. С иллюзорным человеку не сладить. Никто, кроме Бога, не в состоянии рассеять этот дивный обман.

Закат угас, небо тронули сумерки. Появился Барт, ему требовалось вздремнуть перед дорогой. Отъезд из Лас-Вегаса назначили на полночь. Андрей попросил у Барта ключи от "Понтиака" - решил на прощание сделать Саше подарок, показать "Мираж", построенный в пустыне человеком, раз уж не суждено было ей увидеть нерукотворный.

У входа в "Мираж" машину встретили молодые расторопные служащие. Растопчин сдал им автомобиль вместе с ключом зажигания. Один из парней погнал "Понтиак" на стоянку, другой вручил Растопчину жетон, аналог номерка из гардероба. Андрей взял Сашу за руку, и они вступили в галерею, ведущую к залам дворца. Всю левую стену галереи занимала ниша - океанский аквариум. Тысячи рыб всевозможных форм и расцветок представляли здесь фауну тропических морей. Среди рыб, над диковинными водорослями и кораллами, ходили акулы.

- И не жаль запускать акул в такую роскошь! - воскликнула Саша. - Безумная расточительность.

- Пикантная деталь, не правда ли? И точный расчет. В России следовало бы соблюдать такие же пропорции. Тогда у многих из нас остался бы шанс выжить, пошутил Андрей.

В огромных, заполненных толпами туристов, залах дворца немудрено было потеряться. Растопчин приказал Саше держаться к нему поближе. Пели птицы и люди.

Под лианами на берегу реки, пробившей себе путь в скале, звучали грустные блюзы и медленный рок. В каком-то ресторане гремел рэп, в другом седой задумчивый маэстро в белом фраке священнодействовал за роялем - Шуман, Шопен, Дебюсси... Лилии покачивались на темной воде водоема, куда вела беломраморная лестница. На ее ступенях спали тибетские тигры, их роскошная шерсть по цвету и чистоте напоминала снега в поднебесье. Витрины, где были выставлены платья из парижских и нью-йоркских домов моды, по изяществу и оригинальности убранства не уступали витринам ювелирных магазинов. Холодный и блестящий дизайн североамериканских баров соседствовал с теплыми и скромными интерьерами кафе, выполненными в испано-калифорнийском стиле. Блоки игральных автоматов, спрятанные в глубине дальнего зала между оградками и палисадниками кафе, стойками баров и эстрадными площадками, не слишком-то бросались в глаза: в первую очередь "Мираж" являл собой дворец, и лишь потом - казино. В тенистом зеленом оазисе Андрей угостил Сашу ромом с апельсиновым соком, и к полуночи доставил ее в "Ривьеру".

- Пока ты со своими, возможность вернуться в Москву за счет цирка вполне реальна, - сказал артистке Растопчин, загружая чемодан в багажник "Понтиака".

- Одно слово, и мы тебя мигом домчим в твою гостиничку. С добрым старым родным коллективом из беды выкарабкиваться куда легче, чем с лосанжелескими мечтательницами, поверь.

- Успокойся.

- Сжигаешь мосты, но ради чего?

- Спроси, Барт успел выспаться? - Саша устраивалась на заднем сидении. Видок у него еще тот спросонья.

- Барт знает, что делает, - Растопчин захлопнул дверцу машины. - В крайнем случае, включит автопилота, - он постучал пальцем по виску. - Слушай, я пробуду в Америке где-то до конца сентября. Усвоила? А снова прилечу в штаты только в декабре. Если ничего не изменится.

- Вперед?

- Ничего не забыли? - спросил у Андрея Барт.

- Девочка голову потеряла, - ответил ему Андрей.

- Ну, да черт с ней. Устанешь, я пересяду за руль.

За окном замелькали - все в огнях - отели, рестораны, казино. "Мираж" стоял на выезде из города. Над искусственным вулканом бушевало пламя. Саша помахала зареву рукой. "Понтиак" вырвался за черту Лас-Вегаса и понесся через пустыню и ночь на юг.

3

Самолет Растопчина приземлился в Шереметьево серым осенним днем. Андрей выловил багаж с транспортера, докупил кофе, водки и сигарет, выстоял длинную очередь к таможеннику, потом - не менее длинную за такси. Накрапывал дождь. Опавшие листья лежали в светлых, чуть подкрашенных каплями бензина лужах. Группа юнцов откровенно интересовалась содержимым коробок и сумок Растопчина. Очередь двигалась черепашьими шажками. Наконец, Андрей дотолкал свою тележку до такси, забрался в салон. Шофер медлил, размазывая тряпкой грязь по лобовому стеклу. Сядут любопытные юноши в эту же машину, думал Андрей, или поедут следом? Здравствуй, Родина! Как в самолете, Андрей попытался расслабиться, вытянул ноги и скинул туфли, оставшись в носках.

- Таганка, старик. Семеновский вал.

- Новые цены знаешь?

Все дребезжало в старой "Волге". Передача "втыкалась" со скрежетом. Шофер стряхивал пепел куда-то под кресло, материл рвачей, втридорога дерущих за каждую прокладку, механика, баб с АЭС и демократов. В попутчики попались узбеки, хмурые деды в поношенных зимних шапках. Полуголый лес терял последние сентябрьские краски. За деревьями стыла пашня и поблескивало мокрое небо. На опоясанных разбитыми заборами стройбазах в грязи между горами песка и щебенки ржавели трактора. По глади болота скользили зеленые птицы. В низинах собирался туман. Наплывала Москва. Теперь всякий раз приближаясь к ней, Андрей ловил себя на мысли, что ее пригород напоминает прифронтовую полосу, которую внезапно покинули ушедшие вперед, к отодвинувшейся линии фронта войска, да и сама столица, черная, обшарпанная, загаженная, казалось, только что пережила какое-то страшное бедствие, или, напротив, готовилась к нему. Настороженность и усталость въелась в лица прохожих, точно уголь в поры шахтеров, поднявшихся из забоя. В глазах, подернутых поволокой, нет-нет да и прорезался странный блеск, то очеловеченно хитрый, с лихой сумасшедшенкой, то дикий, животный, словно у затравленных зверей. Люди толпились под магазинами, тратя драгоценные, совсем на иное отпущенные Богом часы, на ожидание куска хлеба или пары дешевых носков, ссорились и мирились, чувствуя себя при том, в общем-то, как дома. Это тихое помешательство давно уже вошло тут в норму - инопланетяне распознавались мгновенно, расправа с ними обычно была короткой. Массовый психоз лечению не поддавался. Государственные мужи, однако, упрямо прописывали больному народу успокоительные мелодрамы и концерты легкой музычки - хватит трагедий, довольно выяснять, кто прав, кто виноват, ну, а насчет того - что делать... Одни носили с собой газовые баллончики, другие - пистолеты, третьи кастеты, четвертые - резиновые шланги, и каждый - камень за пазухой, истерику в душе. В эвакоприемниках и детских домах подростки умывались кровью чаще, чем проточной водой. Когда пенсионеры собирались на митинги на площадях под красными флагами, у отцов города, поглядывающих вниз из высоких кабинетов, волосы становились дыбом - где найти столько земли под кладбища, столько могильщиков и техники, чтоб хватило на всех? Услуги крематория постоянно дорожали. Мировые биржи, напротив, лихорадило с выбросом даже малой партии русского золота на рынки Европы. А вдруг это лишь начало, пробный шар, за которым последуют новые тонны в слитках? Золото золотом, но то же самое происходило и с младенцами - московские самки сдавали их посредническим фирмам практически за колбасу и тряпки, а фирмы норовили переправить детенышей на Запад оптом и по демпинговым ценам. Создавались вполне легальные каналы для вывоза как здоровых, так и увечных детей. Вербовка юных москвичек в мусульманские постели ("Две недели в Турции в обществе обходительного мужчины исламского вероисповедания") шла через крупнейшие газеты. Предложения превышали спрос, и претендентки уродовали мордашки друг друга пилочками для чистки ногтей. Разрешено было продавать все, что угодно и где угодно. Москва превратилась в бескрайний Хитров рынок. Проблема уборки мусора и предотвращения эпидемий затмила даже продовольственный вопрос. Стены древнего Кремля по-прежнему хранили прах советских вождей. На турне мумии с Красной площади по стране восходящего солнца организаторы проекта надеялись выручить миллион долларов. Чиновники брали взятки десятками миллионов. Нищие, обнаглев, цепляли дам и кавалеров за юбки и полы пальто. Подземные переходы напоминали теперь вонючие общественные туалеты. Городской транспорт дышал на ладан. Завидев автобус, люди перегораживали дорогу - стой, гад! В переполненных салонах пьянь блевала за шиворот впередистоящим. Когда легковой автомобиль тормозил у светофора, малолетки бросались к нему с ведром и щетками. Мыли на совесть, но, получив на руки не валюту, а рубли, могли расколотить фару или ветровое стекло. К таксистам, правда, не приставали. Растопчин добрался до родного подъезда без приключений. Кинул камешек в окошко на первом этаже, окликнул соседа-ветерана - помоги, мол, вещи дотащить до лифта. Сосед помог, поднялся и в квартиру Андрея, знал, что будет, как минимум, предложена стопка. И внучатам подарочки перепадут.