Учитель из Меджибожа - Григорий Полянкер

Ты уже, значит, солидный мужчина. С тобой можно разговаривать, как со взрослым, работником…

Вот ты идешь по улице, а какой-то баловник ставит тебе подножку, и летишь в пыль, разбиваешь себе лоб, царапаешь нос о колючки. Но не можешь пригрозить пакостнику, что скоро приедет, мол, отец из сахароварни, выдерет за это у тебя ноги и вставит вместо них метлы…

Скоро придется отправиться в школу на первый урок. Все родители уже приобрели для своих школьников одежду, сумки, учебные принадлежности и все необходимое, а ты один пойдешь, как оборвыш, и на ученика не похож…

Правда, мама обещала, что только чуть освободится от одолевающих ее забот, тут же засядет и перелицует тебе отцовский пиджак, подкоротит его куртку, починит башмаки, чтобы лягушки не квакали в ногах во время больших дождей. Но какой вид ты будешь иметь в этом тряпье и как на тебя соседские мальчишки и девчонки станут пальцами указывать? Об этом лучше не думать.

Да что поделаешь, когда ты сирота и нет у тебя отца!

Сестрички, которые старше на пару лет, достали тебе несколько учебников, тетрадок, карандашей, вернее, огрызки, ручку с ржавым пером; мать кое-как вырядила и отправила в школу вместе со всеми ребятами местечка.

Первое время наука не лезла в голову. Приходилось чуть ли не целыми днями сидеть дома и готовить уроки, читать, писать, считать…

Сами скажите, разве это дело — тебя тянет как магнитом на луга, на берег Буга, а ты должен бежать в школу.

Вот вызвали мать к завучу, потребовали, чтобы она побеседовала с нерадивым сыночком.

И все полетело вверх тормашками.

Мать плакала, сокрушалась. Ей было больно и стыдно, что сын не хочет учиться, что на него жалуются учителя. В самом деле, приятно ли переживать, когда каждый раз вызывают в канцелярию и она краснеет и бледнеет, не зная, что отвечать директору.

А что она будет делать, если ее питомца вовсе выгонят из школы и соседи станут потешаться над ней? И что из него вырастет? Останется, упаси бог, неучем. Его и на порог не пустят в приличный дом. Если он не выбросит камни из рукавов и не возьмется за учебу, придется отдать его в трубочисты. Черт знает, что из него выйдет! Не Котовский, не Буденный, как ему мечталось, а просто бездельник! Даже в дворники такого не возьмут…

Выслушав все упреки матери, Алик спокойно отвечал:

— Ничего страшного… Рассказывают, что Гершелэ из Острополья тоже не хотел учиться в хедере. Он даже высмеивал учителя и его помощника. В конце концов выгнали Гершелэ из хедера. И что же вы думаете, его не пускали на порог добрые люди? Наоборот! Все его любили и радушно встречали. А Балшем? Разве тот учился в школе? Сам учился! Бродил по лесам и горам много лет подряд, собирал травы и лечил ими людей. Творил чудеса. Много читал, прислушивался, что люди говорят, и стал самым что ни на есть ученым человеком в округе…

Мать посмотрела на маленького своего чертенка, не зная, что ему ответить. Потом не выдержала и громко рассмеялась.

— Эх, мудрец ты мой, — сказала она, — слишком рано ты у меня стал философом. Такие, как Гершелэ из Острополья и Балшем, рождаются раз в сто лет… Что ты равняешься с ними?

— Как же, я слышал, что тот не солдат, кто не собирается стать генералом, — ответил малыш. — У нас в школе один учитель рассказывал, что минуло уже двести лет, как те мудрецы жили… И если на то пошло, то уже должны появиться новые мудрецы и шутники на их место…

— И ты думаешь, что это будешь именно ты?..

Он смутился и ничего не ответил.

Все же со временем уговоры и угрозы подействовали на него, и он стал лучше учиться. Правда, учил те уроки, которые были ему по душе. Предметы, которые не нравились, он не учил вовсе. Ходил на берег купаться, гонять стреноженных лошадей, привязанных к колышкам коз, бродил по отдаленным улочкам местечка и мало обращал внимания на выговоры учителей, наставления матери…

Кто знает, чем бы все это кончилось, если бы не взялся за него дядя Симон, который после смерти отца стал часто бывать в их доме и помогал, чем мог.

Крепкий, сильный и волевой человек, дядя вскоре взял в руки озорника. То добрым словом, всякими посулами, а иной раз ремнем, окриком или просто шуткой. Дядя рассказывал забавные истории о жизни знаменитого Гершелэ, и малыш постепенно преображался, чуя дружескую, но крепкую руку. Он всерьез взялся за учебу.

Что-что, а голова у него была хорошая, надо только выбить из нее лень. Спустя несколько месяцев мальчугана трудно стало узнать. Будто ему вдохнули новую душу.

Мать уже больше не вызывали в школу. На ее отпрыска учителя перестали жаловаться. Наоборот, не могли им нахвалиться.

Вот тогда мать поняла, что прав был Самсон-пекарь, добрый сосед, который, бывало, успокаивал ее:

— Зачем вам, Малка, принимать это близко к сердцу? Чего вы так сокрушаетесь? Всякому овощу свое время. Что же вы хотели, чтобы семилетний озорник стал серьезным мужчиной? А разве в его годы мы с вами были лучше? Мне кажется, во стократ хуже! Что говорил наш знаменитый Балшем? Он говорил: все на земле должно перебродить… Перебродить должно, пока из этого что-нибудь да получится… Тесто должно перебродить, иначе ни булок, ни пирожков не будет. Ячмень должен хорошенько перебродить — без этого не сваришь пива! И человек должен перебродить, чтобы из него настоящий человек вышел… О чем же вы так волнуетесь? Перебродит ваш сынок, и вы его не узнаете! Главное, что он у вас не родился тупицей. У него хорошая головка. Он мужик с понятием. Настанет время— и вы на него не нарадуетесь. Еще вспомните мои слова. На все нужно время. Время — лучший лекарь: от всех бед, от всех горестей лечит время.

Да, из всех ее соседей, из всех местечковых мудрецов и пророков прав оказался пекарь. Он как в воду глядел!

Прошло немного времени, и Алика трудно стало узнать. Его потянуло к книгам — так травы тянутся к солнцу.

Ни матери, ни соседям больше не приходилось подгонять малыша. Они не знали, когда Алик делает уроки, когда сидит за книжкой. Наука у него пошла как по маслу. По ночам лежал и при свете маленькой лампочки читал.

Редко появлялся на улице, редко гонял мяч с мальчишками — все это отошло на второй план. Он тщательно готовил уроки, и учителя, и сверстники стали смотреть на него совсем иными глазами.

Мы погрешили бы против истины, если б не вспомнили тут имя учительницы Стельмах. Это она, оказывается, возымела немалое влияние на Алика. Она преподавала немецкий язык и арифметику ученикам старших классов и как-то чисто случайно подумала: «А не понравятся ли Алику эти нелегкие предметы?» Оказалось, понравились!

И «училка» приходила частенько к нему в дом, учила читать и писать по-немецки… Поражалась, как быстро он усваивает язык.

В следующих классах он уже хорошо знал немецкий, и учителя предсказывали, что это ему в жизни очень пригодится.

Время шло незаметно. Но, может быть, это только так казалось?

Алик стал одним из лучших учеников. Учителя поражались его трудолюбию, напористости. Он не только преуспевал в учении — ко всему много трудился после уроков, помогая матери зарабатывать на хлеб насущный.

Годы прошли быстро. Парнишка окреп, повзрослел, и вот уже надо было решать, что делать после семилетки. Пойти учиться дальше или выбрать какую-нибудь профессию…

Ребята завидовали ему, когда по окончании учебы он получил свидетельство с отличием.

Дома думали, гадали как быть: наняться на работу или дальше учиться? Это было не так просто без отца.

Он очутился на распутье.

Но тут прибыла из областного города комиссия для отбора лучших учеников в педтехникум. Перед ней предстал способный и возмужалый парень. Познакомившись с ним, единодушно решили, что из него выйдет отличный преподаватель.

Ранней осенью он попрощался с матерью, сестренками, с друзьями, с любимой речкой, старинной крепостью и заодно с детством. С грустью покидал родные пенаты, надеясь, что после техникума непременно возвратится домой. Впервые в жизни Алик уезжал в большой свет, томимый тревогой. Что ждет его впереди?

Винница, после родного Меджибожа, показалась ему огромнейшим городом. Особенно поразил его трамвай, который грохоча спускался с горы над Бугом. Значит, вместе с ним сюда пришла и любимая река, что очень его порадовало.

Некоторые улочки и тупики на окраине напоминали улочки и тупики родного местечка, но сам город с его неказистыми трамваями, высокими домами и железнодорожным вокзалом казался ему огромным.

Где-то далеко остались мать, сестры, дружки. Его устроили в небольшом общежитии с еще несколькими такими же Желторотыми мальчишками, как он. Теперь надо было самому заботиться о себе, начиная с того, чтобы постирать рубашку.

Вместе с другими он быстро приспособился к новому быту и вскоре как-то повзрослел.

Теперь жизнь его стала куда сложнее, чем прежде, когда он учился в школе. Дома, под крылышком матери, все его жалели и заботились о нем. К тому же учиться стало труднее: как-никак, он готовился стать учителем. Приходилось подолгу сидеть над книгами, учебниками. Появилось множество всяких забот. Жилось трудно, но, как бы там ни было, студент остался доволен своей судьбой, своим новым положением. К жизни он покамест никаких претензий не имел.