Украинский гамбит. Война 2015 - Михаил Белозеров

– Что здесь за шум?

Костя оглянулся: из-за магазина «Тысяча мелочей» вышел грузный майор из «гражданской самообороны» с голубой повязкой на рукаве. Форма на нем была какая-то странная – с одной стороны, непривычная, а с другой до боли знакомая. Так это форма еще советской армии! – сообразил Костя.

– Есеня, убери оружие! Кто вы такие?

– Журналисты из Москвы, – показал Костя редакционное удостоверение. – Прятали от бомбежки здесь нашу машину. Сейчас едем делать репортаж.

– А… москвичи, – удовлетворенно протянул майор. – Это хорошо. А то мы уже думали, что машина бесхозная. Что там слышно? Когда наши-то придут?

Костя покраснел. Где бы он ни представлялся, ему задавали один и тот же вопрос о «наших». Что он мог ответить? Что сам не в курсе? Что ничего не знает о планах командования? Как-то несолидно. Ну, а с другой стороны, врать было бессмысленно, потому что люди все прекрасно понимали и умели, как в былые времена, ждать и надеяться.

– Понятно… – посмотрев на него, печально вздохнул майор несуществующей армии. – Значит, будем упираться. Хорошо хоть прикрыли с воздуха. А то думали, конец. А откуда идете-то?

– Да на перекрестке неделю сидели, – в тон ему ответил Костя.

– У Саши Маркова?

– Да, у Александра Илларионовича.

– Ну так надо зайти к нему в гости, – обрадованно развел руками майор, словно кого-то заранее обнимая. – Ладно, я вижу, что вы спешите. В другой раз обязательно рассказал бы вам много всяких историй. Вчера, например, на том терриконе… – он показал себе куда-то за спину, – поймали натовского снайпера, радиста и автоматчика.

– Что они рассказали? – с интересом спросил Костя.

– Ничего. Не успели. Их даже не довели до меня. Мы так и не поняли, кто они такие. Народ обозлен. Судя по мордам – европейцы. Документов нет.

– Неужели пиндосы?

– А черт его разберет. Здесь теперь, как в ковчеге, каждой швали по паре. Сняли с радиста бронежилет, а он возьми и взорвись. Одного нашего бойца покалечило.

– Ну да, – вспомнил Костя свою эпопею, – в Гру зии то же самое, в бронежилетах – система «свой-чужой». Как она работает, никто не знает. Американская штучка.

– Вот и я о том же, – вздохнул майор. – Есеня, мать твою… да опусти ты автомат! – крикнул он. – Уходим! Здесь больше нечего охранять.

– Есть… – разочарованно ответил Есеня, – бляха муха…

Напоследок он мрачно покосился на Игоря Божко, но у него не было никаких шансов. Один раз Костя видел, как Игорь справился со здоровенным мужиком, который, получив оружие в руки, возомнил себя богом. Так вот, Игорь отобрал у него автомат и избил до такого состояния, что мужик начал просить прощения. После этого Игоря все очень зауважали, а некоторые стали побаиваться.

* * *

– Занятный майор, – сказал Сашка Тулупов, когда они выехали на Университетскую. – Надо будет к нему заглянуть.

– Да, – согласился Костя. – Только бензин почти весь слил.

Сашка держал свой АК-74М между колен стволом вверх и вообще, похоже, не имел понятия, как с ним обращаться. Он работал в редакции всего-то полгода, и когда Костя принимал его в штат, то, конечно, не знал, что через полгода они вдвоем окажутся в самой горячей точке СНГ.

– Ковбой, у тебя оружие на предохранителе?

– Ну?..

– Я говорю, поставь на предохранитель. Да не целься в меня. Вот… блин!.. Поставил, ковбой?

– Поставил.

– Хорошо хоть аппаратуру не украли, – подал голос Игорь, который, задрав ноги в офицерских хромовых сапогах, устроился на заднем сиденье между тарелкой, треногой и ящиком с оборудованием. Он весело крутил головой в предвкушении развлечений. – Я эту встречу еще месяц назад предвидел.

– С кем?! – удивился Костя, который уже и забыл о часовом.

– Ну, с этим… Есеней. Я знал, что он машину заныкает.

– Дался он тебе, – сказал Сашка.

– А вот и дался! – упорствовал Игорь. – А вот и дался! Я, может, всю жизнь борюсь с такими олухами!

– Так что же ты тогда выделывался? – спросил Костя, внимательно следя за дорогой и объезжая две воронки напротив школы, – ему хотелось подсказать очевидные вещи, которые для Божко, видать, были совсем не очевидными.

– Иначе бы не отдал! – хвастливо сказал Игорь.

Костя понял, что разговаривать с ним бесполезно, а Сашка только расхохотался. Весело ему было смеяться над чужой бедой.

Божко чувствовал себя на этой войне, как муха на варенье, – обжирайся не хочу. Он знал, когда надо было бежать, когда падать, когда смеяться, а когда плакать. Единственное, с чем он не мог справиться, – это с алкоголем. Алкоголь делал из него зверя, поэтому с Игорем старались не пить. Пил он только с теми, кто не знал его особенностей. И пили только один раз, больше никто не искушал судьбу, ну, кроме Кости, разумеется. На Костю он почему-то реагировал дружелюбно. Ох, и песни они пели, но тихонько и в самых глубоких подвалах.

Теперь в этой части города можно было заправиться только в одном месте – на Панфилова. Ближайшая заправка на Университетской была сожжена десантом «оранжевых» еще месяца полтора назад.

Вначале пришлось проехать мимо общежития университета – запах стоял невыносимый. С тех пор апрельский запах тополиных почек, усыпавших дорогу и тротуары, стойко ассоциировался у Кости с запахом смерти, и он на долгие годы перестал любить весну. Общежитие было первой жертвой первой же бомбы, а так как бомбили ночью, то и народу в нем было под завязку. Стекляшка «Цветы» во дворе уцелела, а от здания ничего не осталось, только перила магазина «Украина» и крыльцо со скользкими плитками. Тех, кто был снаружи, похоронили, а те, кто остался под тоннами кирпича, так и остались там лежать.

Костя по водительской привычке притормозил на перекрестке, но так как светофоры давно не работали, а машины стали большой редкостью, то, покрутив головой туда-сюда, он поехал дальше на третьей скорости, чтобы не налететь на камни или не попасть в яму. Чем ближе к центру, тем сильнее разрушения. Зато народу было побольше: кто-то копался в развалинах, кто-то тащил бидоны то ли с водой, то ли с самогоном. На площади перед универсамом дрались из-за мешка гнилой картошки. Пока двое выясняли отношения, третий утащил злополучный мешок. Божко долго смеялся, схватившись за бока: «Ой мамочки!» На перекрестке продавали прошлогоднюю кормовую кукурузу – твердую, как шарики от подшипников. Очередь, состоявшая сплошь из старух, смиренно заворачивалась хвостом вокруг обгоревших ларьков. В больничном дворе травматологии шныряли темные личности.

– Грабят… – равнодушно констатировал Сашка.

– Остановимся?.. – живо предложил Игорь, высунувшись в окно и издав разбойничий свист.

– Нет, – сказал Костя, представив себе, на кого они могут нарваться; необученный Тулупов и он, не умеющий толком стрелять даже из пистолета, – плохое войско. А если Божко подстрелят, то задание пойдет насмарку. Пусть грабителями полиция занимается.

– Жа-а-аль… – процедил Игорь, в азарте поворачивая голову так, что едва не свернул себе шею.

Был он горяч, но отходчив, со своими завиральными мыслями и идеями, которые давали пищу его воображению: если на бумаге было написано, что в мире людей существует, например, такое явление, как чтение мыслей, то Игорь был уверен, что обладает способностями их читать. И без всякого смущения проделывал всякие забавные фокусы, которые ему изредка удавались.

На следующем углу дома им повезло: прямо из машины торговали сушками. Костя тормознул, сбегал, и вернулся с полным кульком.

– Пять тысяч отдал, – сказал он, бросая кулек на сиденье рядом с Божко.

Они понеслись дальше, жуя черствые сушки. У Кости создалось впечатление, что город бомбили без всякой системы, для устрашения или для того чтобы разорить конкурентов. Новая «оранжевая хунта» все еще мыслила клановыми мерками. Зачем-то перепахали сквер у Планетария, но в «Сити-центре» вылетели только окна. Зато разнесли вдребезги стадион «Донбасс-арена» – наверное, потому что в него было легко целиться. Центральная площадь города осталась цела, зато изрядно разбили парк вдоль реки, но на ДМЗ[15] не упало ни одной бомбы. Видно, кому-то завод приглянулся. Говорят, даже зачем-то взорвали плотину на Кальмиусе, и вода ушла, затопив южную часть города. В шахтоуправление Засядько попали три бомбы и еще три в окрест. Говорят, обрушился центральный ствол. Шахта принадлежала кому-то из регионалов.

Некоторые здания были целыми, но выгоревшими изнутри. Это произошло, когда правительственные войска под черно-красными флагами и этномутанты всех мастей приехали на автобусах и рассыпались по городу. Они стали бросать зажигательные гранаты в окна первых этажей и стрелять по прохожим. Все это было сделано в отместку за решение Чрезвычайного всеукраинского съезда депутатов всех уровней о создании Федеративной Украинской Восточной республики. Новая «оранжевая хунта» заклеймила съезд «пятой колонной Москвы». И все из-за того, что Олеся Тищенко не согласилась с результатами выборов две тысячи пятнадцатого года, хотя эти результаты точь-в-точь повторили результаты предыдущих выборов. Виталий Ясулович, непонятно, экс или не экс, по наив ности своей апеллировал к свободолюбивому Западу, у которого на этот раз были развязаны руки: покоренный Афганистан лежал в пыли, проблема с Ираном была решена самым радикальным образом – его разбомбили, ввергнув «в каменный век», о Ливии уже все забыли. Запад больше не нуждался в России. На нее уже никто не оглядывался даже в вопросе ПРО, о которой так и не договорились и которая под лозунгом «Русские идут!» спешно возводилась в бывших странах Варшавского договора. У Америки чесались руки выйти из кризиса за счет кого-нибудь третьего, а тут подвернулась неугомонная Олеся Тищенко со своими проблемами. На майдане снова кричали: «Геть русских на ножи! На ножи! Утопим москалей в жидовской крови, крови!» Узколобые этномутанты из мрачных галицких лесов разорялись: «Хай гирше, та инше!»[16] До поры до времени за их спинами прятались поляки, привыкшие ловить рыбку в мутной воде. Но на днях польский президент Ярослав Качинский, выигравший выборы на волне милитаризма, вдруг заявил права на Волынь и Галичину, чем поставил своих союзников, «оранжевую хунту», в двусмысленное положение. Олеся Тищенко в который раз сделала вид, что не произошло ничего из ряда вон выходящего. А США даже похвалил ее за толерантность и высказались в том смысле, что современные взгляды поляков не имеют под собой исторического основания. Но это было слабым утешением. Украине перед всем миром дали пощечину. Ясно было, что все зависит от того, как поведет себя в ближайшее время Россия. А Россия почему-то молчала. Одна надежда была на то, что русские долго запрягают, зато быстро ездят. Все чего-то ждали, ждали какой-то развязки, а она все не наступала и не наступала. И от этого на душе было горько.