Дорожное эхо - Олег Левитан

«Деревья – как люди: в ненастное время печальны…»

Деревья – как люди: в ненастное время печальныи словно с похмелья, когда изнывают от зноя.Но если под вечер к ним ветер домчится случайный —о, как они шепчут, щебечут у вас за спиною!

О как неизбежны и ласка, и нежность, и сила —у старого дуба, у юного стройного клена,когда, как монисто, встряхнет все листочки осинаи, как перед танцем, сгибает свой стан для поклона!

Пусть ваша подружка однажды не вас полюбила,пусть ваша судьба и тычки принимает за милость,но если в вас что-то когда-то хорошее было,куда ему деться – все там же оно, затаилось…

И, может быть, надо не жизнью такой удручаться,и ближних своих, и весь мир проклиная за это,а просто до праздника, просто до звездного часа —стоять на ветру и листву поворачивать к свету…

Осенний сон

Развиднелось. Вышел месяц бледнорогий.Печи топятся в домах. Собака лает.А по сирой, по заплаканной дороге —по колдобинам колдунья ковыляет…

В глине вязнет посошок. Шаги со всхлипом.Вот идет она деревней, а за нею —то береза разжелтеется, то липа,то осина с кленом разом покраснеют.

Вот идет она к забору, за которымдом со ставнями, где я лежу в постели.Посошком стучит в ворота по запорам:«Эй, откройте! Ночью птицы улетели!

Не живет ли здесь чужак с душой из камня?Нынче птицы за сто верст такого чуют.Дайте глянуть на него хоть в полглазка мне!Вам помочь, да и ему помочь хочу я…»

Ей хозяйка отвечает: «Постояльцемя довольна, уходи, нечиста сила!»А она в глаза ей глянула и пальцем —узловатым, крючковатым – погрозила.

И сказала: «В раззолоченные чащине сегодня-завтра стужа прокрадется.Не глядеть бы вам на свет былого счастья,как на звезды из глубокого колодца!»

Я проснулся, удивившись сновиденью.Я подумал: «И приснится же такое!»Сигарету закурил, пришел к сужденью:«Это все от духоты. Окно открою…»

И увидел… Утро. Месяц бледнорогий.Печи топятся в домах. Собака лает.А по сирой, по заплаканной дороге —по колдобинам колдунья ковыляет…

Первый снег

Вчера бюро прогнозов обещало,что будет дождь, и ветер восемь баллов,и листопад, и слякоть…А с утра —я выглянул в окно: еще смеркалось,но что-то там шуршало и плескалось —я не узнал знакомого двора!Сарай наш превратился в балаганчик,фонарь – в люминесцентный одуванчик,корявый клен – в ажурный фейерверк;из труб шел дым изящного покроя,и нежный снег – безумие какое! —выпархивал из облачных прорех…Глаза зажмурь – так он нелеп:летящий,сентябрьский, пуховой, ненастоящий…Все перепутал – месяц и квартал!Еще никто на осень дум не тратил —покупки шуб не примерял к зарплате,листвы не мел, щелей не конопатил,лохматых астр с лотков не раскупал!..И самому себе скажи украдкой:в природе все должно быть по порядку,бюро прогнозов – нужное бюро!Но, даже отвернувшись от подарка,открой глаза – как празднично, как ярко,смахни слезу – как тихо, как бело…

«Иней на окнах. За ними мороз…»

Иней на окнах. За ними мороз…И неохотно душа просыпалась.«Чаю бы, что ли?» – бубнила под нос,зная, что в ведрах воды не осталось…Нечего делать, и долго, с тоскойк стенке откидывала одеяло —тусклая, с заспанной правой щекой —и собиралась, пальто надевала.Ведра брала, выходила за дверь.Льдистой дорожкой прошла палисадник.Но – поскользнулась! И только теперь —в кроне березы – увидела праздник!Там воробьи… или нет, снегири…нет, воробьи, розовея от солнца,так гомонили, что, черт побери —тут и глухой, обомлев, поскользнется!..То-то ей солнечно стало самой —улицей топать по правой сторонке,дергать рычаг и обратно домой —полные ведра нести от колонки!И обращалась к заботам душа.Силы давала ленивому телу.И, несомненно, была хороша —а как упрямилась,как не хотела!..

Кот

Милейший кот, намойте нам гостей!Пожалуйста, ведь вы уже поели!А у гостей есть уйма новостей.Мы б посидели, выпили, попели…

И кот сигает в кресло прямиком,и долго, снисходительный, как ментор,наслюнивает лапу языком,проникнувшись серьезностью момента!

И я всерьез на эту ворожбусмотрю и представляю, как сейчас вот —у друга мысль ворохнулась во лбу:«Заехать, что ли? Видимся не часто…»

А вот – второму вспомнилось о том,решил зайти за третьим и четвертым…Давайте все!Мы вас с моим котомпрекрасно встретим!Час езды,чего там!

А если кот талантлив, то и та,что до сих пор нет-нет да и приснится,возьмет да и заявится в местазабытые —к былому прислониться…

…И стану ждать гостей я дотемна.И лишь когда опять все станет ясно —я закурю, налью себе вина…И выгоню кота – за тунеядство.

Омар

В давнем рейсе на Джорджес-банкемы работали тралом донным —и приплыл он, как бич по пьянке,в груде хека – зеленым, сонным…

Но судьбу он встречал, как воин,и усы вздымал предо мною,и почтения был достоин,нож мой шкерочный сжав клешнею!

С той поры он живым осталсятолько кадром на фотопленке…С остальным я пять дней старался —делал чучело на картонке!

Шиком было – из странствий шалыхв порт родимый прийти с омаром!В Ленинграде во всех пивбарахкрасовались они недаром…

И когда я с ним шел по трапуи потом с ним катил в трамвае —мир снимал предо мною шляпу,явной зависти не скрывая!

О, романтика, труд рыбачий!Обретения и утраты…Года три он висел, маячилукрашеньем родимой хаты.

Ни волны ему, ни отлива.Ни охоты ему, ни жажды.Кот глядел на него лениво,и на клочья разгрыз однажды…

Визит

М. Гутману

Старушке – восемьдесят три.Она сама открыла двери.Заехал внучек и – смотри! —еще бог весть кто, при портфелях…

Внук объяснял: – Проездом я, —а мы, безвестные поэты,вкушали сдобный дух жилья,в снежочек тихвинский одеты…

Уже не помню, как там что,но помню – бабка пела песни,закуску выставив на столи даже выпив с нами вместе…

А песни были – просто ах! —о лебедицах с тонким станом,о тех валдайских молодцах,что завтра рекрутами станут…

Певунья кашляла в платок,Допев куплет, – и снова песню!А голосок – высок, высоки так по краешку надтреснут…

И был печален наш уходот этой старости беспечной,где если кто и подпоет —так только лишь сверчок запечный…

Гомер

Слепой старик о Трое не слыхал.Он в сорок первом – за рекою Мгою —в бою столкнулся с пламенем и мглою…С тех пор он мглу руками раздвигал…

Но мне и рук, сторожких и живых,хватило, чтоб задуматься о сходстве —во Всероссийском обществе слепыхна Волховском учебном производстве!

Неотличим от прочих, молчалив,лишь седенькие лохмы на затылке —он трудится, он даже в перерыввсе свинчивает штепсельные вилки…

А я стихи, держа с водой стакан,вещаю, ожидая интереса —о том, что на щите для Ахиллесавпечатал в медь божественный чекан…

О городах, в которых я мужал,о войнах, о которых только слышал,о пашнях, вдоль которых проезжал,о звездах, что видны над каждой крышей…

Об океанах, из которых путьк родной Итаке и тяжел, и долог…А сам волнуюсь, словно офтальмолог —спешащий свет незрячему вернуть!

…Слепой старик лицо приподнимал,детальки доставая из картонок,и слушал так, как будто вспоминал,и улыбался мудро, как ребенок.

Плафон

Н. Никитину

На высоте мушиного полета,весь в крапинках мушиного помета,висит казенный матовый плафон,и племя насекомое ночное,являя нам старание смешное,исследует его со всех сторон…

Спасибо вам, плафон шарообразный,за то, что вы такой однообразный,за то, что я – разиня из разинь! —рванусь на свет, но вы меня спасете,затрепещу, но вы в ответ споетепривычно и рассеянно: дзинь-дзинь…

И можно жить, не мучаясь сознаньем,что есть предел полетам и познаньям,что это можно в формулы облечь, —но страшно знать, что в двух шагах от светамы можем жизнь – и думая об этом! —прожить и даже крыльев не обжечь…

Шкаф