Внуки наших внуков - Юрий Сафронов

Из ампулы пополз темный газ. Я почувствовал незнакомый запах и через минуту забылся.

— Ну вот, теперь вам значительно лучше, не правда ли? — сказал врач, когда я открыл глаза. — И мое сообщение уже не кажется вам таким ужасным?

В самом деле мне стало лучше, и я не чувствовал прежнего волнения.

Врач объяснил:

— Это действие газа. Он заглушает любую душевную боль. Теперь можно поговорить. Я многое должен рассказать вам.

— Постойте, доктор. Не можете ли вы показать мне хоть что-нибудь, что подтвердило бы ваши слова? Вы меня простите, но я до сих пор не могу поверить, что все это правда.

— Я прекрасно понимаю вас и прихватил с собою номер газеты, где напечатано сообщение о вашем пробуждении.

Я взял газету, взглянул на дату: действительно, год 2107. Внизу левой колонки была обведена красным карандашом небольшая заметка, подписанная «Кинолу».

— Кинолу — это вы?

— Да.

— Как все это странно! А вы знаете, доктор, что я нашел осколок метеорита?

— Да, знаю. Вот с него и начнем. Болиды, упавшие здесь полтораста лет назад, состояли из вещества, отличающегося особым излучением, которое усыпляет людей. Тот осколок, который вы нашли в пещере, и усыпил вас. К счастью для вас, это излучение не вредит здоровью. Наоборот, оно оказывает целебное воздействие на организм. Оно вызывает радиационный сон и устраняет заболевания, в возникновении и развитии которых особую роль играет перевозбуждение центральной нервной системы.

— Неужели я мот проспать полтораста лет, ничем не питаясь?

— На первый взгляд это действительно кажется странным, но вспомните, что у человека даже во время обычного сна жизнедеятельность организма резко замедляется, уменьшается интенсивность физиологических процессов: газообмена, сокращений сердца и т. д. Во время же радиационного сна, вызванного излучением осколков, деятельность организма ослабевает еще больше. Во много раз больше. Во всех органах наступает сильное торможение их деятельности. Организм как бы застывает, а излучение благоприятно воздействует на тело человека, на его нервную систему. Жизнедеятельность организма поддерживается только за счет тех запасов, которые были накоплены им во время бодрствования. В нашем санатории этим излучением лечат многих больных.

Говоря это, Кинолу в то же время внимательно осматривал меня и проводил какие-то измерения с помощью приборов, стоящих на столике у постели.

— Если хотите, вы можете встать и немного походить.

Мы вместе подошли к большому, почти во всю стену, окну. Перед зданием санатория был разбит парк. Справа от нас виднелось большое круглое озеро.

— Это воронка от Верхоянского метеорита, — сказал Кинолу. — Озеро очень глубокое.

— Кажется, совсем недавно я ходил около этой воронки, — проговорил я задумчиво.

К парку санатория подступала непроходимая тайга. Но от бурелома, через который мне пришлось пробираться в поисках осколков, не осталось и следов. Время успело залечить огромный ожог на поверхности планеты.

Сто пятьдесят лет — срок даже для истории немалый. Я спал, а жизнь в это время шла своим чередом. По-прежнему каждое утро над землей вставало солнце, люди просыпались после недолгого сна и начинали свой обычный трудовой день. Они трудились — и менялось лицо земли, менялась их жизнь, менялись они сами.

— Скажите, — обратился я к Кинолу, — какой же теперь в Советском Союзе общественный строй?

— Коммунизм, — ответил он. — И не только у вас на Родине, а на всем земном шаре.

В ВЕРХОЯНСКОМ САНАТОРИИ

Не сразу привык я к мысли о том, что каким-то необыкновенным образом попал в далекое, неведомое будущее. Это было слишком фантастично. Долго не покидало меня ощущение, что я сплю и вижу сон или что я нахожусь под действием гипноза, вызывающего в моем воображении все те необычные картины, которые ежедневно проносились передо мной.

Но время шло, и я постепенно стал привыкать к тому, что все происходящее со мной не соя, не видения, а реальная действительность.

Не могу сказать, чтобы вначале я очень обрадовался. Вокруг шла непонятная для меня жизнь, меня окружали незнакомые люди, хотя и очень внимательные, но все же чужие. Ни родных, ни друзей… Я не знал, что сталось с моей семьей. Для меня эта утрата была неожиданной и преждевременной. Однако приходилось мириться с этим…

Через несколько дней я уже окреп настолько, что мог совершать небольшие прогулки по парку. Врачи взяли с меня слово, что без их ведома я не буду отлучаться из санатория. Но совершенно изолировать меня от внешнего мира им, конечно, не удалось. Молва о моем чудесном сне вызвала бурную сенсацию. Целая армия журналистов, подгоняемая просьбами своих читателей, осаждала Кинолу, требуя, чтобы их допустили ко мне, и он вынужден был в конце концов уступить.

Моя встреча с журналистами произошла в тенистом парке санатория под огромной пихтой, которая была, по всей вероятности, моей ровесницей. На их вопросы я отвечал, поеживаясь под объективами нацеленных на меня фото— и киноаппаратов.

Все обращались ко мне на русском языке. Я нашел вполне естественным то, что журналисты, пожелавшие встретиться со мной, знают мой родной язык, тем более что уже в мое время это был один из международных языков. Но вдруг среди нашей оживленной беседы я услышал непонятную речь. Я повернул голову и увидел, что ко мне обращается, горячо жестикулируя, высокий худой мулат. Он повторил свой вопрос еще раз. Я оглянулся в поисках переводчика. Выход нашелся неожиданный и чрезвычайно простой. Один из корреспондентов вдруг вынул из кармана и сунул мне в руку небольшой предмет, похожий на портсигар.

— Что это?

— Кибернетический переводчик.

— Вот эта крохотная коробочка? — переспросил я с недоверием.

— Ну, он не такой уж крохотный, — ответил корреспондент.

С любопытством глядя на спасительную коробочку, я произнес неуверенно и робко:

— Что вы спросили? Я не понял вас.

Таким же, вероятно, голосом произнес свою первую просьбу Аладдин, обращаясь к волшебной лампе.

Мулат понимающе закивал головой и стал что-то быстро говорить, все так же горячо жестикулируя. Из коробочки его речь донеслась до меня на чистейшем русском языке:

— Простите, пожалуйста, я не знал, что у вас нет кибернетического переводчика. Я спрашивал, что больше всего поразило вас в нашем обществе, в чем, на ваш взгляд, особенно заметна разница между двадцатым и двадцать вторым веком?

— Мне трудно ответить на ваш вопрос. На меня навалилась столь огромная масса новых впечатлений, что я не могу пока в них разобраться и определить, что тут главное, принципиально новое, а что просто небольшая частность, мелочь. Меня пока одинаково поражает все. Вряд ли я преувеличу, если скажу, что в среднем каждые полчаса обнаруживаю какую-нибудь новинку. Вот и сейчас: мы беседуем с вами всего лишь двадцать минут, а новинка уже у меня в руках. — Я показал на кибернетический переводчик. — В наше время были электронные переводчики, но размером в целую комнату и еще очень несовершенные. Знаете, мне, как малому ребенку, не терпится открыть эту коробочку и посмотреть, что внутри.