Семь экспедиций на Шпицберген - Владислав Корякин

Один из главных итогов второго этапа изучения ледников Шпицбергена к тому именно и сводится, что их стали рассматривать как особый тип оледенения, как нечто самостоятельное в ряду уже хорошо известных.

Были сделаны также важные, хотя и самые первые, шаги по пути изучения режима оледенения, что в конечном счете должно было привести (и, как позже читатели увидят, привело) к пониманию, как, какими темпами и в каком направлении оно развивается или, наоборот, деградирует. Сравнивая карты, которые отражали существование ледников на протяжении длительного времени (нередко карты составлялись с большим временным интервалом), было нетрудно отметить изменения в положении и состоянии ледников и, что особенно существенно, измерить эти изменения, то есть дать им количественную оценку.

В конце прошлого столетия вышел в свет обширный труд известного французского географа Элизе Реклю «Земля и люди». В разделе, посвященном Шпицбергену, автор не смог со всей определенностью сказать, остаются ли ледники архипелага неизменными, отступают ли или, наоборот, наступают. Прошло не так уж много времени, и вот швед Й. Де Геер в 1910 году, а норвежец А. Хель четыре года спустя публикуют сводки, дающие некоторое представление о том, как изменились концы ледников (или, говоря более строго, положение концов). Из этих сводок, весьма еще не полных, вытекало, что большинство ледников архипелага отступает.

Работы Де Геера и А. Хеля для своего времени были значительным достижением.

Наука развивается, как известно, по принципу, который, если его изложить на языке, понятном для всех, звучит примерно так: чем дальше в лес, тем больше дров... Чем глубже она вгрызается в объект исследования, тем больше она что-то новое о нем узнает, но и тем шире становится горизонт непознанного — возникают все новые и новые проблемы, задачи, загадки... Это в полной мере относится и к гляциологии. Более интенсивное, чем на первом этапе, изучение ледникового покрова Шпицбергена неизбежно должно было завершиться постановкой проблем, на решение которых ушли потом годы труда.

Когда большая часть ледников архипелага была положена на карты, выяснилось, что основная масса льда на главном острове архипелага приурочена, как говорят географы, к его периферии, в то время как в его центральной зоне располагаются сравнительно небольшие горные ледники. Более того, здесь, на Шпицбергене, выявилось поразительное несоответствие общепринятому в географии положению, получившему название принципа широтной зональности: юг Западного Шпицбергена подвергся оледенению гораздо сильнее, чем север!

Большинство ученых в то время считали, что современные ледники достались нам от далекого прошлого, что они — некие остатки, реликты былых (четвертичных) покровов. Применительно к Шпицбергену эта традиционная точка зрения явно «не проходила», поскольку не могла объяснить, почему древний ледниковый щит ведет себя не так, как ему «положено». Любой «нормальный» современный ледник, отступая, сокращается в первую очередь своим краем. Здесь же, на Шпицбергене, древний ледниковый щит словно деградировал, протаял своей центральной частью. Шотландский геолог Дж. У. Тиррелл, работавший здесь вскоре после первой мировой войны, назвал это удивительное явление «одной из головоломок оледенения Шпицбергена», обозначив тем самым проблему, по сути дела, центральную для этого района гляциологических исследований. Потому-то она и займет очень много места в моем рассказе о работе советских гляциологов на Шпицбергене.

В первой половине XIX века английский геолог Ч. Лайель сформулировал принцип, играющий значительную роль в науках о Земле, — принцип актуализма. Суть его в том, что, изучая процессы, определяющие развитие нашей планеты сегодня, мы можем по аналогии судить о том, как протекали те же процессы в самом отдаленном прошлом. Опираясь на этот принцип, на определяемый им сравнительно-исторический метод, ученые пытались решить вопрос о связи современного оледенения Шпицбергена с древним.

Почти одновременно были высказаны два взгляда на историю оледенения архипелага. Одна группа исследователей (среди них А. Э. Норденшельд, Й. Де Геер, Ф. Нансен и другие) полагала, что древний ледниковый щит покрывал весь бассейн Баренцева моря, включая Шпицберген. Этому мнению противостояло (и противостоит до сих пор — вопрос остается, как говорят, открытым) другое, согласно которому и в ту отдаленную эпоху Шпицберген был самостоятельным центром оледенения.

Третий этап в истории изучения оледенения Шпицбергена связан с именем выдающегося шведского гляциолога Ханса Вильсона Альмана и начался в 30-е годы уже нашего столетия. Альман оставил в гляциологии особый след, потому что в значительной мере его усилиями был совершен переход от описательных методов исследования к количественным, к детальной характеристике самого процесса оледенения и режима жизни ледников.

В 1916 году Альман, тогда еще молодой географ, начал изучать ледники Скандинавии. В 1921 году он стал доцентом Упсальского университета. В то время его больше привлекали геоморфология и общее страноведение. Отсюда его поездки в Западную Европу, Северную Африку, в страны Средиземноморья. В 1929 году он занимает профессорскую должность в Стокгольмском университете. И вот когда, казалось бы, карьера состоялась, заслуги признаны, Альман летом 1931 года отправляется на ледниковый покров Северо-Восточной Земли, пересекает ее на собачьих упряжках и выполняет при этом работу, которой никто до него не занимался. На трехсотпятидесятикилометровом маршруте он выкопал девятнадцать шурфов, что позволило ему подробно описать стратиграфию снежно-фирновой толщи, то есть показать последовательность формирования ледника по вертикали, слой за слоем. Объясняя потом мотивы, побудившие его заняться таким делом, Альман писал: «Я предположил, что наиболее толстые ледяные прослойки в этих шурфах могут быть связаны между собой, являясь маркирующими замерзшими поверхностями снежного покрова в конце летней абляции» (таяния,—В. К.).

То, что сделал тогда Альман, имело огромное значение: он указал один из новых и перспективных путей изучения природных механизмов, поддерживающих, образно говоря, жизнь ледника как сложной природной системы. Не будет большой натяжкой, если уподобить годовые слои ледника годичным кольцам дерева, по которым можно определить и его возраст, и условия, в которых оно росло. В шурфах Альман измерял также температуру и установил: сезонные колебания прослеживаются до глубины десяти — пятнадцати метров.

Пока Альман пересекал ледниковый покров острова, на южном берегу Мурчисон-фьорда работала метеостанция. Кроме обычных метеонаблюдений, она занималась замерами количества тепла, достававшегося на долю этого района и определявшего интенсивность таяния снега и льда. Оценки снегонакопления по шурфам характеризовали питание ледника, замеры тепла использовались при расчете величины потерь льда и снега при таянии. С одной стороны, приход, с другой — расход. Разность между ними, как известно, дает сальдо, а вся система таких расчетов носит название баланса. Вещественный баланс ледника за какой-либо «бюджетный» год. Он складывается из сезона накопления (зимой) и сезона расхода (летом). Если приход меньше расхода, баланс, естественно, будет отрицательным. Это означает, что ледник потеряет часть своей первоначальной массы, что прежде всего отразится на положении его края — он начнет отступать, сокращаться. При положительном балансе, наоборот, с увеличением массы ледник наступает. Разумеется, схема эта упрощенная, она не учитывает ряда других факторов, оказывающих влияние на жизнь ледника. Например, физические характеристики самого льда, а они и в настоящее время изучены недостаточно.