Садовник для дьявола - Оксана Обухова

Софья Тихоновна прижалась спиной к стене коридора, поймала свое отражение в зеркальной дверце огромного шкафа-купе: растерянная, даже обескураженная, глаза блестят серебристыми никелированными пятачками и мысли в них не видно…

– Вера Анатольевна, говоря о том, что я умею распутывать преступления, Вадим Арнольдович несколько преувеличил. Навесил мне чужие доблести. Преступления раскрывает моя ближайшая подруга Надежда Прохоровна, я только оказываю ей посильную помощь…

– Надежда Прохоровна сейчас свободна? – сразу вцепилась в рога бизнес-дама, и Софья Тихоновна невесело усмехнулась. Пожалуй, Вера Анатольевна приняла пенсионерку бабу Надю за славного сыщика из детективного агентства, заваленного предложениями, слезными мольбами клиентов…

– Вера Анатольевна, моя подруга и соседка Надежда Прохоровна Губкина совсем свободна. Она пенсионерка. Работала крановщицей мостового крана на заводе…

Как бы ни любила свою Наденьку Софья Тихоновна, но трезво оценивать обстановку умела всегда: вдова архитектора Кузнецова и вдова работяги Васи – несовместимы вовсе. Представить невозможно больших антиподов! Надежда Прохоровна – очень пожилая любительница криминальных сериалов и книжек в обложках, всю жизнь прожившая бок о бок с Софочкой в коммунальной квартире, – никак не монтировалась со стальной, лощеной Верой Кузнецовой. Тут надо отдавать отчет: умозрительные заключения, высказанные корявеньким языком дражайшей Наденьки, Вера Анатольевна вряд ли воспримет всерьез. От Кузнецовой за версту несет породой, она умна, надменна…

Хотя… о какой надменности может идти речь, когда твой сын убит?

– Хорошо, Вера Анатольевна, я поговорю с Надеждой Прохоровной. Надеюсь, она не откажет.

– Спасибо. Буду ждать вашего звонка.

…Уговаривать Надежду Прохоровну не пришлось совершенно.

Окрыленная недавними сыщицкими успехами, баба Надя выслушала Софу, прямо скажем, с суровым удовольствием на лице. Просьбу восприняла всерьез. И кажется, в отличие от Софьи Тихоновны, нисколечко не сомневалась, что может быть полезной.

Какие сомнения, когда сам – сам! – майор Дулин, глава районного убойного отдела, воспринимает бабу Надю в абсолютнейший серьез!

Надежда Прохоровна надела парадно-выходное платье в желтых лилиях по зеленому полю, мазнула по губам помадой и сменила тапки на удобные матерчатые туфли.

– Готова, поехали, – сказала, оглаживая перед зеркалом платье на крепких пенсионерских боках, и у Софьи Тихоновны тихонько сжалось сердце.

За последнее время Надежда Прохоровна, слов нет, привыкла к обществу ученых гостей Вадима Арнольдовича. Многие из них находили ее трезвой и рассудительной, кое-то – занятной; Надежда Прохоровна, абсолютно чуждая всяческих реверансов, лупила в лоб не хуже Веры Анатольевны.

Как они сойдутся?!

Знаменитый дачный поселок неподалеку от Москвы практически полностью захватила новая бизнес-элита. С хорошо охраняемой территории почти исчезли дощатые заборы – сплошь высоченные да каменные пошли, с виднеющимися из-за них могучими домами под черепичными крышами. Между заборами пролегли отлично ремонтированные дорожки, возле ворот стоят всяческие «мерседесы», дети на великах гоняют такие нарядные…

Надежда Прохоровна крутила головой и сравнивала жилища местных богатеев с коттеджным поселком профессорского племянника Ромки. Еще года полтора назад каменный двухэтажный дом Романа сразил Надежду Прохоровну наповал. Во времена ее молодости самый приличный дачный домик был у завхоза стоматологической клиники Бориса Моисеевича. Тогда его шитый тесом – не фанерой! – домик на фоне остальных «курятников» смотрелся Ливадийским дворцом… Приличный, свежеокрашенный, с флюгером на крыше… Лужайки (!). Два выгоревших шезлонга возле утопленной в землю чугунной ванны. На глади ванны-пруда пластмассовый лебедь с обкусанным собакой алым носом.

Помнится, привезли тогда Надя и Вася Губкины презент завхозу – грампластинку с записью голоса итальянского мальчика Робертино Лоретти. И вечером, когда все шашлыки были съедены, а вино еще не выпито, тек над флюгерной крышей сладкий мальчишеский голосок, и плакал Борис Моисеевич над «соля миа», роняя слезы в миску с огуречным салатом… Говорил о теплом южном море и пылких загорелых красавицах, что ждут не его, не его, не его…

А через год свалил на жаркую историческую родину.

Шикарную дачу с флюгером купил у него директор овощного магазина.

Надю и Васю Губкиных на новоселье, разумеется, не пригласили – не по чину было, господа. Но навсегда тот дачный домик остался в памяти Надежды Прохоровны неким эквивалентом соизмерения богатства…

А тут, а нынче, оно покруче выходило. Тут, в научно-писательском поселке, еще в стародавние времена (когда на Ромкином участке только болотистое поле размещалось да пни произрастали, а Борис Моисеевич только-только успел чугунную ванну в торф участка вкопать) вокруг домов росли березы и елки. Эти елки помнили еще патефоны и папиросы «Герцеговина Флор», керогазы, примусы и дружеские соседские застолья под комариный звон до первых петухов… «Оттепельные» разговоры тоже помнили, еще не забитое «шумелками» заграничное радио…

Нынешние внушительные строения за каменными заборами на примусы и «оттепельные» застолья никак не намекали – внушали робость. А этого чувства Надежда Прохоровна категорически не выносила. Воспитанная в духе строителей коммунизма, Надежда Прохоровна до седых волос верила в гегемонию пролетариата и до сих пор считала, что на подобные дома можно заработать только воровством да ловкостью, а никак не умом и деловой хваткой.

Софья Тихоновна, с трепетом ожидающая знакомства бабы Нади с надменной архитекторской вдовой, торопливо вносила корректировки в бабы-Надино мировоззрение:

– Я тут с Вадимом переговорила… Муж Веры Анатольевны еще в советские времена был очень известным архитектором. Его работы признаны во всем мире, проекты и сейчас в учебниках по архитектуре печатаются…

– Сонь, ты что – переживаешь? – Надежда Прохоровна не зря прославилась, как местная мисс Марпл. Ловкий ум бывшей крановщицы мгновенно вычислил причину суетливого лопотания подруги. Бабушка Губкина тяжело поворочалась на заднем сиденье такси, сложила руки под массивной грудью… – Я, Соня, не тупая, понимаю – кто чего достоин… Не балаболь без толку.

Софья Тихоновна прикрыла глаза — не балаболь без толку…

Несовместимы, нет – несовместимы!

Тут же открыла глаза, покосилась на дорогую Наденьку – никогда и никому Софья Тихоновна не позволит обидеть любимую подругу даже взглядом! Подруга умница и чудо, а некоторую ее бестактность – чего уж душой кривить, имеет место быть – всегда можно смикшировать… У Верочки Анатольевны сын погиб, Надюша в самом деле может быть полезна…

Вера Анатольевна встретила гостей в большой гостиной старого, удивительно обветшалого дома. Проходя по участку в сопровождении горничной, видя два хороших новых дома, Софья Тихоновна никак не ожидала, что жилище успешной бизнес-леди может оказаться таким неухоженным. Дом походил на заблудившегося в запутанном саду старого ловеласа – когда-то красивый и по прежним временам даже кокетливый, он превратился в укоризненный артефакт. Укор новехоньким соседям.

В квадратной гостиной с большим окном и выходом на террасу стояла хорошая мебель – резная, дубовая, прочная. Посудные шкафы ломились от запылившейся дорогой посуды, фарфоровых статуэток, шкатулок. Огромный шелковый ковер почти не вытерся. Совершенно пыли не было только на многочисленных фотографических рамках, стоящих повсюду и развешанных по стенам, и нескольких картинах, писанных акварелью и маслом. Внутри стеклянных горок лежала пыль, пыль, пыль…

Вера Анатольевна, заметив, что Софья Тихоновна разглядывает одну из статуэток, произнесла:

– Это Гарднер. Когда-то у этого бисквитного пастушка была пара. Но наша прислуга так небрежно обошлась с пастушкой… Теперь она дожидается отправки на реставрацию.

Понятно. Пышное обилие пыли нашло объяснение – хозяйка поссорилась с домработницей, разбившей раритетную пастушку из бисквитного фарфора, теперь, по всей видимости, протирает ценности сама, да руки не всегда доходят…

Надежда Прохоровна, не большая любительница тонкой посуды и прочей дребедени, села в кресло с деревянными подлокотниками, к ней тут же, ковыляя на кривеньких лапках, подошла толстая кудрявая собачка. Упитанное розовое тельце просвечивало сквозь жидкие белые кудряшки, болонка походила на заволосатившийся батон псевдодокторской колбасы с щедрым добавлением красителя.

Вздохнув, как бурлак, сбросивший лямку, болонка села напротив бабы Нади и уставилась на нее выпуклыми слезящимися глазами. Серьезный и грустный взгляд собаки заставил Надежду Прохоровну потянуться за печеньем из вазочки на низком чайном столике, но Вера Анатольевна ее остановила: