Дневник посла Додда - Уильям Додд

В пятницу 10 января 1936 года Додд присутствовал на ежегодном дипломатическом приеме у Гитлера. Снова он исполнял обычные формальности на этом раздражавшем его собрании. «Присутствовали почти все послы и посланники, все в парадной одежде, некоторые со старомодными головными уборами и в великолепных, отделанных позолотой, мундирах», – описывал Додд. «Казалось, что действие происходит в восемнадцатом веке». Гитлер приехал на полчаса позже. «Лишь итальянский посол, казалось, чувствовал себя стесненно; советский посол попросту держался в стороне, оживляясь только тогда, когда к нему кто-нибудь подходил».

Как и в прошлом году, папский нунций зачитал поздравительный текст на французском языке, который Гитлер понимал не лучше, чем Додд. На этот раз фюрер ограничился короткой ответной речью, указав в ней на низкий уровень безработицы как на величайшее достижение его режима за прошедший год. При этом, заметил Додд, он не разъяснил, что «сокращение безработицы произошло почти исключительно за счет гонки вооружений». Гитлер опять обошел всех дипломатов. Он недолго поговорил об истории христианства с папским нунцием, спросил французского посла о недавнем наводнении в Париже из-за разлива Сены. Затем Гитлер обратился к Додду, который сказал, что «слышал его разговор с нунцием на историческую тему, и высказал предположение, что он читал историю с подлинным интересом». Гитлер ответил: «Да, я предпочитаю историю политике, которая меня изнуряет». По окончании приема, после подчеркнуто дружеского разговора с диктатором Додд признается в своих записках: «Хотя принято считать, что такие приемы необходимы, мне они кажутся бесполезными».

Несмотря на свою неприязнь к подобным театральным представлениям, год спустя, в понедельник 11 января 1937 года, Додд явился на свой последний дипломатический прием, устроенный Гитлером. За пятнадцать минут, пока дипломаты стояли, тихо разговаривая в ожидании появления Гитлера, Додд заметил, что за истекший год отношения между дипломатическими представителями стали более напряженными. «Итальянец, казалось, был наименее желанным собеседником. Он сторонился меня… и я отвечал ему тем же». Сэр Фиппс, британский посол, «был сдержан, как всегда, но на этот раз я обнаружил в нем больше симпатий к фашистской клике в Испании, чем прежде. Теперь я убежден, что он почти фашист, как и Болдуин и Антони Иден». Советский представитель, как показалось Додду, был «спокоен и невозмутим, невзирая на то что его страну поносят здесь каждодневно, начиная с сентября». Ни один из дипломатов или министров не говорил «ничего существенного». Додд «донимал англичанина упреками в крайнем макиавеллизме за их договор. Он улыбался, но отмалчивался».

Наконец прибыл Гитлер. Поскольку папский нунций был болен, в начале выстроившегося в обычную линию дипломатического корпуса встал французский представитель, а следом за ним шли Додд, британский, турецкий и советский послы, подобный порядок определялся сроком пребывания каждого представителя в Берлине. «Вид у фюрера был несколько смущенный, лицо – красное», – заметил Додд. Как только Гитлер встал к дипломатам лицом, французский посол прочитал приветственную речь, подготовленную нунцием. «Никаких серьезных высказываний, ни явных, ни завуалированных, мы не услышали», – позже напишет Додд. Затем фюрер прочитал свой ответ, «в котором тоже ничего не было сказано, что довольно странно, учитывая сложность международной обстановки». Додд ожидал, что Гитлер о чем-то намекнет британскому или французскому посланникам. Но не услышал ни слова.

После приветственных речей Гитлер обменялся рукопожатием с французским послом. Додд плохо разбирал их тихую беседу, но легко мог представить, что «француз жаловался на нападки на Францию, содержащиеся во всех сегодняшних немецких газетах, поскольку Гитлер несколько критически отозвался о французской прессе».

Затем Гитлер обратился к Додду, «стараясь казаться очень искренним». Додд упомянул об ухудшении экономических отношений между Соединенными Штатами и Германией. В ответ Гитлер вежливо поздравил президента Рузвельта с победой на последних выборах, а также в связи с его «конструктивными мероприятиями». Додд поблагодарил, выразив радость по поводу знакомства Гитлера с рузвельтовским президентским посланием. Хотя Гитлер подтвердил, что прочитал его, Додд в этом сомневался. Исполненная притворства беседа в начале очередного года скоро закончилась.

Посол Додд больше не присутствовал на дипломатических представлениях. В течение 1937 года раздражение и недовольство его росло, он все больше разочаровывался в пользе своей дипломатической службы в «третьем рейхе». В июле того же года Додд приехал в Соединенные Штаты, чтобы встретиться с президентом Рузвельтом и руководителями госдепартамента США. Несмотря на их настойчивые просьбы остаться на посту посла США в Германии, Додд заметил, что ему два года пришлось вынашивать решение о своем уходе и оно окончательно.

В качестве личной любезности, идя навстречу просьбе президента Рузвельта, он обещал доработать до конца года. Недолго пробыв на ферме в Раунд-Хилл, в своем уединенном пристанище под Ашлендом, штат Виргиния, где он успел заняться сбором урожая, ремонтом дорожек и переносом коптильни на более удобное место, Додд в конце октября опять возвращается в Берлин. Но теперь он просто следил за обычным ходом посольских дел в ожидании, пока его сменит Джозеф Дэвис, бывший американский посол в Советском Союзе. Прибыв в столицу Германии, Додд записал 29 октября в дневнике: «Снова в Берлине. Что я могу сделать?».

Положение евреев в немецком обществе было шатким и непрочным еще задолго до возникновения национал-социализма. На протяжении веков терпимое отношение к евреям сменялось преследованиями со стороны как правителей, так и простого народа страны, которая со временем стала известной в англоговорящем мире как «Германия». Однако при нацистском режиме евреи оказались в самом низу социальной лестницы, причем с каждым годом после прихода Гитлера к власти в 1933 году жестокая дискриминация и суровые гонения евреев усиливались. И хотя проживавшие в «третьем рейхе» американцы, как и другие иностранцы, были свидетелями отдельных случаев бесчеловечного обращения нацистов с евреями, только после поражения Германии в 1945 году всему миру стали известны трудно вообразимые ужасы Холокоста.

Антисемитизм придумали не немцы, хотя при Гитлере чувство неприязни к евреям у немцев возросло невероятно. Еще в начале лета 1933 года, перед тем как оставить Нью-Йорк, чтобы занять пост посла США в Германии, Уильям Э. Додд столкнулся лицом к лицу с уродливым и безобразным предубеждением против евреев, которое было основано на религии и «расовом различии». Додд записал в дневник, что его вместе с семьей пригласил в гости Чарлз Р. Крейн; у него в апартаментах на Парк-авеню хранились великолепные образцы русского и азиатского искусства. Крейн был интересен Додду не только впечатлениями от своих многочисленных путешествий, но также тем, что на протяжении ряда лет он поддерживал деньгами исторический факультет Чикагского университета и, кроме того, пожертвовал миллион долларов Институту текущей мировой политики. Несмотря на «просвещенность» Крейна, Додд нашел, что он «все еще с горечью отзывался о русской революции и был чрезвычайно доволен гитлеровским режимом в Германии; по его мнению, евреи заслуживают проклятия, и он надеялся, что их поставят на место». Фанатичный сторонник этой идеи, Крейн напутствовал Додда: «Предоставьте Гитлеру действовать по-своему».

Едва Додд прибыл в Германию, он сразу оказался втянутым в решение «еврейской проблемы». Когда к нему пришел репортер из еврейской газеты «Гамбургер Израэлитишес фамилиенблатт» и поинтересовался официальной позицией США по отношению к положению евреев в нацистской Германии, то немецкая пресса, истолковав все превратно, раздула этот случай как пример лживых и коварных махинаций, столь «типичных» для евреев. Начавшиеся с этого неприятного дипломатического казуса отношения Додда с правительством Гитлера в дальнейшем все время только ухудшались.

Сразу после вступления в должность Додд повел борьбу против преследования нацистами евреев, надеясь найти эффективный выход из положения. Фриц Габер, один из признанных немецких химиков, пришел к Додду с рекомендательным письмом из Нью-Йорка от Генри Моргентау. В возрасте шестидесяти пяти лет Габер, страдавший серьезным сердечным заболеванием, был уволен с работы без всякого пособия, хотя в соответствии с прежним, донацистским законодательством он имел полное право на пенсию. Надеясь на особое к себе отношение как к известному ученому, он обратился к Додду с просьбой об эмиграции в США и предоставлении там убежища. Посол пообещал сделать все возможное и запросить министерство труда, хотя и заметил, что иммиграционные квоты были уже выбраны. Прощаясь, Габер настоятельно попросил Додда быть осторожным и сохранить его дело в секрете, так как огласка могла бы навлечь на него большие неприятности; он также заметил, что, возможно, попытается уехать в Испанию, если ему разрешат. «Бедный старик», – тепло подумал Додд, очень ему сочувствовавший. После посещения Габера ему стало ясно, в какой безвыходной ситуации находились люди, которые взывали к его помощи. Додд скоро осознал, что, несмотря на фанфары и высокий ранг, на самом деле он обладает небольшой властью. Попадая все чаще в затруднительные положения, посол Додд испытывал постоянную профессиональную неудовлетворенность.