Цена рома - Хантер Томпсон

— Чуваки, — сказал он. — Если я этот мотороллер потеряю, всё. Господи — оштрафовали, избили, арестовали.

Я кивнул, а Сала ничего не сказал. Он перегибался через плечо шофера, словно надеясь в любую минуту застукать толпу, разбирающую его машину.

Казалось, мы ехали много часов, пока, наконец, не свернули с трассы в аэропорт на узкую дорогу к «Каса Кабронес». Не доезжая нескольких сот ярдов, я увидел машину Салы.

— Вон она, — ткнул пальцем вдоль дороги я.

— Боже мой, — пробормотал он. — Чудо.

Когда мы подъехали, я понял, что машина стоит на двух кокосовых бревнышках вместо колес. Колеса пропали вместе с мотороллером Йемона.

Сала принял это спокойно:

— Что ж — это лучше, чем я боялся. — Он залез внутрь и все проверил: — — Не пропало ничего, кроме колес. Дьявольски повезло.

Зато Йемон был я рости.

— Я его где хочешь узнаю! — орал он. — Я как-нибудь кого-нибудь на нем поймаю.

Я был уверен, что если мы еще немного потусуемся возле «Каса Кабронес», неприятностей у нас будет больше. Пройдя немного в сторону бара, я посмотрел, не торопится ли кто-нибудь к нам. Но там все было закрыто, стоянка пуста.

Возвращаясь к машине, в кустах возле дороги я заметил что-то красное. То был мотороллер Йемона, прикрытый горкой пальмовых листьев. Кто-то его припрятал, намереваясь вернуться попозже.

Я позвал Йемона, и тот его вытащил. Не пропало ничего. Завелся с одного пинка.

— Вот черт, — сказал он. — Надо посидеть и подождать этого подонка — — он возвращается, а тут сюрприз.

— Конечно, — согласился я. — А потом все лето провести в Ла Принцесе. Пошли — валим отсюда.

Возле такси Сала тем временем прикидывал, сколько ему будут стоить четыре новых колеса с резиной. Выглядел он очень подавленным.

— Давайте позавтракаем, — предложил Йемон. — Мне нужно съесть чего-нибудь.

— Ты рехнулся? — ответил Сала. — Я не могу тут бросить машину — они ее прикончат. — Он полез в бумажник. — На, — сказал он Йемону. — Заедь на заправку, позвони торговцу «фиатами» и скажи, чтобы прислал четыре колеса. Вот его домашний телефон — скажи, что для мистера Лоттермана.

Йемон взял карточку и задребезжал по дороге.Через несколько минут мы услышали, как он возвращается. Потом мы целый час сидели и ждали бригаду. К моему удивлению, колеса прислали. Мы их привинтили, Сала на счете подписался Лоттерманом, и мы поехали в отель «Лонг-Бич» завтракать.

Терраса оказалась переполненной, поэтому мы устроились внутри, возле бара с закусками. Нас окружала толпа, которую мне десять лет удавалось избегать: бесформенные тетки в шерстяных купальниках, тупоглазые дядьки с безволосыми ногами и робкими смешочками, все американцы, все пугающе одинаковые. Этих людей не следует никуда выпускать из дому, подумал я; запереть в подвале какого-нибудь чертова Сохатого Клуба и глушить эротическими киношками; а если захочется в отпуск, показывать зарубежный художественный фильм; если же их и это не удовлетворит, отправить в глухомань и травить злобными собаками.

Я бросал на них яростные взгляды, пытаясь впихнуть в себя гнилостный завтрак, который мне подсунула официантка: склизкие яйца, сальный бекон и жиденький американский кофе.

— Черт побери, — сказал я ей. — Это не «Недик» — у вас что, пуэрториканского кофе нет?

Она покачала головой.

Сала сходил и купил «Майами Геральд».

— Мне нравится это место, — ухмыльнулся он. — Мне нравится сидеть тут, смотреть на пляж сверху вниз и думать о тех хороших вещах, которые тут можно было бы сделать с помощью «люгера».

Я положил на столик два доллара и встал.

— Ты куда? — спросил Йемон, отрываясь от газетной секции, которую выхарил у Салы.

— Не знаю, — ответил я. Я действительно не знал. У меня даже собственной квартиры не было. — Может, к Сэндерсону. Куда угодно, лишь бы подальше от этих людей.

Несколькими кварталами дальше я зашел в открытый ресторанчик выпить пуэрториканского кофе. За семьдесят центов купил «Нью-Йорк Таймс». Выпил еще чашечку, уходя, забрал «Таймс» с собой и тащил ее теперь по улице, как драгоценный узелок мудрости, как полновесную уверенность в том, что еще не совсем отрезан от той части света, которая реальна.

До Сэндерсона я добрался только через полчаса, но дорога бежала вдоль берега, поэтому прогулка мне понравилась. Дойдя, я обнаружил, что Сэндерсон расслабляется у себя в садике на пластиковой пляжной подстилке. Раздетым он выглядел совсем доходягой.

— Здорово, паразит, — сказал он. — Как тюрьма?

— Ужасно, — ответил я.

— Что ж, — сказал он, — в следующий раз будет хуже. Тебя возьмут на карандаш.

Я откинулся на спинку кресла, разглядывая белый пляж, море и пальмы вокруг и размышляя, как странно беспокоиться о том, что можно попасть в тюрьму, в таком месте, как это. Ведь кажется, человеку почти невозможно приехать на какой-нибудь карибский островок и загреметь в тюрягу за дурацкий проступок. Пуэрториканские тюрьмы — для пуэрториканцев, а не для американцев, носящих пестрые галстуки и наглухо застегнутые рубашки.

— Тебе повезло, — продолжал он. — За сопротивление при аресте можно год получить.

— Ну что ж, — ответил я, пытаясь сменить тему, — мне кажется, твоя речь спасла нас. То, что мы работаем в «Ньюс», произвело на них не очень-то большое впечатление.

Он закурил еще одну сигарету:

— Нет, это ни на кого впечатления не произведет. — Он снова поднял на меня взгляд. — Но не думай, что я ради вас соврал. «Таймс» ищут туристического обозревателя на договор здесь и попросили меня кого-нибудь им подыскать. С завтрашнего дня ты — это он.

Я пожал плечами:

— Прекрасно.

Мы зашли внутрь выпить еще. Стоя в кухне, я услышал, как к дому подъехала машина. То был Ник Сегарра, редактор «Ньюс», разодетый, будто какой-нибудь жиголо на Итальянской Ривьере. Войдя, он натянуто кивнул.

— Так что там у вас за напряги вчера вечером случились?

— Не помню, — ответил я, выливая свою выпивку в раковину. — Пускай тебе Сэндерсон рассказывает. Мне надо идти.

Я ушел и зашагал по Калле Модесто, толком не зная, как убить остаток дня. Всегда с этим проблемы. В воскресенье у меня выходной, и обычно я еще субботу прихватывал. Но колесить по округе с Салой или сидеть у Эла уже начало утомлять, а больше делать было нечего. Мне хотелось получше посмотреть остров, некоторые другие городки, а для этого нужна машина.

И не только машина, подумал я; квартира мне тоже нужна. День стоял жаркий, я устал, все тело ныло. Хотелось выспаться или хотя бы просто отдохнуть, но пойти некуда. Я прошел несколько кварталов, ковыляя в тени раскидистых фламбоянов и размышляя о том, чем можно было бы заняться в Нью-Йорке или Лондоне, проклиная той косой импульс, что привел меня на эту тупую, исходящую паром скалу посреди моря, и наконец остановился в баре для аборигенов выпить пива. Я заплатил за бутылку и пошел дальше, потягивая из горла. Интересно, где я буду сегодня ночевать? Квартиры Салы отпадает. Там жарко, шумно и тоскливо, как в мавзолее.

Может, у Йемона, подумал я, но это слишком далеко и добираться до туда нечем.

Когда, в конце концов, я пришел к выводу, что выбора у меня нет, кроме как бродить ночь напролет по улицам, я решил начать поиски собственной квартиры — такого места, где можно в одиночестве расслабиться, где у меня будет свой холодильник, где я смогу мешать себе коктейли и, быть может, время от времени принимать девчонку. Мысль о собственной постели в собственной квартире настолько меня приободрила, что мне захотелось поскорее избавиться от этого дня и перейти к следующему, когда можно будет пуститься на поиски.

Но тут я понял, что связывать себя квартирой и, возможно, автомобилем — это больше тех обязательств, которые мне бы в данный момент хотелось на себя брать, а особенно — поскольку в любой момент меня меня могут упечь в каталажку, газета может обанкротиться, или вдруг может прийти письмо от какого-нибудь старинного друга, что для меня есть работа в Буэнос-Айресе. Вот только вчера ведь, к примеру, я уже готов был отваливать в Мехико.

Я прошел пешком больше мили, размышлял, курил, потел, заглядывал за высокие изгороди и в низкие окна, слушал рев автобусов и переполненных авто, гнавших Бог знает куда — в машины набивались целыми семьями, просто катались по городу, бибикая, вопя, то и дело останавливаясь купить «пастелиллос» и стаканчик «коко фрио», потом снова загружаясь в машину и двигаясь дальше, разевая рты на все красивое, что янки вытворяли в городе: вот конторское здание выросло, аж в десять этажей; вот новый хайвей, никуда не ведет; ну и, разумеется, всегда можно поглазеть на новые отели; или поразглядывать янки-женщин на пляже; а по вечерам, если приехать пораньше и занять местечко получше, — на публичных площадях стоит «телевизьон».

Я шел дальше, ожесточаясь с каждым шагом. Наконец, в отчаянии тормознул такси и отправился в «Кариб Хилтон», где устроили показушный международный теннисный турнир. Чтобы проникнуть, я сунул им свою аккредитацию и остаток дня просидел на трибунах.