Десантники «Сил Спасения» - Каплан Виталий Маркович

Хотя есть тут и ещё одна сторона. Ну, заловят их всех, кроме него – точно уж снимут с Помощников, а то и на Первый Этаж задвинут. Значит, он, Костя, их больше никогда не увидит. Как и они его. И они могут думать про него всё, что угодно, – он этого никогда не узнает. Стукачом его никто не обзовёт (то есть если даже и обзовут, то он не услышит), в морду не плюнут (не придётся утираться). Не говоря уже о месиловке. Не будет никакой месиловки. Просто он сам будет всё время помнить, что сдрейфил. И как тогда жить?

Значит, пускай всё пойдёт как пойдёт, риск – дело благородное. Как все, так и он. Тем более ужасно всё-таки хочется подымить. Ведь когда-то же он курил. Иначе откуда помнит сладковато-горький дым в горле? Не только головой, всей грудью, всеми лёгкими помнит. Помнит даже, как всё это было в первый раз.

Он накурился до одури, у него кружилась голова и слезились глаза, какая-то сила тянула его книзу. Но у него всё-таки хватило духу (да и глупости) заявиться в таком виде домой. Было шесть часов вечера, на улице уже темнело – осень, и оттуда, из грязно-синих сумерек, доносился нудный лязг трамвая. Моросил противный дождик, будто намекая, что лето уже никогда не вернётся. А мама размораживала холодильник. Он увидел пустое нутро холодильника сквозь стекло кухонной двери. И хлопнулся на пол.

Странно, что мама ничего тогда не поняла. Всполошилась, перенесла на диван, раздела и сунула под мышку скользкий холодный градусник. И потом долго дозванивалась до «неотложки», но, к счастью, так и не дозвонилась. А он, маленький дурачок, лежал под жарким одеялом и ёжился от страха – вдруг мама догадается его обнюхать?

Ну вот, начинается! Какая ещё мама, какой градусник? Чушь, ерунда. Ведь ничего этого не было, да и быть не могло. Он всю свою жизнь провёл здесь, в Корпусе, здесь и появился на свет, как и все остальные ребята, да и вообще все. И откуда только эти ложные воспоминания берутся? Да ещё такие чёткие, с подробностями. Нет, наверняка начинается что-то скверное. Ведь всё одно к одному. Тошнота, головная боль, настроение паршивое. Глюки эти – тем более что не в первый раз. Да ещё и Белый к тому же. Пожалуй, это самый грозный признак. Признак чего? Болезни, конечно. И что теперь делать? Скажешь кому-нибудь из начальства – могут снять с Помощников. Ведь и в Уложении записано, что Помощник на Группе должен быть абсолютно здоров. Значит, оставить всё как есть? Но тогда болезнь будет развиваться. Интересно, до чего же она разовьётся? Ведь заметят же они неладное. И снимут с Помощников. Это в лучшем случае.

А если отправят на Первый Этаж? Что может быть страшнее Первого Этажа? Что там, на Первом, Костя не знал. Зато твёрдо знал главное – там место, страшнее и хуже которого нет нигде. И значит, лучше вообще ни о чём не думать. Может, всё и обойдётся. Может, это вовсе и не болезнь. Или болезнь, но сама пройдёт.

Нарочито медленно – не скакать же ему, как мелкому ребятёнку, – он приблизился к столу дежурной Наблюдательницы. За столом по-прежнему, уткнувшись в вязание, пребывала вечно сонная Валентина Сергеевна. Она и головы не подняла. Лишь махнула рукой – сам, мол, действуй. Повесив свой оловянный жетон с выбитым номером «РС-15» на положенный гвоздик, он молча удалился. Пора было возвращаться в Группу, строить парней на ужин.

Глава 3

Злосчастные кролики

Ночная Наблюдательница щёлкнула выключателем – и палату затопила вязкая темнота. Что ж, прошёл ещё один день, ещё одно кольцо в длинной цепи без начала и конца. Не слишком плохой день, не слишком удачный. Что-то было сегодня такое… Настораживающее. И сколько Костя ни ломал голову – он не мог понять, что именно. Уж наверняка не затея с куревом. В конце концов – зачем паниковать? Пускай даже и поднимут шухер – это не так уж и страшно. Может быть, как раз то и хорошо, что их всех вместе заловят. Дело-то получится слишком громкое, не будут они его на полную катушку раскручивать. Иначе получается, что и Санитары, и Воспитатели, и Контролёры – все они прозевали? Значит, плохо работают. Наверняка их начальство именно так и подумает. А значит, до начальства доводить не станут. Спустят дело на тормозах.

Ну, накажут, конечно, но не так чтобы уж очень. Лишат прогулок. Отберут пропуск в спортзал. Да и то временно. А с Помощников снимать не будут. Иначе Воспитателям пришлось бы обо всём доложить руководству. И добро бы дело касалось одного кого-нибудь, а то ведь все Помощники попались. Тут уж или всех гнать, или никого. Нет, ясное дело, не доведут они до начальства. Ведь и Костя, если говорить честно, не обо всём Серпету докладывает. Так что можно спать спокойно.

Но спать спокойно не получалось. В голову опять лезли странные, лишние мысли. С ними надо было бороться, и Костя знал как. Нужно закрыть глаза и представить себе вертящиеся круги. Постепенно их станет больше, они начнут сливаться – и придёт сон. Метод проверенный. Костя придумал его очень давно, только никому не говорил.

Однако на сей раз круги упорно не хотели вертеться в его мозгах. Они таяли, расплывались, а вместо них почему-то вспомнилось, как Серпет пришёл после ужина в Групповую. Был он какой-то странный, необычный какой-то. Остальные, наверное, ничего и не заметили, но Костя сразу почувствовал: что-то не так! То ли Серпет зол на кого-то, то ли напуган. Впрочем, это ерунда! Его ничем не напугаешь. Но отчего же такой растерянный взгляд, такие резкие движения? Что с ним случилось? Стоп! А почему он, собственно, решил, будто с Серпетом что-то случилось? Мало ли отчего у людей бывает плохое настроение?

Впрочем, тот быстро успокоился. Сел за стол, раскрыл Журнал, поправил полу своего нестиранного серого халата. Косте всегда казалось, что халат ему совершенно не идёт. А что идёт? Трудно сказать. Но уж, во всяком случае, не форменный халат Воспитателя. Скорее уж кольчуга, латы, длинный меч у пояса, прямо как в романах Вальтера Скотта. Правда, неизвестно, как вели себя рыцари в минуты рассеянности. Дёргали ли они себя за левый ус? А Серпет дёргает. Есть у него такая привычка.

Открыв Журнал, Серпет, как и обычно, несколько минут молча что-то туда записывал, и только потом спросил Костю о делах в Группе.

– Ну, значит, так, Сергей Петрович, дела такие, – бойко начал Костя, вылезая из-за парты. – Никаких особых ЧП у нас сегодня не было. Нарушений тоже. Вот только Рыжов всё никак не научится строиться. Но мы с ним уже побеседовали. Ну и, как всегда, Васёнкин с Царьковым. Тянут всю Группу назад. Васёнкин сегодня на Энергиях опять пару схватил. Будем разбираться.

Костя вспомнил, как это было. Энергиями занимались в огромном, плохо освещённом зале. Отполированные гранитные стены уходили в темноту, незаметно перерастая в почти невидимый потолок. Окон не было, лишь боковые, стилизованные под факелы светильники заливали пространство мутным сиянием. У стен приткнулись узкие деревянные скамейки, а в дальнем углу, на возвышении, торчал могучий преподавательский стол.

Почему-то всякий раз в этом зале на него накатывало ощущение какой-то старой, растворённой в тёмном воздухе тревоги. И не только у него. Однажды он после тренировки поговорил с ребятами, и оказалось – у всех так.

…Они сидели возле стены на длинной, отполированной ученическими задами скамье. Преподаватель, пожилой и угрюмый Василий Андреевич, с другого конца зала внимательно смотрел на них. Потом откашлялся и не спеша начал давать материал.

Главная трудность на этих занятиях – не умом схватить, а почувствовать. Тем более Василий Андреевич особенно на теорию не нажимал. Главное, говорил он, это вызвать Энергию, ощутить, как она в тебе рождается, слиться с нею, а потом и научиться ею управлять. Ну а что, как и почему – им пока знать рано.

Косте нравились уроки Энергий. Ему несложно было расслабляться, выкидывать из головы всё обычное, превращать своё тело в пустоту – в точку без времени и пространства, без мысли и желания, быть ничем и в то же время чувствовать, как неизвестно откуда вливается в него исполинская, нечеловеческая сила. Через несколько минут он поднимался со скамьи, полный этой силы. Слегка кружилась голова, в ушах звенело, а перед глазами плыли радужные пятна, но зато он способен был сделать всё – или почти всё. По приказу Василия Андреевича он мог создавать из ничего, из пустоты, любой предмет – хоть стол, хоть камень, хоть карандаш. Мог, сосредоточив на чём-либо взгляд, вызвать там взрыв или вытянуть из нижних слоёв гудящее лохматое пламя. Мог сотворить ветер или снег – и самому было странно глядеть на то, как медленно падают с потолка крупные синеватые снежинки. Все эти вещи получались у него без труда.