Воображала - Светлана Тулина

Или то, что этот китаец улыбается…

По контрасту с Конти, одетым в темно-серый костюм при галстуке и накрахмаленных манжетах, на китайце что-то легкое и легкомысленное (белые полотняные брюки и майка с короткими рукавами).

Китаец откладывает снимки. Пожимает плечами. Продолжает улыбаться. Голос у него мягкий и слегка виноватый:

— Я врач, а не Господь Бог…

Но движения к двери не возникает, этому мешает доносящийся из окна смех и шум прибоя. Звуки вдруг становятся громче, привлекая внимание, камера переходит на окно и девочку (со спины).

Девочка смотрит в окно.

За окном — пляж, море, солнце. Несколько загорелых молодых людей играют в ручной мяч. Шум прибоя и смех становятся несколько тише.

Голос китайца, заканчивающего фразу:

— … именно ко мне?.. В Питере и под Арзамасом есть пара неплохих клиник, я уже не говорю про Южно-Сахалинский Центр, почему бы вам…

Камера возвращается в кабинет. На лице Конти — жесткая невеселая улыбка, китаец понимает ее без слов, его тон несколько меняется:

— О-о… Но и в Европе есть неплохие специалисты… Вы не были в Копенгагене?.. О-о… хм-м… Ну, а в Южной Словении?.. Этот Иртрич… говорят, он просто творит чудеса…

Конти продолжает улыбаться, лицо у него закаменевшее, неживое. Китаец еще сильнее меняет тон, теперь он непривычно серьезен и уважителен:

— Даже так… Тогда… — замолкает на минуту, жует губы, трет лысину тем движением, каким другой поправлял бы волосы. Добавляет после паузы, задумчиво, но решительно:

— Тогда вот что я вам скажу…

Шум прибоя усиливается, заглушая его слова, камера вновь переходит на окно, приближается, объезжает.

Окно теперь расположено не в кабинете, а на полуоткрытой веранде, одна сторона ее открыта, на двух торцевых — большие окна, они тоже открыты. На веранде — стол с остатками завтрака или просто легкого чая: кофейник, чашки, тыквенные семечки в плоской вазе, фисташки, тонкие бутербродики. У стола — три стула, на двух, друг напротив друга, — Конти и китаец. Конти уже без пиджака, галстук сбит, рубашка немного помята, прическа растрепана. Он курит, по его облику и горке окурков в пепельнице на столике (на секунду — ее крупным планом) видно, что прошел уже не один час.

Третий стул немного отодвинут от стола к боковому окну. На нем, коленками на сиденье, стоит девочка, положив локти на подоконник и глядя в окно. Шум прибоя (человеческих голосов и смеха с пляжа больше не слышно).

Китаец говорит, и шум прибоя время от времени перекрывает его слова:

— …уяснить, что вам, собственно, надо? Надо ли вам, чтобы она выиграла конкурс на мисс Вселенную, или же вам просто надо, чтобы она была счастлива? В первом случае — я опять повторяю вам то, что вы уже слышали, и н только от меня…

(Шум прибоя)

— …что такое красота? У разных культур на этот вопрос разные взгляды. Нет абсолютных и всеми во все века признаваемых эталонов. То, что казалось прекрасным вчера, завтра может вызвать лишь…

(Шум прибоя)

Камера уходит с веранды. Скользит по пляжу, мимо рекламного плаката какой-то фирменной джинсы — «Ты — это то, что ты носишь!», голос китайца:

— …Мы — это то, что мы носим, будь то одежда или тело. И, главное, — как носим. Любой, самый изысканный вечерний туалет можно носить так, что он покажется грязной тряпкой. И можно выглядеть принцем в застиранных джинсах…

(Шум прибоя)

Во время этого и дальнейшего разговора камера движется по пляжу, потом по воде, на солнце. Солнце постепенно становится менее ярким, отступает, касается воды. Камера возвращается на пляж. Уже вечер, на пляже никого, кроме Конти, китайца и девочки.

Конти и китаец вынесли на пляж стулья с веранды, от них по оранжевому песку тянутся длинные ярко-синие тени. Девочка сидит прямо на песке. Волосы ее растрепаны ветром, бант развязался. Она зачерпывает песок голубой туфелькой и смотрит, как он высыпается.

Она сидит к нам лицом, но лицо это в тени, да и не видно его из-под спутанных светлых волос.

— …Воображение — великая сила. Мы такие, какими себя представляем, это верно процентов на восемьдесят. Или, что еще более верно — мы такие, какими представляют нас окружающие. Говорите человеку ежедневно, что он свинья — и рано или поздно он захрюкает…

(Шум прибоя)

— …и что вы думаете? Тюрьмы там действительно забиты теми, кто родился в среду. Потому что им с пеленок внушалось — раз уж ты родился в среду, то тебе судьбой предначертано стать преступником и никакой другой возможности…

(Шум прибоя)

— …Вспомните сказку про Золушку. Знаете, что именно превращало ее в принцессу? Не крестная фея с ее платьем и волшебными туфельками, не карета с лакеем и даже не принц — это все внешняя атрибутика, станьте принцессой, и все это у вас появится автоматически. Ее преображала уверенность в себе. Внутренняя уверенность, вера, если хотите…

(Шум прибоя)

— …Уверенность в себе способна любую дурнушку превратить…

(Шум прибоя)

— …Конечно, она никогда не станет топ-моделью, но при наличии уверенности в себе любой физический недостаток может выглядеть просто милой и пикантной особенностью. А вырастить ее такой…

(Шум прибоя)

— …Сложно, да… Трудно… Не стану вас обманывать — это будет очень трудно. Придется многое поменять в вашем ближайшем окружении, я не только жилье имею в виду, потратить много времени и сил… Вам придется изменить сам образ жизни, не говоря уж… (шум прибоя)

— …Не в городе, нет, ни в коем случае! Это первое, что просто необходимо… в городе, особенно большом, вы не сможете, мегаполис засасывает. Поначалу будет казаться, что все в порядке и вы вполне справляетесь, а потом станет поздно… Только свой дом, где-нибудь в глуши, без соседей… только свои, проверенные люди, и никаких посторонних контактов, пока она… (шум прибоя)

— …А я и не говорил, что это будет просто! Но вы все-таки подумайте, слишком ли это большая цена… Мне почему-то кажется, что не очень. Во всяком случае — для человека, который сумел пробиться к самому Иртричу без трехгодичного предварительного ожидания… Попробуйте… В конце концов — что вы теряете?..

Камера наплывает на солнце, солнце желтеет, тускнеет, подергивается дымкой.

Мутно желтое тусклое солнце сероватого городского дня. Вид из окна высотного дома — того самого дома, из первых кадров. Камера захватывает руку с сигаретой (камера на уровне глаз курильщика).

Конти затягивается, выпускает дым красивой струйкой.

Вдруг камеру закрывают маленькие ладошки, в темноте звучит заливистый детский смех.

Камера выныривает из темноты назад, захватывая целиком стоящего у окна Конти и вскарабкавшуюся на стул и подоконник девочку. Конти оборачивается, подхватывает девочку на руки, кружит по комнате. Девочка смеется.