Лейтенант Рэймидж - Дадли Поуп

Не считая сигнальной книги и нескольких карт, его более ничего не интересовало.

Рэймидж повернулся к Джексону:

— Ступай в каюту штурмана и собери все карты западной части Средиземного моря, а также лоции и штурманский журнал. Принеси их мне на квартердек. Положи документы в брезентовый мешок, на дно которого брось ядро, это на случай, если нам придется спешно бросить их за борт.

Возвращаясь через кают-компанию на квартердек, он заметил, что на корабле стало подозрительно тихо. Рэймидж догадался, что перестали стонать раненые, которых, скорее всего, вынесли на палубу, так что их просто не слышно. Вокруг раздавался знакомый скрип мачт и реев, и звук трущихся в блоках канатов. Но ухо его улавливало и менее привычный шум — плеск воды в трюме, а также загадочный стук — видимо, это сталкивались всплывшие бочки с солониной, порохом и другими припасами.

Да и сам корабль как-то погрузнел. Отличавшие его раньше качества — быстрая реакция на малейшее движение руля, стремительные рывки вперед при внезапном усилении ветра, легкое всхождение на волну — исчезли. Вместо этого, благодаря постепенному неумолимому затоплению, вода, следуя движениям корабля, всей своей массой, тонна за тонной, переливалась от одного борта к другому, постоянно смещая центр тяжести и плавучести судна, заставляя его выделывать фантастические трюки со своей остойчивостью.

«„Сибилла“ умирает», — подумал он, невольно поежившись. Умирает, как некое исполинское животное, бредущее по джунглям, получив смертельную рану, и способное пройти еще лишь несколько шагов. Если даже корабль не перевернется в результате внезапного перемещения центра тяжести, то, когда из-за течи вес воды внутри судна сравняется с его собственной массой, он затонет. Это научный факт, и избежать этого помогут только помпы, а не молитвы.

Когда Рэймидж вышел на квартердек, у него на мгновение создалось впечатление, что он оказался посреди коровьего стада: настолько стоны и вздохи раненых напоминали мычание и сопение животных. Боцман быстро исполнил его приказание: на палубу доставляли уже последних раненых. Рэймиджу пришлось посторониться, чтобы дать пройти двум прихрамывающим морякам, которые вели третьего. У последнего, похоже, была сломана нога. Они присоединились к остальным раненым, расположившимся неровными рядами в передней части квартердека.

Уже в течение нескольких минут пушки «Сибиллы» не стреляли, ветер, проникающий сквозь открытые порты, рассеял пороховой дым, но запах гари, впитавшись в их одежду, остался, как витает он над пожарищем долгое время после того, как угаснет пламя.

Так, «Баррас» находится именно там, где он и рассчитывал: чуть к носу от траверза, ярдах, примерно, в пятистах. Рэймидж вдруг понял, что линейный корабль не стреляет уже три или четыре минуты. В этом не было необходимости: фрегат получил уже достаточно. Трудно было поверить, что «Баррас» изменил курс всего лишь десять минут назад, еще труднее — в то, что едва ли час назад он появился на горизонте.

До слуха Рэймиджа донеслись крики чаек, которые вернулись, когда стихла пальба, и кружили теперь в кильватере «Сибиллы», в надежде, что помощник кока бросит за борт какие-нибудь отходы.

На траверзе левого борта очертания северо-западного берега полуострова Арджентарио уже стали расплываться во тьме быстро распространявшихся в восточной части небесного свода сумерек. Начиная отсюда береговая линия изгибалась, а берег делался плоским и болотистым, образуя так называемую Маремму — местность, протянувшуюся на добрую сотню миль к югу, до самых врат Рима. Ближайшим морским портом, расположенным в тридцати пяти милях к югу, являлась Чивита Веккья. По распоряжению папы порт был объявлен закрытым как для французских, так и для британских кораблей.

Мористее — высоко-высоко над «Баррасом», который теперь, в свете сумерек, был виден не более, как силуэт, мерцала Собачья звезда — Сириус — крохотное пятнышко голубого света, подобное бриллианту на черном бархате. Сириус, прохладное дуновение ветра с грот-марса, скрип блоков, по временам — оклик впередсмотрящего, поскрипывание мачт и деталей корпуса — все это многие месяцы было такой же частью его жизни, как голод и холод, жара и усталость.

И через несколько минут после того, как возникший на горизонте парус был опознан как французский линейный корабль, все это свелось к разбитому кораблю, управляемому еле живыми матросами. Путей к спасению не было. Приближаясь к ним, «Баррас» казался неким прекрасным творением: слегка покачиваясь на волнах, он словно склонялся в элегантном поклоне, поставив все паруса, вплоть до лиселей. Даже когда линейный корабль повернулся бортом к ветру, идя с открытыми портами, ощетинившись черными стволами мощных орудий, торчащих, подобно указующим перстам, он по-прежнему был прекрасен.

Внезапно он окутался облачками белого желтоватого дыма, которые, слившись в сплошную пелену, скрыли его из вида. Потом он показался вновь, сопровождаемый тонкими полосами дыма, поднимающимися из орудийных портов. «Сибилла» вздрогнула под обрушившимся на нее невидимым смертоносным градом: с такой дистанции чугунные ядра размерами от крупного апельсина до небольшой дыни прошивали трехфутовой толщины борт, вырывая из него щепы размером с человеческую ногу, зазубренные и острые, как лезвие клинка.

Казалось, что «Сибилле» не пережить этот залп, но она продолжала идти. Для второго залпа французы использовали несколько орудий, заряженных картечью. Рэймидж видел, как дробь размером с голубиное яйцо отбросила человека от одного борта к другому, словно удар исполинского кулака, другие забились в конвульсиях, стоная от боли. Он видел, как некоторые из двенадцатифунтовых орудий «Сибиллы», весом в добрых четверть тонны каждое, отлетали прочь, сметенные ядрами с «Барраса», словно деревянные игрушки. А потом он лишился сознания.

Вскоре маленькая «Сибилла» была изрешечена до такой степени, что превратилась в дырявое корыто, полное дыма и пламени, страданий, стонов и смерти. И теперь, когда большая часть тех, кто делал корабль живым организмом, кто провел его через половину земного шара, лежали мертвые или раненые, заливая кровью палубу, которую драили дважды в день, казалось неуместным, даже кощунственным, что в небе все также мерцали звезды, волны весело плескались под волнорезом «Сибиллы» и разбегались за ее кормой, обозначая место, по которому только что прошел фрегат, чтобы через мгновение изгладить все следы его присутствия из своей памяти.

Рэймидж заставил себя отойти от фальшборта — опять он погрузился в размышления, в то время как собирался только удостовериться, что «Баррас» следует тем же курсом. Теперь для исполнения плана, который или спасет или погубит подчиненных ему людей, у него оставалось около десяти минут. Ему подумалось, что к встрече с этими самыми минутами он готовился все предыдущие восемь лет своей флотской службы.