Сказка для взрослых, или О роли носков в размножении человеков - Лена Кроу

А Гришка вечно отшучивался:

– Так я о них постоянно думаю. И днём и ночью. У меня целое отделение думок.

Но Гришкины папа, мама и дед Митя не смеялись, и Жутенька, чувствуя свою вину перед ними, отчаянно втягивал голову в плечи.

– Может, ты что-то не так делаешь? – вопрошал на семейном совете Жутенькин папа. – Может, носки успевают перезревать? Нужно все дозревшие либо съедать сразу, либо грызть так, чтобы он обязательно новые брал!

– Да знаю я, – виновато бубнил себе под нос Жутенька. – У него всегда новые. Я даже чуть-чуть созревшие грызу сильно. Правда!

– Это всё синтетька! – выдал дед Ужасть. – Они выглядят как новые, а пахнут как перезревшие! Говорю я: заговор это! Не выгодно правительству-то, чтобы Гришки наши размножались, вот и пихають синтетьку ету везде. Тьфу!

– Да причём здесь синтетика, папа? – Жутенькина мама мягко скалила острые зубки в очень доброй улыбке. – И в наше время синтетика была, даже ещё больше! Но Гришка же как-то появился!

– А потому что не только носки для размножения человеков важны! – весомо заметил дядя Бука. – Я вам говорил, а вы не верили! У-ю-ут ещё нужон! Чтобы новый человек вывелся, в доме нужон уют.

– А ты у него анти-носков не находил? – шёпотом, чтобы не перебивать дядю Буку, спросил Жутенькин папа.

– Погрыз, – тихо шелестнул совсем раздавленный этим разговором Жутенька.

Он не знал, как сделать уют. И как справиться с синтетическим правительственным заговором. И вообще чувствовал себя совершенно бесполезным. И несчастным.

– Так я и булькну, не дожив до того радостного дня, когда Гришка твой размножится, – уныло проворчал дед Ужасть.

С тихим звуком «Бульк!» носкоеды исчезали, когда их человеки делились на две части: неподвижную и полупрозрачную. Жутенька даже помнил, как много-много лет назад булькнула бабушка Боязя. Их с Гришкой мамы тогда очень плакали, а папы и дедушки долго молчали.

– Не надо булькать, – сам уже чуть не плача, попросил Жутенька.

Дед Ужасть ехидно прищурил красные глазки.

– Испужался? То-то же! Тогда чпокайтесь уже с Гришкой! И пошустрее!

– Папа! – в один голос возмутились Жутенькины папа и мама, а дядя Бука заухмылялся в бороду, а потом сказал:

– Значица, вот, что я порешил. Племянницу мою возьмёте к себе. Бяку. Хватит вам без домовых-то жить. Бяка наведёт уют, а там… Там, глядишь, и первый «Чпок!» наконец сделается…

Так в их с Гришкой доме завелась своя собственная домовуша Бяка.

Бяка была смешливая и шустрая, а ещё очень хозяйственная и заботливая. Жутеньке она нравилась. Только он всегда смущался, когда Бяка, наведя уют в доме, начинала приставать к самому Жутеньке и наводить уют уже на нём, норовя то на ушках кисточки нахохлить, то на хвостике косичек наплести. Впрочем, она и Гришку без забот не оставляла, иногда целыми ночами напролёт расчёсывая его, срезая щетинки с подбородка и скул и начищая до блеска серёжку-гвоздик в Гришкином ухе. А Жутенька любовался. Теперь у них и дома стало совсем хорошо, и они с Гришкой сами ужасненько похорошели.

Только вот на Гришкином размножении это никак не отразилось.

Но как-то раз…

Глава 5

– Добрый день. Вы Григорий Викторович?

– Да, здравствуйте. А вы?..

– Лиза… Елизавета. Мне сказали, документы Тошкины вам занести…

Жутенька выглянул из сумки, чтобы посмотреть, кто это там так припозднился. Уже все приходящие на Гришкину работу человеки давно ушли, а сам Гришка попил чай с двумя человечками Валентиной Карповной и Светочкой, оставшимися, как и он, до утра, прошёлся по палатам (он всегда так делал, когда маленькие человеки, которые тут жили, собирались ложиться спать) и сел что-то писать. Жутенька вообще-то ждал, когда Гришка закончит писать и, выключив свет, ляжет прикорнуть на кушетке. Очень хотелось пойти наконец погулять по коридорам и палатам, носки у маленьких человеков в тапочки разложить, может быть, одеяла поправить… А тут нате вам! Лиза-Елизавета!

Елизавета стояла в дверях и нервно сжимала в тонких пальцах толстую папку. Жутенька знал: в папке лежали «до-ку-мен-ты». Такие же, как вечерами писал Гришка. Вот же! Эдак он ещё дольше писать теперь будет!

– Тошка – это, наверное, наш новенький? Антон Смирнов?

– Да, он. Я тут все выписки привезла…

– Да вы зайдите, Елизавета. Чай будете?

– Чай? Да… если можно, не откажусь. На улице холодно, а транспорт уже ходит плохо. Я так боялась, что меня не пустят…

Она вошла, поозиралась, ища, куда положить папку и сумочку, пристроила их на стоящем у двери стуле и начала расстёгивать плащ.

– А Тошка… Он уже спит? Мне к нему нельзя?

– Спит, – улыбнулся Гришка, торопливо наливая в чайник воды и щёлкая кнопочкой включения. – Только недавно к нему заходил. А вы ему, простите за прямой вопрос, кто? Мне сказали, что малыш – детдомовский сирота…

– Я… – Елизавета расправилась наконец с пуговицами и, сняв плащ, повесила его на спинку стула, уже нагруженного сумочкой и папкой. – Я… никто. Пока. Если все пройдёт хорошо…

– Все обязательно пройдёт хорошо! – быстро встрял Гришка. – Без «если».

– Да, спасибо, – она благодарно и немного грустно улыбнулась. – После операции я собираюсь оформить документы на опеку. Сейчас не до того было…

– Понял, – Гришка подвинул к столу свободный стул. – Прошу. А я подумал, что вы ему сестра. Или тётя.

– Нет. Нет, я просто… Я, Григорий Викторович, детский психолог.

– Можно просто Григорий? Неловко себя чувствую.

– Хорошо…

– Вы детский психолог. И?..

– Я собирала материал для кандидатской на базе Тошкиного детского дома. Так и познакомилась с ним, – у неё вдруг дрогнули губы. – Малышу всего четыре, он мечтает играть в футбол и научиться кататься на двухколёсном велосипеде. Но уже знает, что ему нельзя. Потому что сердечко с пороком… На такое просто невозможно смотреть равнодушно.

– Невозможно, – согласился Гришка и отвернулся, чтобы налить Елизавете чай. – Только всё это уже практически позади. Сейчас мы проведём окончательное обследование и через три недели сделаем операцию. У нас очень опытные хирурги. Всё будет хорошо. И на велосипеде научится, и в футбол поиграет. Вы не волнуйтесь так.

– Спасибо, – вновь поблагодарила Елизавета, вытерла непослушные слёзы и опять улыбнулась… на сей раз почему-то виновато. – Простите меня, Григорий. Совсем расклеилась. Пока выбивала квоту, готова была горы свернуть, а сейчас, когда от меня уже ничего не зависит… Мне так страшно!

– Ну вот ещё! Нечего тут бояться! Возьмите печенье. Оно специальное, противоплаксивое. У нас здесь только такое можно. Я им обязательно делюсь с пациентами, когда тем хочется поплакать. Помогает!.. Верите?

– Конечно, – она покорно взяла