Случай у Спаса в Наливках - Николай Лесков

Какая по этому последовала резолюция, из дела не видно, а «приходские люди» стояли на своем и 2-го декабря подали вторую такую же просьбу в синодальный казенный приказ, и там опять писали, что поп Кирилл им хорош и они просят «дать ему к их церкви для служения эпитрахильную память».

Поп Кирилл, который, состоя за «порутчиками», все это благоустроил, сейчас же пустил новую челобитную на государево имя. Он, как мирской человек, отдавал себя во власть прихожан и просил с ним «учинить по приходских людей прошению». При этом он прибавил, «что служить готов и уже поисповедывался».

Синод внял молению «приходских людей» и 14-го января 1730 года постановил, что как указанные попом Кириллом свидетели не «сысканы» и «затем совершенно того дела решить невозможно (?!), а приходские люди и вкладчики заручным челобитьем просили оному попу Кириллу при той церкви для священнослужения быть по-прежнему, понеже он приходским людям и вкладчикам всем угоден. Приказали: по оному приходских людей челобитью помянутому попу Кириллу быть при той церкви и священническая действовать, и для того дать ему епитрахильную грамоту, по обыкновению, взяв пошлины».

Приход, представленный в лице 42 персон, восторжествовал над всеми решениями дикастерии и московского отделения синода. «Поп не Божий, но приходу гожий», начал снова «священническая действовать по-прежнему», но можно ли видеть в этом торжество справедливости и благочестия? Есть ли тут хоть какой-нибудь залог доброго влияния такого примера на церковные дела в других местах?

Думается, что ничего этого нет, и обстоятельства до поразительности это подтверждают на протяжении целого столетия.

Друзьям «направлений» это, может быть, неприятно слышать, но мы собираем и группируем известные нам факты вовсе не для того, чтобы обобщить их во вкусе людей того или другого «направления». Нам приятнее просто искать уроков в прошлом, чтобы будущие новые шаги можно было обдумать опытнее и вернее.

Все, что делал в Москве поп Кирилл, продолжалося безустанно то здесь, то там целых сто лет. Идет это до поразительного и смешного сходства даже в самом характере бесчинства: пьянство, дебоши в церквах и т. п.

Случаев этих не перечислить и, наконец, они становятся столь общим «позорящим церковь» явлением, что св. правительствующий синод 5-го августа 1820 года решился не скрывать этого более, а подействовать на «позорящих церковь» обличениями и угрозами.

В этих видах синод напечатал и разослал по повелению государя Александра Павловича указ, из которого к ужасу нашему видим, что у попа Кирилла за сто лет наплодилось так много последователей, что государь Александр Павлович, его министр князь А. Н. Голицын, а равно и весь и тогдашний синод нашлись вынужденными «принимать особые меры к охранению мирян от соблазнов духовенства».

Что же такое именно происходило и почему тут власть уже перестала посылать людей учиться благочинию к иереям, а озаботилась «охранять мирян от соблазнов духовенства»?

В 1730 году этого еще не было, а в 1820 уже оказалось нужно.

Что произошло в общей картине нравов русского духовенства?

Глава тринадцатая

В указе от 5-го августа 820 года напечатано, что до сведения государя императора Александра Павловича дошли «позор и нарекание влекущие поступки духовенства». В общем все эти поступки напоминают характер происшествий, случившихся сто лет тому назад у Спаса в Наливках, но ближайшие из них, на которых, так сказать, оборвалось терпение Александра I, пропечатаны. Мы их сейчас узнаем, и при этом просим обратить внимание, что все эти события случились в разных местах, но около одного и того же дня – именно около праздника Благовещения, когда, по народному поверью, «даже птица гнезда не вьет».

Вот что свило при этом случае русское духовенство: 1) вологодской епархии священник Сперансов, 26-го марта 820 года,[1] «пришел пьяный в церковь к вечернему пению: сел на скамейку неподалеку от св. престола и…» В указе, хотя и печатном, но слишком точно, не по-печатному, выражено, что сделал отец Сперансов. Скажем одно: он сделал хуже, чем поп Кирилл с полою сторожа… 2) В том же марте, в городе Торопце, соборный дьякон Ефим Покровский пришел пьяный к литургии и повел себя так, что его надо было выслать вон из церкви, но он ни за что не хотел выйти, «пока полицейским десятником был выведен». 3) Ярославской губернии, в г. Угличе, соборный священник Рыкунов «28-го марта (значит на первый день Пасхи) был за вечерним пением пьян, и когда протоиерей, по окончании вечерни, вошел в алтарь, то увидал священника Рыкунова лежащим и облевавшимся в алтаре». 4) В Кинешемском уезде, того же 29-го марта (в понедельник, на Пасхе), пришли в церковь к вечерне пьяные весь причт, и дьячок с пономарем стали буянить. Унять их не было никакой возможности, и церковный староста выбежал из церкви вон, а самую церковь запер, приставив к дверям караул, и послал за благочинным. В церкви же с «чинившими буйство» дьячком и пономарем попался в плен и бывший в алтаре священник, стража из крестьян, приставленная старостою к церковным дверям, содержала там своего духовного отца и его причетников крепко, и только слухом внимала, какие внутри храма происходили боевые действа. Староста, вероятно, был мужик умный и находчивый, и огня замкнутым духовным не оставил.

Далее продолжаем словами указа: «По прибытии на другой день благочинного оказалось, что священник с причетниками были черезо всю ночь заперты в церкви. На амвоне и на висящей у царских врат епитрахили было несколько капель крови, и самая епитрахиль по местам изорвана (батюшку причетники били, или батюшка их бил, это не объяснено). Евангелие было на престоле опрокинуто, кресты в беспорядке, св. ковчег – на лавке у левого клироса, напрестольная одежда с трех сторон, а особливо с задней, почти вся изодрана и окровавлена; из книг Триоди Цветной несколько листов вырвано и вместе с книгою брошены посреди церкви, а у дьякона Егорова руки искусаны и в крови».

Глава четырнадцатая

Четыре такие происшествия, зараз случившиеся между праздниками Благовещения и Пасхою 1820 года, так встревожили князя Голицына, что он довел о них до сведения императора.

Государь Александр Павлович этим «сильно огорчился» и очень правильно заметил, что духовные люди, натворившие такие чудеса, «конечно уже прежде были неспособны к отправлению их должности и не могли вдруг дойти до такого крайнего разврата».

Синод против этого не оправдывался, да и что бы такое он мог привести в оправдание епархов, у которых описанные гадости имели место? Замечание государя было глубоко верно: вдруг такие гадостники не являются, и тот, кто их воспитал и терпел к растлению и соблазну темных прихожан, подлежал бы сугубой каре, чем сами бесчинные попы и дьяки.[2] Государь и министр князь Александр Голицын горячо прониклись энергическим желанием остановить такое крайнее развращение в духовенстве, чтобы эти учители благочестия по крайней мере хотя не поселяли «соблазна в прихожанах, которые, видя таковых пастырей, нарушают иногда и сами правила христианские». Государь приказал, чтобы взяли самые действительные меры унять соблазнителей темного простонародья, и Голицын, как синодальный обер-прокурор, подробно объяснил отцам святейшего синода, в чем именно государь Александр Павлович усматривал «причину соблазнительной для прихожан безнравственности русского духовенства».

Но святейший синод и сам знал, в ком и в чем эта причина, и открывался, что он уже не раз пробовал унимать бесчинное духовенство, но безуспешно.

По смыслу указа 20-го года видно ясно, что государю было известно, как духовенство многократно было увещеваемо жить нравственнее, но что все эти многие и долгие увещания и убеждения многих прежних лет на наших духовных «не имеют желаемого действия не от чего иного, как от слабого за ними надзора и от несоблюдения мер, установленных к истреблению в духовенстве пороков».

Кто же мог составлять этот «надзор»: епископ с его духовным штатом или мир, народ – прихожане?

Теперь очень многим, особенно из людей, не знающих истории церкви, кажется, что лучше всего держать духовенство в зависимости от воли прихода, и это действительно не противоречит древней церковной практике и имеет свои хорошие стороны, но имеет и дурные.

Благодаря сухому, безжизненному и вообще ничего не стоящему преподаванию церковной истории в русских учебных заведениях, у нас вовсе не знают, каких излюбленных миром невежд присылали приходы к епископам для поставления, и почему практика заставила оставить этот порядок, по-видимому, самый приятный и наилучший.

Безусловным партизанам избрания и смещения священника приходом не следует, по крайней мере, забывать того, чем показали себя в нынешней нашей истории с попом Кириллом «сорок две персоны», сделавшие все, что захотели, от имени целого прихода Спаса в Наливках… И подобные вещи бывали не раз и не в одной Москве, которая дорога тут для примера, как «дом», где все в порядке. А что бывало, то, конечно, и паки быть может, хотя бы и с некоторым видоизменением в приемах. Но ни император Александр I, ни князь А. Н. Голицын не были причастны тому народничеству, которое на один лад понималось в век императора Николая I и еще иначе трактуется некоторыми ныне. И благожелательный «восстановитель тронов» и кн. А. Н. Голицын были по воспитанию и по вкусам своим европейцы и хотели в жизни просто лучшего, более облагороженного и более отвечающего их, без всякого сомнения, до того возбужденному идеалу, что осуществление его в России представлялось очевидною невозможностью. Особенно это чувствовалось в вопросах религии, в которых они парили так высоко, что обоих, по совету преподобного Нила Сорского (Майкова), надо было желать «опустить на землю». Стремясь к благоугождению богу, с каким-то болезненным пиетистическим жаром они искали на земле не простых добрых, рабочих и богопочтительных людей, а прямо ангелов, «видящих лицо Его выну» и неустанно вопиющих «свят». Такой высокий духовный запрос тотчас же вызвал и соответственное предложение: являлись ловкие люди, которые, не моргая глазами, сказывали, что они уже прошли несколько небес и успели получить непосредственные откровения, но только до времени остались на земле, дабы ознакомить других с блаженством непосредственного собеседования с богом. Это не был пиетизм нынешней великосветской беспоповщины: тогдашние признавали таинства, даже более, чем их значится по катехизису Филарета Дроздова, – и для «блаженного собеседования с Богом» признавали необходимым посредствующее участие духовенства. И государь Александр Павлович, и кн. Голицын относились к духовным до того тепло и почтительно, что – случалось – целовали даже руки как у православных, так и у католических священников (у которых это и не принято). Но понятно, что они жаждали видеть и уважать в духовном его духовность и потому «тьмы низких истин им дороже был возвышающий обман». Когда они видели священный для них сан в унижении, они страдали так искренно, что, может быть, теперь иному это даже и понять трудно.