Все, кто оступается - Сэмюел Беккет

Миссис Руни. Нет, Дэн, только не ступеньки. Я на них всегда сбиваюсь. К тому же ты можешь споткнуться и упасть на свою болячку, а мне только этого не хватало. На моей совести и без того дерьма хватает. Лучше держись за меня, все будет хорошо.

Спускаются. Неровный шум: одышка, спотыкание, отрывистые возгласы, проклятия. Тишина.

Мистер Руни. Ничего себе хорошо!

Миссис Руни. Вот мы и внизу. С малыми потерями.

Тишина. Ослиный крик. Тишина. Настоящий осел. У него родители тоже ослы. Тишина.

Мистер Руни. Знаешь, я думаю пойти на пенсию.

Миссис Руни (с испугом). На пенсию? Будешь жить дома? При наших средствах?

Мистер Руни. Никогда не ступлю на эту проклятую лестницу. Никогда не потащусь по этой чертовой дороге. Буду сидеть себе дома на том, что осталось от задницы, и считать, скоро ли снова будем есть. От одной этой мысли мне снова хочется жить. Вперед, пока я не передумал! Идут дальше. Шарканье ног, одышка, стук палки.

Миссис Руни. Теперь осторожно – тротуар. Оп-ля!… Отлично! Теперь мы в безопасности и быстрехонько будем дома.

Мистер Руни (не останавливаясь, тяжело дыша). Быстрехонько… это называется… быстрехонько!…

Миссис Руни. Тсс. Не говори на ходу, с твоим сердцем это вредно. (Шарканье ног и т. д.) Думай только о ногах. (Шарканье ног.) Вот сюда, теперь ты молодец. (Она внезапно останавливается.) Господи! Я же помню, что что-то забыла. За всей этой суетой.

Мистер Руни (тихо). Боже милостивый!

Миссис Руни. Но ты же должен знать, Дэн, ты был там. Что произошло? Говори скорей!

Мистер Руни. Понятия не имею, по-моему, ничего.

Миссис Руни. Но ты должен…

Мистер Руни (в ярости). То стой, то иди. Это кошмар какой-то! Только я немного разойдусь, как ты ни с места. Двести фунтов жиру! Черт тебя дернул выходить! Да отпусти ты меня!

Миссис Руни (в величайшем возбуждении). Нет, я должна знать. Мы не сдвинемся с места, пока ты не расскажешь. Неслыханное дело: опоздать на пятнадцать минут! При том что езды на тридцать.

Мистер Руни. Ничего не знаю. Пусти, иначе я тебя сброшу.

Миссис Руни. Но ты же должен знать! Ты там был! Где это случилось? Прямо на конечной? Или на линии? Неужели на линии? (Пауза.) Дэн! Вы вовремя выехали? (С огорчением.) Ну почему ты не хочешь рассказать? Молчание. Идут дальше. Шарканье ног. Останавливаются.

Мистер Руни. Ах ты моя бедная! (Пауза. Детский визг.) Что это?

Пауза, миссис Руни собирается с мыслями.

Миссис Руни. Это близнецы Линчей[8], они нас дразнят.

Визг.

Мистер Руни. Что, они и сегодня собираются швыряться камнями?

Визг.

Миссис Руни. Повернемся к ним лицом. (Визг. Тишина.) Погрози им палкой. (Тишина.) Они убежали.

Мистер Руни. Тебе никогда не хотелось убить ребенка? Выщипать эти обреченные бутончики, пока они не распустились? (Пауза.) Сколько раз зимой, возвращаясь домой в темноте, я подавлял желание напасть на мальчишку. (Пауза.) Бедный Джерри! (Пауза.) Что меня удерживало? Нет, конечно, не страх перед людским судом. (Пауза.) Может быть, немного пройдем назад?

Миссис Руни. Назад?

Мистер Руни. Да. Или ты иди вперед, а я – назад. Образцовая пара. Будем как дантовские грешники со свернутыми лицами. Помнишь?… Это у которых «плач очей печальный меж ягодиц струился бороздой…»

Миссис Руни. Что с тобой, Дэн? Тебе нездоровится?

Мистер Руни. Да разве я был когда-нибудь здоров на твоей памяти? В день, когда мы познакомились, я должен был лежать в постели. В день, когда ты сделала мне предложение, от меня отказались доктора. Ведь ты это знала? В твою первую брачную ночь меня увезла «скорая». Я надеюсь, ты не забыла? (Пауза.) Нет уж, здоровым меня не назовешь. Но мне не становится хуже. Стало даже лучше. Интересно, что потеря зрения меня взбодрила. Если б потерять еще речь и слух, то, может, я проскрипел бы до ста. Или мне уже? (Пауза.) Мэдди, мне уже есть сто?

Молчание.

Миссис Руни. Как тихо. Ни души. Не к кому обратиться. На всей земле обед. Даже ветер (короткий порыв ветра) устал шелестеть листьями, а птицы (чириканье) ленятся петь. Коровы (мычание) умолкли, и овцы (блеяние) тихо жуют жвачку. Собаки (лай) тоже умолкли, а куры валяются в пыли. Мы одни. Не к кому обратиться. Тишина.

Мистер Руни (откашлявшись, принимается рассказывать). Мы выехали точно по графику, за это я ручаюсь. Кроме меня…

Миссис Руни. Как ты можешь поручиться?

Мистер Руни (сраздражением). Раз я говорю, что ручаюсь, значит, как-то могу. Хочешь, чтобы я рассказывал, или нет? (Пауза.) Значит, по графику. Кроме меня, в купе никого не было, собственно, как всегда. Надеюсь, что не было, потому что я позволил себе… Я задумался… (Обычным разговорным тоном.) Почему бы нам не сесть? Или мы боимся, что не встанем?

Миссис Руни. Куда ж мы сядем?

Мистер Руни. Да хоть на скамейку.

Миссис Руни. Здесь нет скамеек.

Мистер Руни. Тогда на какую-нибудь кочку.

Миссис Руни. Кочек тоже нет.

Мистер Руни. Значит, не получится. «Я грежу об иных дорогах, иной земле. О новом доме, новом…» (Сомневается, вспоминая.) …новом доме. (Пауза.) Так что я хотел сказать?

Миссис Руни. Ты задумался.

Мистер Руни (с удивлением). Задумался? Ты не ошиблась? (Пауза. С недоверием.) Задумался?… (Пауза.) Ах да. Сидел я один в купе, слушал стук колес и задумался… Вообще я часто задумываюсь, когда еду домой со службы. Твоя сезонка, говорю я себе, обходится тебе в двенадцать фунтов в год, а получаешь ты в среднем семь фунтов пять шиллингов в неделю, и этого еле-еле хватает на то, чтобы с помощью пищи, питья, сигарет и периодических изданий кое-как дотянуть до дома и рухнуть в кровать. Если прибавить или, наоборот, отнять арендную плату, канцелярские принадлежности, всяческие сборы пожертвований, трамвайные билеты в оба конца, свет и отопление, патенты и лицензии, посещения парикмахерской, чаевые провожатым, содержание себя и дома в должном виде и еще тысячу разных разностей, не поддающихся подсчету, то становится ясно, что, проводя весь день в постели в любое время года и только два раза в месяц меняя пижаму, я бы существенно увеличил наши доходы. Дела, сказал я себе…

Крик. Пауза. Снова крик.

(С обыкновенной разговорной интонацией.) Кто-то кричал? Миссис Руни. Наверное, это миссис Талли. Муж ее колотит нещадно: у него ведь постоянные боли.

Тишина.

Мистер Руни. Битва длилась недолго. (Пауза.) На чем я остановился?

Миссис Руни. Ты говорил о делах.

Мистер Руни. Ах да, о делах. Так вот, говорю я себе, пора тебе, старина, отходить от дел, они-то от тебя уже отошли. (С обыкновенной разговорной интонацией.) Бывают минуты просветления.

Миссис Руни. Я очень устала и замерзла.

Мистер Руни (рассказывает). Но, думаю я, в домашней жизни свои ужасы: вытирают пыль, подметают, проветривают, скребут, вощат, стирают, хиреют, оттирают, сушат, косят, утрамбовывают, шаркают, бранятся, пилят, рвут, толкут, гремят, хлопают дверьми. Да тут еще соседские, с позволения сказать, детки – такое веселенькое, здоровенькое, визгливое отродье. В какой-то степени, говорю я себе, ты можешь стерпеть все это по выходным. Но каково будет в будни? В среду, например. Или в пятницу. Ничего себе, должно быть, в пятницу! Тогда я предался воспоминаниям о своей конторе на тихой улочке в полуподвале, со стершейся табличкой на двери, с кушеткой для отдыха и бархатными шторами. Я подумал, как много значит для меня это, пусть временное – всего с десяти до пяти, – но такое уютное погребение с бутылочкой легкого пива по одну руку и холодной треской по другую. Пожалуй, ничто, даже сама смерть, не заменит мне этого. Тут я заметил, что мы стоим. (Пауза. Раздраженно.) Что это ты так отклонилась? У тебя обморок?

Миссис Руни. Меня мутит, и еще я очень замерзла. Эту летнюю юбку так продувает, что можно подумать, на мне одни панталоны. Я толком не ела с одиннадцати.

Мистер Руни. Ты отвлекаешься. Я говорю, а ты слушаешь ветер.

Миссис Руни. Ну что ты, мне так интересно, рассказывай, рас сказывай, а потом мы поднажмем и придем к нашему пристанищу целыми и невредимыми.

Мистер Руни. «Придем к пристанищу»… «невредимыми»… Знаешь, Мэдди, иной раз кажется, что ты одолеваешь какой-нибудь мертвый язык. Миссис Руни. А ведь правда, у меня у самой бывает это ощущение, невозможно мучительное.

Мистер Руни. Признаться, иногда, когда я вдруг сам себя услышу, мне тоже бывает не по себе.

Миссис Руни. Вообще говоря, когда-нибудь он тоже станет мертвым, как наш гаэльский[9], тут уж ничего не поделаешь.