Солнце сквозь снег - Дениз Робинс

Она знала, что ей придется либо уйти к Чарльзу, либо проститься с ним и остаться с Гаем навсегда. Она не могла больше продолжать эту тайную связь. Это было не в ее натуре. Другие женщины могли так поступать. Люсия знала таких немало — им было незнакомо чувство вины, они наслаждались радостями запретной любви и как ни в чем не бывало возвращались в родной дом, к мужу и детям.

Люсия была иной. Она ненавидела ложь и притворство, интриги и обман. Но больше всего на свете не любила огорчать людей. Ей невыносимо было причинять боль своим детям. Поэтому она должна либо вырвать Чарльза из своего сердца и забыть о нем, либо уехать с ним и пойти на развод. Если только… если только Гай согласится дать ей развод.

До сих пор, как ей казалось, муж не подозревал о Чарльзе Грине. А если он что-то и знал, то не подавал виду или намеренно закрывал на это глаза.

До сих пор она пыталась держать все в тайне, чтобы правда не выплыла наружу. Гай знает, что она с ним несчастна. Но то, что она способна ему изменить, — скорее всего, даже не приходит ему в голову. Для этого у него слишком много мужского тщеславия. Он не догадается приписать ее нынешнее нервозное состояние тому, что в ее жизни появился другой мужчина.

Муж часто упрекал ее в том, что она слишком неуравновешенна и капризна. Но Люсия всегда была верной женой Гаю. Что бы она ни испытывала — горькое разочарование, обиду, тоску, — старалась заботиться о нем как можно лучше, и детям была прекрасной матерью. Но сейчас она уже не могла так гордо и высоко держать голову, как прежде, и с горечью признавалась в этом себе. По закону она виновна перед мужем и дочерьми, и поэтому Гай имеет право первым подать на развод. Тогда ее могут лишить прав на детей.

Это возмущало Люсию до глубины души. Она сомневалась, что в мире найдется много женщин, способных, как она, в течение стольких лет быть хорошей женой и матерью, несмотря на отчаянное разочарование в муже. И вот она отказалась от этой безнадежности и нашла того единственного мужчину, которого ждала всю жизнь, и все только для того, чтобы пережить позор публичного развода и разлучение с детьми, которые достались ей с огромным риском, почти ценой собственной жизни.

Люсия вспомнила то незабываемое утро, когда ее пронзила невыносимая боль и она чуть не умерла. Это было утро того дня, когда появилась на свет Барбара. Роды были очень тяжелые… потом осложнения… толпа врачей… томительные недели в больнице. Барбара была довольно болезненным ребенком и требовала особого внимания. Люсия была преданной и любящей матерью и в первые месяцы, и во все последующие годы. И все это могла перечеркнуть ее измена мужу — опеку над девочками передадут отцу, который едва замечает их.

Такие тревожные мысли мучили Люсию в тот вечер.

Зазвонил телефон.

Люсия поднялась из-за столика и, взглянув на часы, тут же очнулась и засуетилась. Кинулась к постели, села и сняла трубку изящного аппарата из слоновой кости.

Она знала, что это звонит Чарльз. Сегодня утром она получила от него письмо — он обещал позвонить ей из Лондона или из отеля «Комплит Англер», в полумиле вверх по реке от ее дома. Люсия сама попросила его о встрече. Они не виделись уже неделю, и она чувствовала, что ей надо срочно с ним поговорить. Она понимала, что долго не выдержит.

Люсия осторожно сказала «Алло». Ада, их горничная, всегда брала трубку в вестибюле, так что любой разговор могли подслушать. А иногда Гай сам подходил к телефону.

Однако сегодня Ады не было, и Люсия предупредила Клару, младшую горничную, что сама будет отвечать на звонки.

— Я слушаю. Кто это?

Мужской голос радостно ответил:

— Это я!

У Люсии сразу ослабели и задрожали ноги, глаза заблестели, на губах появилась улыбка. Голос Чарльза! От одного звука этого голоса в душе у нее воцарялся неописуемый покой. Самый прекрасный на свете голос — милый, мальчишеский, звонкий. В Чарльзе было что-то очень юное, очень свежее и кипуче жизнерадостное. Потрясающее чувство юмора, чего так не хватало Гаю. Чарльз умел дурачиться. Гай на это был не способен.

— Люсия, ты?

— Да.

— Можно говорить?..

— Да, думаю, да. Ты где?

— Там, где ты просила меня быть.

— Я так и подумала, тебя так хорошо слышно…

— Ты можешь приехать?

— Да, — сказала она дрожащим от счастья голосом. — Сейчас приеду.

— Люсия…

— Потом, — перебила она его. — Подожди несколько минут, дорогой.

Она положила трубку. Кровь гудела у нее в жилах. Она была уже не той подавленной, отчаявшейся женщиной, которая предавалась мрачным размышлениям. Она ожила, воспряла духом и телом. В Люсии появилось какое-то сияние; тем, кто видел ее в такие минуты, казалось, будто она находится во власти чарующего сна.

Она быстро подошла к туалетному столику, аккуратно припудрилась, чуть подкрасила ресницы тушью и освежила помаду на губах. В шкафу нашла пиджак из верблюжьей шерсти, накинула его на плечи и, схватив сумочку, выбежала из комнаты.

В коридоре она столкнулась с Элизабет Уинтер, которая выходила из детской.

Они посмотрели друг другу в глаза. Сердце у Элизабет упало — она сразу поняла, что Люсия идет на свидание к Чарльзу Грину. Она слышала, как звонил телефон, и уже не раз видела это сияющее выражение лица Люсии Нортон, когда та шла на встречу с мужчиной, который внес такую сумятицу в ее жизнь.

Люсия с вызовом посмотрела на гувернантку:

— Пойду пройдусь, подышу свежим воздухом. Я недолго.

Элизабет кивнула и направилась в ванную постирать чулки. По дороге девушка подумала: «Врет. Она идет на свидание с тем мужчиной. Бедные, бедные детки!»

Люсия сбежала по широкой парадной лестнице в холл. Вестибюль в их доме был отделан мрамором, как в старинных особняках, высокие окна выходили на реку. Стены украшали фламандские гобелены. В центре стоял полированный столик, на нем — серебряная ваза с букетом полевых цветов.

Люсия прошла через холл в гостиную. Гардины еще не были задернуты, и вся комната была окрашена золотистым заревом заката. Интерьер был изысканный — полированный паркет, старинные персидские коврики с выцветшим красно-синим рисунком, высокая темная мебель времен королевы Анны, тщательно подобранные шерстяные покрывала темных цветов и куча вышитых подушек. Пастельные стены и черные стропила под потолком. Картин не было, кроме двух цветочных натюрмортов в позолоченных флорентийских рамах.

У одной стены комнаты был устроен большой камин. У другой, напротив двери, стояла самая ценная вещица — комод, тоже времен королевы Анны, украшенный дорогой фарфоровой вазой, в которую Люсия каждое утро ставила свежие розы, срезанные в саду.