Следопыт Урала - Анатолий Александров

РОКОВАЯ ВСТРЕЧА

Позади осталась Самара. Около деревни Черниково обоз экспедиции остановился табором. Погода выдалась хорошая, и в деревню решили не заезжать. Спадала дневная жара. Мужики-возчики распрягали лошадей. От телег пахло дегтем. Роем вились слепни, привлеченные едким запахом конского пота.

— Петьша, Петьша, мово серого-то возьми со своими!

— Ла-а-дна!..

— Николка! А ну шасть на речку за водой, кашу варить пора.

— Поспешаю, Тимофей Захарович!

— А кто по дрова? А ну, бери топоры...

Березовая роща огласилась стуком топоров, голосами людей, ржанием лошадей.

По обочине пыльной дороги, поддерживая руками длинное платье, шла Амалия Карловна. Рядом с ней вышагивал Василий, позади, семеня кривыми ногами, обтянутыми светлыми вылинявшими чулками, торопился повар Порфирьич. Всю жизнь провел он на барской кухне. К старости чем-то не потрафил барину и в наказание был отправлен в экспедицию. Все трое отправились в деревню закупать продукты для господского стола — для Палласа и его учеников. Мужики готовили себе сами.

— Василь, а у тебя есть брат?

— Нету, Амалия Карловна. Я у маменьки и тятеньки один. Они меня в люди выводили, а теперь, поди, извелись, в эку даль меня проводили.

— Я тоже скучаю о своем брате. Он далеко, я его так любила.

— А где он?

— О... — Она перешла на русский язык, подбирая с трудом слова. — Он будет замешательный доктор. Его будут уважать. Он будет иметь свой домик, садик. Доктор спокойно. Мой Петр выбрал очень беспокойный жизнь. Но раз ему это нужно...

— А ваш папаша?

— Мой фатер пастор, его фатер крестьянин.

— Выходит, дедушка-то у вас тоже из мужиков. А у вас мужиков продают?

— Что ты? Что ты? Никогда! Человек не есть животный, который можно продать...

Тем временем в лагере под березой Паллас с помощью Соколова вел разговор со старостой деревни.

— Сколько дворов — хозяйств — имеет деревня? Сколько лошадей? Сколько сеют хлеба?

Староста, невзрачный на вид, плутоватый мужичонка, переступал по траве новенькими лаптями, теребил рыжеватенькую вылинялую на солнце бороденку. «Оно, конечно, бумага у приезжих из самого Петербурга, — думал он, — все им доложить полагается, а не ровен час, после этого-то распроса подати прибавят». И он приговаривал тоненькой скороговоркой:

— Дворов-то, пожалуй, до полусотки. Так это одна лишь видимость, что дворы. Двор-то есть, а хозяйства-то, почитай, и нету. В каком дворе и кошка за главную скотину идет. А сеять? Сеять-то мы сеем, а вот с этого суглинку да при нонешной жаре собирать-то — ничего не соберем.

Паллас все это обстоятельно заносил в свою тетрадь. Соколов, видя, что мужик хитрит, увел разговор в сторону, стал выспрашивать всякие разности и чудеса. Староста оживился:

— Слоновых костей в овраге, почитай, куча, тьма тьмущая, видать, от всемирного потопа остались. Мигом покажем, а надо, то мужиков спошлем, чтоб копать.

Паллас заинтересовался «слоновыми костями» — останками мамонтов. Староста обрадовался — удалось избежать разговора об урожае и доходах мужиков. Решено было остановиться на дневку, чтобы посмотреть кости.

Утром Соколов и Зуев принялись откапывать в осыпи гигантские кости и замерять их. Паллас сидел поблизости на огромной берцовой кости, записывал что-то в тетрадь.

— Петр Семенович! А откуда столько костей? — допытывался Василий.

— Сие есть остатки большой катастрофы, — ответил профессор, отрываясь от записи.

— Вроде от всемирного потопа осталось, — вставил свое слово Никита Соколов.

— Большая катастрофа! А потоп? Потоп оставим для пастора.

— Если в сих краях слоны водились, выходит и зимы здесь не было? — любопытствовал Зуев.

— Для вывода такого нет достаточных оснований, — ответил Паллас. — Могло быть тепло, мог быть особый слон.

Костей мамонтов оказалось так много, что ими можно было нагрузить целый обоз. Взяли только пару бивней и берцовую кость. Их сразу же направили в Самару, а оттуда в Петербург, в музей Академии.

Экспедиция тронулась дальше. Поля привольно и широко раскинулись по обе стороны дороги.

Экспедиция остановилась на полдник около небольшой деревни Поликарповки. Стали разбивать лагерь и обнаружили, что нет подводы с хлебом. У телеги сломалась ось и ее где-то в пути чинили.

Хлеб решили достать в деревне. Пошли туда сразу Амалия Карловна, Паллас, Соколов и Зуев. Лучший хлеб, конечно, водился в богатой избе. Но в деревушке все избы ершились обтрепанными соломенными крышами, окна подслеповатые, закопченные дымом — избы топились по-черному, без труб.

Пустынно. Даже ребятишек не слышно. Возле одной избы остановились. Перед проезжими выросла старуха. Увидев господское платье, поклонилась до самой земли.

— Здравствуйте, бабушка! — обратился к ней Зуев. — Проезжие мы. Хлеба бы нам достать.

— И-и, родимые, — кланяясь, нараспев протянула старуха, — разве наш хлеб исть будете? У нас вся деревня с. Вознесения одну лебеду ест. Хлеб-то барину идет. Барщина у нас по четыре дня на неделе. Вот разве у Марфы. У них, кажись, еще хлеб ноне был. Эвон их изба-то, — и она показала своей сухой коричневой рукой с распухшими ревматическими суставами на взгорье, где стояли более исправные избы. На зов из избы вышла молодая, но уже надломленная тяжелой работой женщина. Отвесив низкий поклон, она на просьбу о хлебе с готовностью отозвалась:

— Слава те господи, мы с хлебом живем, мужик-то мой у барина в кузне.

Она вынесла и подала Амалии Карловне початый каравай.

— Весь тут, матушка барыня, не обессудь. Ежели мужик сегодня муку принесет, печь буду. Берите.

Амалия Карловна растерянно держала в руках плоский, плотный кусок, больше напоминавший камень, чем хлеб. С трудом отломив кусочек, она взяла его в рот. Отщипнул хлеб и Паллас. Василий и Никита хлеб не пробовали, такой хлеб им был знаком с детства.

— С корьем хлеб-то? — спросил Никита у хозяйки, которая с нескрываемой радостью бережно приняла возвращенный Амалией Карловной каравай.

— С корьем, с корьем. А кто же нонче из одной муки-то печет. Разве мы баре?

Так и возвратились в лагерь без хлеба. Василий и Никита рассказали Палласу и Амалии Карловне о том, что в непросеянную ржаную муку крестьяне добавляют высушенную и измолотую березовую кору. К роще шли молча. Паллас, недовольный тем, что не удалось достать хлеба, Амалия Карловна, пораженная нищетой, Никита и Василий, взволнованные воспоминаниями о своем детстве.

Тронулись в путь, так и не поев, в надежде, что через несколько верст встретится барская усадьба.

Дни бежали незаметно. Наступала осень. Василий освоился в экспедиции. Паллас отличал его за исключительное усердие, сноровку и любовь к знаниям.

— О... очень хорошо, очень хорошо! — торжественно произносил он, принимая от Василия описание растений или выслушав его мнение о прочитанной книге. — Наука любит труд. Вы есть способный ученик, я рад видеть в вас свой помощник!

Рано утром Василий на одной из стоянок направился к оврагу, где хотел посмотреть в осыпях почвенные отложения. Внимательно всматриваясь, Василий медленно шел по дну оврага, покрытому мелкими кустами. Солнце поднялось уже высоко и не по-осеннему стало припекать. Готовясь лазить по оврагу, Василий оделся проще: в полотняную рубаху и потертые штаны из грубой материи. Тяжелые ботинки он снял и закинул за плечи.

Перетирая пальцами глинистые породы, Василий вдруг услышал шорох. Что-то мелькнуло в кустах, и на дно оврага потекли струйки потревоженной сухой осыпи. Василий метнулся к кусту и увидел устремленные на него черные глаза голого до пояса мальчика. Штаны у него были из рваной овчины. Темная с оливковым оттенком кожа, острые скулы, сплюснутый нос, бритая до синевы голова с торчащей на ней черной косичкой выдавали в нем калмыка.

Мальчик, затравленно озираясь, старался весь втиснуться под небольшой кустик.

Василий присел перед мальчиком и протянул было ему руку. Калмычонок сжался, словно ожидая удара, зажмурил глаза, обнажил ровные белые зубы.

— Что ты, что ты? — успокаивал его Василий. — Я тебя не трону. Не бойсь, — и он убрал руку и даже несколько отодвинулся в сторону. Мальчик немного успокоился.

— Ты что, потерялся? Э-э, да ты по-русски-то не понимаешь!

Василий достал из кармана завернутый в чистую тряпочку кусок круто посоленного хлеба. Протянул мальчику.

— На, бери! — и он, улыбнувшись, кивнул головой. Опасливо взглянув на незнакомого ему человека, мальчик быстро, как зверушка, схватил с ладони хлеб и жадно вцепился в него зубами. Сидя рядом с мальчиком, Василий наблюдал за ним.

— Наголодался, — рассуждал он про себя, окончательно убедившись, что мальчик не понимает по-русски.