Барышня ищет работу - Салма Кальк

как, на левом берегу, от плотины прямо. До Мухиной, потом дальше. Любым транспортом.

— Боюсь, я вас не понимаю. Плотина? Да и остальные названия мне тоже ни о чём не говорят. Но я вижу, что вы правдивы, видимо, ваши слова — это последствия травмы головы. С кем вы живёте? С родителями? С мужем?

— Нет, я не замужем. Я живу с тётей, маминой сестрой. Мама… уехала. В другую страну. А отца своего я никогда не знала, только бабушку, его мать.

И ношу на шее её крестик, она мне его надела давным-давно, и велела не снимать никогда, даже если купаться. Сказала, что шнурок заговорённый, никогда не порвётся и не натрёт кожу, что бы ни случилось. Я и ношу. И сейчас он со мной — я проверила.

— Ваша одежда в сундуке под кроватью, — сказал врач. — Но я не могу отпустить вас, даже когда вы уже будете в силах, если вы не знаете, куда вам идти.

— Скажите, а… землетрясение вчера было? — спросила я, чтобы, ну, хоть что-то спросить.

Потому что всё звучало как-то очень нехорошо.

— Было, — тут же ответил он. — И довольно чувствительное, давно таких не случалось, года три, что ли.

Три — много, позапрошлой зимой у нас чуть ли не каждый месяц трясло. Но хоть вчерашнее мне не привиделось!

— Значит, я помню правильно, — вздохнула я.

— После травмы головы случается, что пациенты не помнят какой-то части прошлой жизни, даже если в остальном они здоровы, — врач смотрел сочувственно.

6. Ни розетки, ни лампы, ни компьютера

6. Ни розетки, ни лампы, ни компьютера

Как это я не помню? Всё я помню!

— Как зовут вашу тётю?

— Филиппова Галина Дмитриевна, — сказала я.

— Она домовладелица?

— Да, мы владеем нашим жильём напополам.

Когда мама уезжала, она уговорила меня обменять долю в нашей с ней квартире на долю в квартире тёти Гали. Я поспорила немного — да и перестала, с мамой спорить — дело гиблое. Другое дело, что у нас с ней квартира была — трёшка в новостройке, светлая и просторная, а квартира её родителей, принадлежавшая им с тётей Галей — это двушка-хрущёвка в Юбилейном. И ездить на работу мне тоже было ой как неудобно. Но можно сказать, что меня поставили перед фактом. И добавили ещё — что ты, мол, счастья не хочешь родной матери, которая тебя вырастила и выучила? Не нравится — зарабатывай на свою квартиру и живи, как хочешь, а я тебя не на улице оставляю.

— Хорошо, придёт следователь — и поищем вашу тётушку по реестру домовладельцев. Не потеряетесь, не переживайте. Сколько вам лет?

— Двадцать пять.

— Ваша тётушка — вдова?

— Нет, она никогда не была замужем.

Отношения какие-то были, но давно, я уже особо и не помню. Ловила обрывки разговоров, что тётя Галя собиралась за кого-то замуж, но бабушка, их с мамой мать, не разрешила, чем-то ей жених тёти Гали не понравился. И не сложилось, но потом тётя Галя просто родила дочку. Таня сейчас в Москве.

Да что я о глупостях-то каких-то? Мне нужно понять, как найти тётю Галю!

— Скажите, а телефон вы не дадите? Я бы ей позвонила.

Доктор весьма изумился.

— Телефон? В смысле — дадите? Вы можете прийти ко мне в кабинет, там есть телефон.

— Стационарный?

— Конечно, а как иначе? По-другому можно, только если вы маг, а вы не маг, это бесспорно.

Что? Какой, к лешему, маг? Он что, телевизор пересмотрел?

— Знаете, я бы попыталась позвонить, если можно. Но я думаю, мне не стоит ходить босиком.

— Что-нибудь придумаем, — он легко поднялся и вышел, и я слышала — говорил кому-то в коридоре найти обувь для барышни.

Совсем скоро пришла та медсестра, которую я уже видела, и она принесла мне какие-то ужасные войлочные башмаки.

— Вот, барышня, вы уж простите, но других нет.

Нет — так нет.

— Подскажите, куда идти? Доктор сказал, что телефон у него в кабинете.

— Идёмте, покажу, — закивала она.

Я прошла за ней по коридору, и в башмаках, конечно, было теплее, чем без них, но они оказались велики мне и безбожно спадали. Но дошлёпать до кабинета удалось, я вошла, оглядела деревянный письменный стол — с ящиками, а сверху на нём — бумаги и письменный прибор, да, черт побери, перья, писчие перья на палочках, никаких ручек, ни одной! Нет компьютера, даже старого, никакого! И розетки в стене нет, ни одной. И лампы на потолке тоже нет! А потом я посмотрела на книжный шкаф.

Это было фиаско. Или я сошла с ума, или я не понимаю, что за буквы написаны на корешках книг! Господи, это вообще что? Нет, я вообще где?

Я присмотрелась внимательнее, мало ли, вдруг это резкость в глазах не наводится, или как ещё-то назвать такое состояние, ерунда какая-то, короче. Видимо, напряглась, потому что голова заболела снова, но — буквы вдруг сложились в надпись! Понятную надпись! «Лечение внутренних болезней», «Анатомия», «Основы целительства», «Приготовление снадобий с использованием целительской силы», «Лекарственные травы»… Вашу мать, что такое-то!

А потом я увидела телефон. Да, это телефон, бесспорно, такой у нас есть в городском музее. Коробочка, сверху рычаг, на нём лежит трубка. И всё. У него даже диска нет! Это значит, нужно поднимать трубку и говорить, с кем соединить, да? И что я скажу? Номер тёти я выучила на память, потому что мало ли, какая возникнет надобность, но чем он мне здесь поможет?

У меня снова сильно заболела голова, затошнило. Я прислонилась к стене и тяжело дышала, и в таком виде меня застал доктор Зимин.

— Ольга Дмитриевна, кажется, вам пока ещё рано вставать, — покачал он головой.

Взялся руками за мои виски, и я смогла разглядеть то самое белое свечение. Держал, просто держал… но боль уходила, в самом деле уходила. И силы, которые едва перед тем вернулись, тоже уходили.

— Идёмте-ка обратно.

Он крепко взял меня за плечи и повёл в палату, а там уложил на кровать, сняв с неё одеяло. Снял с меня башмаки, поставил на пол, потом укрыл одеялом.

— Вы пережили