Жесткокрылый насекомый - Алексей Лукьянов

Коля-второй, например, закончил местный физмат и, между прочим, несколько раз помогал Марине Васильевне хоронить ее зверей, а просто Коля имел первый юношеский разряд по шахматам. Такое уж им выпало счастье: вырасти здоровыми, красивыми парнями одного типа внешности, неробкого десятка. Аскольд подобрал их сам, когда хозяйка (барыня, как ее называли Двое-из-ларца) распорядилась нанять толковых ребят в охрану. Барчук Николаям скорее нравился, но, едва у него начинались эти закидоны с окнами и дверьми, — готовы были растерзать.

К чести Одинаковых-с-лица следует заметить, что все маршруты и знакомства своего подопечного они знали досконально. Например, Альбин Петрович довольно близко знался с Андрюшей. Этот здоровенный детинушка в пузырящихся трико и резиновых сапогах, умственно отсталый с детства, был королем уличных реприз и всеобщим любимцем Большой Ольховки. Издалека он кажется большим ребенком, но стоит подойти ближе, и вы начинаете понимать, что встречаете Андрюшу не первый уже десяток лет, и загорелое детское лицо покрыто белыми морщинками у глаз, и волосы седые… Потом десяток шагов назад — и время опять невластно, и вы хихикаете, когда Андрюша подходит к этакой расфуфыренной даме и говорит нараспев:

— Привет! А ты похудела! Ножки тонкие, жопа толстая!

Дамочка не знает, куда деваться, а кавалер стоит, ждет ответа: он же светскую беседу начал. Мало кто отваживался продолжать подобный разговор, а одна тетка возьми да скажи:

— Ты тоже похорошел!

— Правда? — обрадовался Андрюша. — Ну тогда пойдем, жениться будем…

Иногда он сидит с бабками, торгующими семечками, и рассказывает о комнатных цветах:

— Прихожу домой, а там фиалки. Смотрят такие, хитрющие такие… Я говорю: «Ну что смотрите?» А они хитрые, смотрят, ничего не говорят… А герань не смотрит, она скромная. Герань сильней люблю.

Мало кто знал, что Андрюша рисует. Рисует одно и то же — дома и окна. Пиворас был среди избранных.

К Андрюше домой Двое-из-ларца и пришли.

— Альбин Петрович у вас? — спросили они в голос у пожилой усталой женщины, Андрюшиной сестры.

— Андрюша, что ли?

— Нет, его друг. Чернявый такой.

— А, Пиворас, — поняла женщина. — Нет, давно не появлялся. А вы кто такие?

— Воспитатели, — ответили Коли, переглянувшись. — Если он появится, позвоните вот по этому номеру, у него мать волнуется.

— У кого? У Пивораса? Я думала, он сирота.

— Скоро будет, — успокоил просто Коля. — Побегает так — и преставится мамаша.

Итак, поиски пока результатов не дали. Но Одинаковы-с-лица не унывали. Они знали, что рано или поздно барчук проголодается и придет на лесопилку. Китайцев они уже настропалили.

два

Марина Васильевна все утро безудержно рыдала над издохшим котом, гладила успевшее окоченеть тело, и горю, казалось, не будет конца.

Когда сил плакать не осталось, Марина тяжело поднялась с колен и пошла на лоджию. Там отыскала в шкафу коробку из-под обуви, выстелила ее старым полотенцем, уложила внутрь останки Гаврика, а затем засунула коробку в большой полиэтиленовый мешок. На горловине нацарапала авторучкой «голова». Накинула плащ, взяла лопату, пакет под мышку и отправилась на «кладбище». В глубине двора, на пустыре, имелось подходящее место для захоронения, но холодная война с соседями не позволяла закапывать животных рядом с домом, так что пришлось искать место для погребения в городском парке.

Дождь не прекращался всю ночь и утром только усилился. Без зонта Марина промокла уже через минуту. Дождь стекал по волосам за ворот, капал с носа, Гаврик, хоть и худющий, становился все тяжелее — оттого, наверно, что широкую коробку очень трудно придерживать локтем. Сначала Марина Васильевна меняла руку каждые сто метров, но на полпути к «кладбищу» эти манипуляции с коробкой и лопатой вывели ее из состояния скорби — неудобство мешало сосредоточиться. Минут пять она приноравливалась, как удобнее нести инструмент и тело, ничего не добилась и продолжила двигаться прежним манером, раздраженная до крайности.

К колесу обозрения, возвышавшемуся над парком, Марина вышла в самом скверном расположении духа. Настроение не самое похоронное: хотелось вбивать гвозди в гробы врагов.

Через центральную аллею она прошла в самый дальний конец парка и остановилась у сиротливой, бог весть какими путями оказавшейся здесь скамейки. Необходимо было передохнуть и успокоиться.

Напротив в траве стоял обшарпанный автомобильчик, снятый с аттракциона «Гонки». Почему-то вспомнился вчерашний Евгений, тот момент, когда его забирали. Господи, как он ревел… чуть голос не сорвал, бедняга. Где он, как он?

Пакет с коробкой Кулик оставила на скамейке, а сама подхватила лопату и ринулась преодолевать кустарник, за которым скрывалось «кладбище».

Продравшись сквозь плотную стену акаций и шиповника, Марина оказалась в молодом осиннике. Следы массовых захоронений не успели затянуться, полоска земли вдоль кустарника напоминала заскорузлую рану. И сейчас Марине Васильевне предстояло ее расчесать. Тупая лопата остервенело вгрызлась в дерн…

Мор начался месяц назад. За три недели перемерло семнадцать кошек, как уличных, так и домашних, и ветеринар, к которому Марина носила больных, начал уже психовать:

— Какого черта вы тащите домой больных животных? Их легче усыпить!

Кулик не вступала в споры, хотя точно знала: нельзя решать, кому жить, а кому сдохнуть, так и до фашизма легко докатиться. Спасать нужно каждого.

Но спасать не получалось. Вся зарплата, все репетиторские гонорары уходили на лекарства, шприцы, капельницы, а животные продолжали гибнуть. Однажды за день Марине пришлось похоронить пятерых. Из десяти персов дома выжили только Римус, Лапка и Манечка, остальные, непородистые, сократились вдвое, всего кошек осталось одиннадцать.

Собак болезнь миновала.

Мать с отцом не могли не обратить на это своего драгоценного внимания:

— Ну теперь-то ты перестанешь тащить в дом всех этих засранцев? Они же дохнут у тебя!

Не на ту напали. Марина уже нашла, кого забрать домой: очень многие дворняги нуждались в лечении и усиленном питании. Эпидемию вроде удалось приостановить; даже Гаврик, последний из тяжелобольных, стал проявлять интерес к жизни вообще и еде в частности. Поэтому меньше, чем за неделю, Марина Васильевна восстановила популяцию кошачьих в своей квартире и даже увеличила поголовье за счет совсем маленьких котят.

Боже, не дай вновь начаться этому кошмару: Гаврик контактировал с другими кошками, если эта зараза повторится опять… не дай Бог…

Копать трудно. Корни кустов, а также стоящих рядом осин переплелись, образовали арматурную сетку, не дающую нарушать целостность земли.

Дождь чуть притих, но суглинок уже промок насквозь, сочится жидкой грязью, стекает с лопаты. В остальные разы ей помогали: ребята из института, муж знакомой кошатницы Веры Ильиничны, да и погода с апреля стояла сухая и теплая, так что проблем с рытьем могилок не возникало. Глубина в три штыка — вполне хватит для кошки.

Раздалось резкое шипение, тело пронизало до костей приятным зудом, затем что-то щелкнуло, по ту сторону кустов вспыхнул ослепительно-белый столб света — и шарахнуло так, что у Марины Васильевны заложило уши и потемнело в глазах. На ногах она удержалась лишь благодаря третьей точке опоры — лопата надежно застряла в суглинке.

С трудом расцепив пальцы, пошатываясь, пытаясь локализовать где-то в затылке комариный звон, почти на ощупь Марина выбралась на аллею и огляделась.

О существовании скамейки, где она оставила мешок с Гавриком, свидетельствовало лишь пятно копоти и труха, рассыпанная в радиусе двадцати метров. Кое-где валялись ошметки картона и полиэтилена.

Погребать кота не пришлось, он предпочел рвануть на небо экспрессом, минуя длительный путь через землю.

— Гаврик… — жалобно протянула Марина Васильевна и не услышала свой голос, имя прозвучало внутри головы само по себе и заметалось эхом по таинственным недрам черепной коробки.

Из ступора ее вывел тип в спортивном костюме, под зонтом, с шарпеем на поводке:

— Что это было?

Марина скорей прочла по губам, чем расслышала вопрос.

— Взрыв. Говорите громче, я почти ничего не слышу — уши заложило.

Небритый собачник восхищенно поглядел на Марину Васильевну.

— Вы видели, как молния ударила? — радостно проорал он.

Звук проникал, как сквозь вату, но, видимо, слух все равно начал приходить в норму.

— Не знаю, — призналась Кулик. — Вспыхнуло что-то, потом взорвалось…

— Я в газету напишу, можно? Как вас зовут?

Марина замотала головой, которая тут же отозвалась чудовищной болью.

— Не надо в газету? — расстроился тип.

— Имени не надо. Пишите от первого лица.