Пятый постулат - Кира Измайлова

— Ты, девка, совсем сдурела, что ль? Ты на кого руку подняла, шелупонь эдакая?! Да как посмела-то?!

Далее последовал еще с десяток менее приличных эпитетов, которые оказали на Машу такое же воздействие, как холодная вода на разбушевавшегося кота: она мигом потеряла запал и осознала, что наделала. Нет, ей было невдомек, что Яреук имел в виду, однако сам факт того, что она — общевистка и воспитанная девушка! — ударила человека, ударила тяжелым предметом, вызывала оторопь. Сколько их в школе учили, что человек человеку друг, товарищ и брат, а стоило только столкнуться с таким неприятным типом, как этот МДУ, как из головы мгновенно вылетели усвоенные в детстве прописные истины! А еще… еще у пострадавшего кровь на лбу показалась: это, наверно, Маша рассадила ему кожу тяжелым переплетом в стальной окантовке! А если у него теперь сотрясение мозга будет?..

Яреук кинулся поднимать Весьямиэля и пристраивать его на лавке. При этом он что-то жалобно причитал и все норовил повиниться перед беспамятным, что не уследил и не уберег. Впрочем, ушиб оказался не слишком серьезным (а может, череп у пострадавшего был достаточно прочным), так что мужчина начал приходить в себя.

Маша всхлипнула, вытерла кулаком слезы (она и не заметила, когда они потекли по щекам) и вымолвила:

— Извините, я не хотела!

Вот как надо — если не права, то нужно уметь признать ошибку!

Но на ее раскаяние отреагировал лишь лесник, раздраженно шикнув:

— А ты молчи! И поди с глаз долой, а то сейчас господин очнуться изволят и высечь тебя прикажут!

Смысл сказанного доходил до Маши постепенно:

— Господин… высечь?! — промямлила она непонимающе. Неужели она ошиблась и приняла своего попутчика за МДУ, такого же товарища, как и она сама, пусть и трудящегося в другой сфере?! А он, выходит, — недобиток империализма, а этот лесник его еще и защищает?! — Вы… вы апологет угнетения трудового народа! — припечатала Маша запальчиво.

— Ах, ты еще и обзываться смеешь? — возмутился Яреук. Таких слов он не знал, но безошибочно определил, что они ругательные. — Дерзкая девка, а ну брысь из моего дома! На улице постоишь! И я всё-о старосте расскажу, пускай тебе всыплют горячих!

Маша возмущенно смотрела на него: вот из-за таких, как он, прихлебателей жирующих капиталистов, до сих пор не победила межмировая общевистическая революция! Она хотела было объяснить леснику весь ужас его заблуждений, рассказать, как глубока бездна его падения, однако тот вновь повернулся к «господину», не обращая больше на девушку никакого внимания.

Маше ничего не оставалось, как схватить тулуп, заветную книгу, сунуть ноги в валенки и выскочить из дома, громко хлопнув дверью. Далеко она, впрочем, не ушла: лесниковы собаки не собирались выпускать ее со двора, так что Маша уселась на крылечке и пригорюнилась…

Мало того, что она подняла руку на человека!.. И пусть он поганый капиталист — кем он еще может быть, весь в драгоценных камушках, как это она сразу не догадалась, что даже МДУ не нацепит на себя столько пошлых побрякушек! — но всё-таки человек, и его, наверно, можно было переубедить словом… А если начать с рукоприкладства, так уж конечно, никто не подобреет! Так вот, она ударила идейного противника (и неважно, что Маша об этом еще не знала), да еще позорно сбежала, даже не попытавшись прояснить ситуацию! И, кстати, выяснить, откуда взялся этот самый противник… В окрестностях Верхнешвейска такого оказаться никак не могло! Шпион? Ну, это глупо! Какой шпион станет так привлекать к себе внимание?..

Тут Маша припомнила, что лесник говорил о поселке под названием Перепутинск. Но ведь поселок же, а не какой-нибудь… где там жили капиталисты? Дворец, вот! Хотя, может, и дворец поблизости отыщется… И что тогда делать?

«Как что? — поразилась Маша своим мыслям. — Конечно, нести просвещение в массы! Никаких дворцов, таких, как этот… раззолоченный, словом не проймешь! Надо начинать с трудового народа, как делал сам Вождь, а потом уже сплоченные массы сами разрушат дворцы и разделаются с угнетателями!» Тут Маша представила человека, выведшего ее из леса, повешенным или расстрелянным, и поёжилась — неприятное оказалось зрелище. Одно дело видеть такое на плакатах и в живых картинах — там и кровь ненастоящая, и угнетатели выглядят так, как должны, — со злобными глазками, толстые, разожравшиеся на крови угнетаемых, и вообще омерзительные… И совсем другое — воображать, как такое же проделают даже вот с таким нехорошим человеком. Маше даже жалко его на минутку стало, но она быстро взяла себя в руки. Зло любит прикидываться добреньким и красивеньким, а копни поглубже — испугаешься! Положим, этот мужчина добреньким не прикидывался, так что и копать не пришлось…

«Ну, можно его посадить в тюрьму, — благородно решила Маша. — Или отправить в трудовую колонию, пусть работает на благо общества!»

Замечтавшись, она представила своего двуличного спутника в рабочей робе, в ватнике и сапогах, валящим лес (хотя это вряд ли, он и топор-то не удержит!) или укладывающим кирпичи. Получилось так занятно, что Маша не сразу поняла, что это пихает ее сзади. Оказалось, она подперла дверь, и лесник не мог выйти…

— Господин, да что же это! Да как же это! — причитал Яреук над Весьямиэлем. Тому казалось, что паника лесника выглядит наигранной, да так оно, скорее всего, и было на самом деле. Бородач честно исполнял свой номер, только и всего, а дела до разбитой головы мимохожего аристократа ему не было. — Да я вот скажу старосте, так девку эту…

— Оставь, что взять с убогой! — поморщился Весьямиэль и дотронулся до виска.

Так и есть, кровь: девица задела своей книжищей одну из драгоценных заколок, а та рассадила кожу. Но это ерунда, кровь уже унялась, даже кружева удалось не заляпать. В целом он не особенно пострадал, больше удивился, когда эта ненормальная на него накинулась. Вот вам, кстати, преимущество пышных причесок, которые так осуждают старики при дворе! Огрей его девка по бритому черепу, мало бы не показалось…

Любопытно, кстати, знать, откуда у нее этот фолиант! Уже две вещи, которых не полагается иметь при себе деревенской девке: та брошь (Весьямиэль успел ее разглядеть, вещицы выглядела не обычным украшением, на ней был выгравирован совершенно незнакомый герб, что-то вроде восходящего солнца в венке из колосьев, а на этом фоне — чей-то суровый профиль) и книга, с которой та, похоже, не расставалась. Тяжеленный томище…

Весьямиэль снова потрогал висок и произнес капризно:

— Ну? Долго я буду ждать? Подай умыться!

Пока лесник заполошно метался то в сени, то обратно, соображал, в чем погреть воду (не холодной же господину умываться!), Весьямиэль мог спокойно поразмыслить. Что и говорить, сорвался он на этой блаженной безо всякого повода… если не считать поводом дурное настроение от ночевки в избе, на неудобной, слишком мягкой кровати (еще его, кажется, клоп укусил, а может, и блоха…), в парадной одежде. Толком заснуть ему удалось лишь под утро, и тут же его разбудил грохот. Ну, кто бы тут не вызверился на дурищу неповоротливую?

«А ведь неплохо вышло, — подумал Весьямиэль, третий раз прогоняя Яреука греть воду — слишком холодная, видите ли! Вообще-то, он и снегом мог умыться, оно и для цвета лица полезнее, но выбранное амплуа не позволяло, приходилось чудить. — Спроси кто, этот бородатый расскажет именно то, что мне нужно…»

Наконец, он изволил совершить утренний туалет, то бишь умылся, окончательно стерев краску с лица (может, оно и к лучшему, столичная мода не во всяком захолустье найдет почитателей), поправил прическу, пришедшую в плачевное состояние после ночевки и столкновения с девицыной книжкой, обулся, накинул шубу и заявил Яреуку, что желает немедленно узнать, что всё-таки происходит!

Вообще-то, следовало потребовать подать старосту с его рассказами прямо сюда, но зарываться Весьямиэль не стал. Зато по дороге отыгрался и на Яреуке, и на девке, уныло тащившейся позади и даже не задававшей дурацких вопросов. Она, правда, еще раз попробовала извиниться за свой опрометчивый поступок, но Весьямиэль ее проигнорировал. Зато заметил, что девка этим, похоже, огорчена, и пустил в ход всё свое немалое актерское мастерство, симулируя страшнейшую головную боль. Успокоился он только когда девица начала складывать брови домиком всякий раз, как он трагическим жестом подносил пальцы к виску. По правде сказать, ссадина и не болела ничуть, но Весьямиэль с затаенным злорадством продолжал спектакль… Разумеется, Яреуку тоже перепало, но по другой причине: и лошади у него не имелось для благородного господина, не говоря уж о карете или хотя бы санях, и дорога к поселку не была расчищена, и идти далеко, и это не считая мелочей!

Под конец путешествия Весьямиэль, правда, унялся — уж больно нехорошим взглядом начал на него посматривать лесник. Должно быть, попадались ему капризные господа, но не до такой же степени!