Фельдшер скорой - Линник Сергей

– Вот гад!

– Ни себе, ни людям…

– И что же ты будешь делать? – Глаза у Каримова были с пятикопеечную монету.

– Уже решил. Объявлю голодовку у Мавзолея.

– Так арестуют же!

– Тогда даже не знаю, что делать… – Я развел руками. – Есть еще одна идея. Мне ее в КГБ озвучили. На собеседовании.

Толпа вокруг меня стала еще больше, люди вставали на цыпочки, чтобы расслышать.

– Что за идея-то?

– Давай, говори, не томи!

Нет, до чего же все-таки народ в Советском Союзе наивный. По-хорошему наивный. И потом на этом простодушии будут паразитировать разные экстрасенсы, черные и белые «маги» и прочие мошенники.

– Половину – десять миллионов – отдаю государству. А остальное могу забрать себе.

– Конечно!

– Соглашайся!

– Товарищи! Что здесь происходит? – Старшая фельдшерица Галя, словно ледокол, прошла через толпу, воззрилась на меня с негодованием. – Андрей, тебя же заведующий ждет! Ты чего тут концерт по заявкам устраиваешь?

– Галина Васильевна! – загудел народ. – Скажите Лебензону, что так себя вести нельзя! Панов – герой, у него грамота из Моссовета!

Я важно покивал и по пробитому фельдшерицей проходу прошествовал в коридор. Оттуда в сопровождении народа уже к кабинету Ароныча. Тот, само собой, был на взводе. Начал орать, только я переступил порог:

– Сколько можно ждать, Панов?!

– Видите, как завидует! – прошептал я, повернувшись к коллегам. – Не отпустит. Плакали мои доллары.

Плотно закрыв за собой дверь, я резко осадил Лебензона:

– Прекратите на меня орать! Я вообще ни в чем не виноват.

– А бензин? А амортизация автомобиля? А прогул в рабочее время?

Ароныч привстал в кресле, потом болезненно схватился за эпигастрий, начал шарить на столе. Найдя под бумагами таблетки, засунул в рот сразу две. Так это же антацид! А у главврача – язва. Или гастрит. Вот почему он такой злой постоянно.

– Если бы не звонок… – посмотрев на потолок, тем временем продолжал выговаривать мне Лебензон, – я бы вас уже всех уволил. Пусть внутренние органы разбираются…

– Кстати, насчет внутренних органов… – Я без спросу сел в гостевое кресло, положил ногу на ногу. – Лев Аронович, у вас же язва!

– Ну допустим. Не меняй тему разговора!

– А я недавно написал статью с профессором Морозовым насчет язвы.

– Ты? С профессором?

Я кинул на стол благоразумно взятый с собой журнал с закладкой на нужной странице. Лебензон быстро просмотрел статью, кинул на меня удивленный взгляд.

– Так это вот про кого писали в «Медицинской газете»!

– Да, про нас. Вот не идем мы ленинским курсом, хоть убейте. Я тут на досуге просмотрел полное собрание сочинений Владимира Ильича… И знаете что обнаружил? – я поддал в голос страха.

– Что? – Ароныч опять аж привстал.

– Ни-че-го! Нет у Владимира Ильича никаких указаний насчет язвенной болезни. И у Павлова нет! Представляете?

Лебензон уселся обратно, еще раз посмотрел статью. Похмыкал.

– Ну готовься, будут травить. Про кибернетику, поди, слышал…

– И про генетику тоже, – вставил я.

– А что насчет этой бактерии? Как собираетесь лечить, если все подтвердится?

Ага, главврач-то на глазах добреет. Я начал рассказывать про наши опыты, Ароныч вставлял дельные замечания. Видно, что для человека актуально, вот и увлекся. Расстались мы если не друзьями, то вполне приятственно. Но уже уходя, я не смог удержаться от выходки:

– Ах да, чуть не забыл. – Я вернулся от двери, достал железный рубль из кармана. Положил его на стол главврачу. – За потраченный бензин.

* * *

Вот она, прелесть скорой: все давятся в очередях за елками, мандаринами, а мы катаемся. Вот на заправку заехали. Пока ждали Харченко, неожиданно для себя я продекламировал стихи про осаду прилавка из-за кофейной халвы. Странное дело, я до этого поэзию не очень любил. Знал, что она есть, скажем так, а тут Бродского наизусть шпарю:

В Рождество все немного волхвы. В продовольственных – слякоть и давка. Из-за банки кофейной халвы Производит осаду прилавка Грудой свертков навьюченный люд: Каждый сам себе царь и верблюд…

– Никогда не слышала раньше, – повернувшись ко мне, сказала Лена. – Это ты написал? А почему не Новый год, а Рождество?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Потому что не я автор. Это же Бродский, – ляпнул я и тут же прикусил язык. Только эмигрантов-антисоветчиков мне не хватало.

– Никогда не слышала, – пробормотала Томилина. – Андрей, а давай к нам на Новый год, а? У нас елка, весело будет. К ребятам сходим, песни попоем. Ну что ты в своей общаге делать будешь? Тебе пить все равно нельзя.

– Подумать надо. Я же Давиду обещал.

А еще Лизе. Та тоже звала меня встречать Новый год с родителями. Налаживать мосты. Или строить? Даже передала приглашение от мамы – представляю, сколько сил ей стоило выбить это разрешение.

Что тут делать, совершенно не ясно.

* * *

Последним вызовом, получается, головная боль была. Ну и ладно, на часах без чего-то там семь, пока туда-назад – и пересменка. Хорошее время. Харченко вон успокоился, даже тупой анекдот про русского, англичанина и немца рассказал. Лебензон его почти простил. Сказал, что выговор все равно будет, но в следующем году. Чтобы на премию годовую не повлияло.

И Томилиной прилетело, но символически. Даже без выговора. Замечание. Типа послабление молодому работнику. Но тоже в январе. Надеюсь, это все же новости с фронтов борьбы с язвенной болезнью повлияли. Или новогоднее настроение.

Только вылезли из машины, как меня угораздило попасть в собачье дерьмо. Миша, гад, остановил именно так, что я вляпался в свежую кучку, выпрыгнув из салона. Пока я чертыхался, Лена забрала у меня сумку и пошла на вызов. Правильно, что время терять? Пока я ботинок почищу, она давленьице померяет. Странно, конечно, что не дама в летах, а мужик молодой, тридцати еще нет. Так, может, вчера последние триста граммов неправильной водки лишними были, вот и мается, скорую вызывает, надеется на волшебный укольчик.

Харченко стонал, что я опять ветошь из машины уволок, а я мужественно протирал ботинок. Даже перекисью промыл для надежности. Вот поэтому я и не заведу никогда собаку. Очень уж от них отходы дурно пахнут, ужас просто.

На этаж я поднимался не спеша. Пусть молодая докторица опыта набирается, а то привыкла за моей широкой спиной тяжелее ручки и стакана ничего не поднимать. И уколы внутривенные скрученной в поросячий хрен иголкой фельдшер фигачит, и тяжести таскает, да все делает, считай. А она знай себе прохлаждается.

Странно, что дверь закрыта. Обычно ее не запирают для опоздавших. Ничего, я не гордый, могу и постучать. Кто-то подошел и чуть приоткрыл дверь изнутри. Ага, Томилина нос высунула наружу.

– Андрей, у тебя маска с собой? – спросила она специальным шепотом заговорщицы первого уровня опасности.

– Да, вот, – я вытащил из кармана халата обычную марлевую маску, хитро упакованную с помощью тесемочек. Никаких одноразовых здесь еще нет. Никто не слышал даже.

– А в машине есть? – спросила она, схватив ту, которую я только что показывал.

– В сумке лежат. Две штуки было с вечера. Если никто не упер, то там они и есть.

– Подожди, я сейчас… – Она захлопнула дверь и убежала.

Странные дела. Что она мечется? Никак не пойму. Ага, вот дверь опять открывается, надеюсь, сейчас больше узнаю.

– На, надевай. – Она подала мне обе маски. – Тут, Андрей, что-то очень нехорошее творится.

Глава 3

Да уж, парень совсем не был похож на такого, который вчера на вечеринке побывал. Бледный, аж с синевой, на боку лежит, глаза закрыл, ноги согнул в коленях. Реально больной.

– Температура тридцать девять и шесть, давление сто пять на шестьдесят, пульс сто десять. В легких хрипов нет, зев немного красноват. У него сыпь какая-то на бедрах. Рвота была раз пять. Может, кишечная инфекция? – тихонечко обрисовала ситуацию Томилина.