Моше и его тень. Пьесы для чтения - Константин Маркович Поповский

Этингоф: Что?

Анна: Вы только не обижайтесь, но я слышала, что человек видит в других только то, что он находит в самом себе.

Этингоф: Вот видите, вы его уже защищаете!.. Еще не успели разобраться, в чем дело, как уже подаете голос в его защиту… Ну еще бы!.. Ведь это – Бог!

Анна: А зачем вы на него нападаете?

Этингоф: Я нападаю, потому что у меня есть для этого все основания. А вы защищаете его, потому что Он сильный и если захочет, то может превратить вас в жабу или в пинцет… Поэтому, знаете, что я вам скажу, дорогая Анна?.. Как и всякая женщина, вы уважаете только силу.

Анна: Неправда.

Этингоф: Мышцы.

Анна: Глупости.

Этингоф (кричит): Мускулатуру!.. Форму, а не содержание!

Анна: И ничего подобного. Мне сразу показалось, как только я его увидела, что Он очень, очень милый.

Этингоф: Я тоже очень, очень милый.

Анна: Но вы не Бог.

Этингоф: Ну и что? Ну и что? Какое это имеет значение?

Анна (уклончиво): Большое.

Этингоф (горько): Вот видите… Стоит появиться какому-нибудь культуристу, как женщины сразу забывают все на свете и бросаются ему на шею!.. (Ядовито). Уж такова женская натура. Ничего не поделаешь.

Анна (всплеснув руками): Господи!.. У меня просто голова идет кругом!.. Ты приходишь, чтобы рассказать читателям про выдающегося человека, а там по квартире разгуливает Бог, который живет в кладовке и любит сливовое варение, и при этом ты еще почему-то оказываешься во всем виноватой, как будто это ты посадила Его в эту глупую кладовку и заставила Его есть это дурацкое варение!.. (Умоляюще). Господин Этингоф!.. Давайте вернемся к нашему интервью… Пожалуйста!.. Вспомните, ради Бога, что-нибудь такое, что могло бы заинтересовать нашего читателя!..

Этингоф обиженно молчит.

Я вас умоляю!

Этингоф (ворчливо): Ну, хорошо, хорошо… Если хотите, я могу рассказать вам про свою рыбку, которая была у меня в детстве… Про свою несчастную рыбку, которую я купил на Птичьем рынке на скопленные от завтраков деньги… Конечно, если это будет интересно вашим читателям, мадемуазель Анна.

Анна: Чудесно, господин Этингоф.

Этингоф (оживая): Тогда я скажу вам, что это была такая рыба, что мне завидовали все соседи. Она росла не по дням, а по часам и никогда не забывала напомнить, что пришло время ее покормить. Стоило мне войти в комнату, как она начинала биться головой о стекло и пытаться выпрыгнуть из аквариума, словно сумасшедшая. Зато, после обеда, она плавала, едва шевеля плавниками и даже позволяя слегка почесать ей спинку.

Анна (записывая): Какая прелесть!.. А как ее звали, эту маленькую прелесть?

Этингоф: Ее звали Дохлик, потому что она питалась дохлыми мухами, которые ей приносили дети со всего дома. (Мрачно). Но к несчастью это продолжалось совсем недолго…

Анна: Она умерла?

Этингоф: Мученически… Ее съели мои родители.

Анна: Вашу рыбку?

Этингоф: Однажды я пришел домой из школы и учуял жареной рыбы. (Трагическим шепотом) А потом оказалось, что пока меня не было дома, они съели моего Дохлика.

Анна (потрясена): Ваши родители?

Этингоф: Когда я был в школе.

Анна: Черствые, бессердечные люди… (Хихикает). Господи, господин Этингоф!.. Съесть рыбку собственного ребенка!.. (С трудом сдерживая смех) Но, послушайте, я не могу писать о том, что ваши родители съели вашу рыбку. Это не педагогично.

Этингоф: К черту педагогику. Лучше представьте себе, что я почувствовал, когда узнал, что они сожрали ее?.. Умяли за милую душу, так что не осталось даже маленькой косточки?.. Да еще сказали, что это Бог наказал меня за то, что я плохо учился…

Анна (в изумлении): Они так сказали? (С трудом сдерживает смех). Господи, господин Этингоф!.. Тогда, может быть, сначала вы расскажите нам о них немного подробнее?.. Хотя бы в общих чертах, чтобы нам иметь о них какое-то представление?

Этингоф: О моих родителях?.. Хотите, чтобы я рассказал вам о своих родителях?.. О том, что они вечно путаются у меня под ногами и мешают мне работать своей нескончаемой трескотней?.. (Стучит ногой об пол, сквозь зубы). Или о том, что они, никогда не оставляют меня в покое, потому что они всегда рядом, всегда тут, поблизости, стоит только тебе их упомянуть или просто о них подумать? (Вскочив с кресла, стучит ногой по полу). Чертовы родители!.. Слышите?.. Вот они… И как всегда, опять не могут что-то поделить.

Анна (неуверенно): Вы это о своих родителях говорите?

Этингоф: Я это о своих родителях говорю… О своих родителях, которые сожрали моего Дохлика, а теперь ползают под землей, как кроты, вместо того, чтобы лежать себе тихо на Востряковском кладбище… Вы послушайте, послушайте… (Глядя в пол и прислушиваясь, негромко). Иногда я чувствую, как они кружат возле дома и все никак не могут угомониться или бьются головой об асфальт, потому что им, видите ли, не хватает воздуха… А зачем им воздух, если все они умерли пятьдесят лет назад? (Стучит ногой по полу). Ну что вы опять расшумелись, землеройки?

Анна (в ужасе): Это ваши родители ползают?

Этингоф: А чьи же еще, по-вашему?.. Мои. (Негромко). Глупые, глупые чревоугодники. Съели моего Дохлика, а теперь ползают туда-обратно, как будто нет какого-нибудь другого занятия, да к тому же совершенно не соблюдают при этом технику безопасности… Я говорю – папа, ведь ты же можешь свалиться в какую-нибудь канализационную трубу, и тогда тебя унесет отсюда за тридевять земель, пока ты не окажешься в каком-нибудь Тихом океане, который найдешь ни на всякой карте… Но куда там! Разве они меня слушают? (С остервенением стучит ногой по полу) Глупые, глупые родители!.. Если бы они меня хотя бы иногда слушались, то, может быть, все было бы иначе!..

Анна: Вы хотите сказать, что они – здесь?.. Здесь?.. Прямо тут, под нами? (Негромко стучит ногой по полу).

Этингоф: А где же им, по-вашему, еще быть, если ни с родным сыном?.. В конце концов, это же мои родители. Ползают за мной, как кроты. Прячутся. Подкрадываются. Подслушивают. Ночью я слышу, как они разговаривают там, под землей и все никак не могут решить, кто из них виноват, что я вырос таким неудачником. (Кричит и стучит в пол). Что?.. Что?.. Что?.. Господи, ну что вам еще от меня надо!

Анна (глядя в пол): Мне кажется, еще немного и я сама начну с ними разговаривать…

Этингоф: Глупые землеройки!.. Они, видите ли, беспокоятся, что я могу забыть принять лекарство. Почему-то все в этом городе озабочены тем, что я могу пропустить время приема лекарств, как будто это грозит миру неисчислимыми бедствиями…(Глухо). Чертовы лицемеры. (Подходит к шкафчику и вновь достает оттуда бутылку вина, разливая). Надеюсь, вы присоединитесь ко мне, милая Анна?.. Если пришло время принять лекарство, то мы, конечно, не станем нарушать режим и