Война и мир Михаила Тухачевского - Юлия Кантор

В 1909 году Тухачевские переехали в Москву. Здесь старшая из сестер — Надя, закончившая гимназию и имевшая право «получить от министерства народного просвещения свидетельство на звание учительницы начальных училищ и заниматься обучением на дому»17, давала уроки — семья была стеснена в средствах. Братья поступили в разные учебные заведения, причем Миша — в 10–ю московскую гимназию. Будучи потомственным дворянином, Тухачевский имел право после окончания гимназии поступить в закрытое военно–учебное заведение, готовившее к офицерской службе18.

Интерес к воинской службе, «баталиям и викториям», проявился у Тухачевского рано. М. Н. Балкашин, друг семьи, вспоминал:

«Миша отличался особой живостью характера. С раннего детства у него была любовь к военным, все равно, будь то солдат, пришедший на вольные работы, заехавший в гости исправник или кто–либо другой, лишь бы он был в военной форме. Меня, когда я приезжал к Тухачевским юнкером, а потом офицером, он буквально обожал, сейчас же завладевал моей шашкой, шпорами и фуражкой. Заставлял меня рассказывать разные героические эпизоды из наших войн, про подвиги наших солдат и офицеров. Десятилетним мальчиком он зачитывался историей покорения Кавказа во времена Ермолова и Паскевича. В юношеском возрасте он увлекался походами и сражениями великих полководцев. Русскую военную историю он знал превосходно, преклонялся перед Петром Великим, Суворовым и Скобелевым»19.

Среди кумиров также — Наполеон, среди любимых кампаний — Отечественная война 1812 года, в связи с чем — особое почтение к поэту–гусару Денису Давыдову.

Когда Михаилу исполнилось 18 лет, он поступил в Первый московский императрицы Екатерины II кадетский корпус — в седьмой, выпускной класс. В Высочайше утвержденном положении о кадетских корпусах сказано:

«Воспитание в кадетских корпусах, живо проникнутое духом христианского вероучения и строго согласованное с общими началами русского государственного устройства, имеет главной целью подготовление воспитывающихся юношей к будущей службе Государю и Отечеству — посредством постепенной с детского возраста выработки в кадетах тех верных понятий и стремлений, кои служат прочной основой искренней преданности престолу…»20 Преданность престолу, как показали последующие события, в Тухачевском воспитать не удалось ни кадетскому корпусу, ни Александровскому училищу. Искреннюю преданность Отечеству — да, в меру собственного понимания того, что составляет его (Отечества), пользу.

Н. Кулябко (выпускник Гнесинского училища и, позднее, консерватории, где учился у Н. С. Жиляева. — Ю. К.), познакомившись с семейством Тухачевских в 1912 году, «не без предубеждения» отнесся к юнкеру Тухачевскому:

««Будущая опора трона», — подумал я о нем. Однако не кто иной, как сам Михаил Николаевич, тут же заставил меня усомниться в правильности этого моего предположения. Братья сообщили Михаилу, что они готовятся к посещению Кремлевского дворца, где обязательно будут «августейшие» особы. К моему удивлению, он встретил это сообщение довольно скептически.

— Что же, ты не пойдешь? — удивились братья.

— Меня это не очень интересует, — пожал плечами Михаил и заторопился к себе в училище.

Из дома мы вышли вместе. По дороге завели разговор о революции пятого года. Михаил с острым интересом расспрашивал меня, и я окончательно убедился, что мой спутник — юноша серьезный, думающий, отнюдь не разделяющий верноподданнических взглядов, характерных для большинства кадетов и юнкеров. Постепенно я все больше проникался симпатией к Михаилу Николаевичу.

Наши беседы раз от разу становились все более откровенными.

Михаил не скрывал своего критического отношения к самодержавию и так называемому «высшему обществу»»21.

Могущая показаться юношеской бравадой неприязнь не была случайной. Пренебрежение к «властям предержащим » — рефрен публичного поведения Михаила Тухачевского.

Е. Н. Тухачевская:

«Помню такой случай, который в первый момент меня озадачил, но потом заставил размышлять, насколько, конечно, это было возможно в моем возрасте. Году в 1910 или 1911–м в Москву приезжал царь. Мы жили тогда около Гоголевского бульвара. И вот один раз нянька, пойдя с нами гулять, увела нас посмотреть на царя, который проезжал где–то поблизости. Отец нам ничего не сказал, но с нянькой какие–то разговоры были. Вечером, в субботу, когда нас уже уложили спать, в детскую пришел Михаил Николаевич. Он, видимо, куда–то собирался уйти, так как был в шинели, но очень долго пробыл с нами. Спрашивал, зачем мы ходили смотреть на царя. Ведь царь, говорил он, такой же обыкновенный человек, как и все другие, и на него совершенно незачем смотреть, и что мы очень нехорошо поступили, что сходили и посмотрели. Таким недовольным и рассерженным я его никогда не видела, поняла тогда только одно:

если Миша так недоволен, значит, мы сделали действительно что–то очень нехорошее»22.

Тухачевский быстро и с удовольствием втянулся в кадетскую жизнь. Директором первого Московского кадетского корпуса был генерал В. В. Римский–Корсаков, родственник композитора, высокообразованный, любящий свое дело человек. Благодаря ему корпус — одно из старейших военно–учебных заведений России — стал учебным заведением, по уровню знаний своих воспитанников превосходившим гимназии и реальные училища. Корпус отличался хорошим составом преподавателей. Офицерывоспитатели, особенно имевшие печальный опыт русско–японской войны, стремились развить в своих воспитанниках чувство национальной чести, долга перед Родиной23.

Кроме обычных общеобразовательных предметов по программе гимназии, за исключением латыни, полагались следующие внеклассные занятия: строевое обучение, гимнастика, фехтование, плавание, музыка, пение и «танцование на основах инструкций, утверждаемых Военным министром».

Единственный для Тухачевского учебный год в кадетском корпусе начался 16 августа 1911 года. Кадетский корпус был военизированной средней школой, причем и преподавание общеобразовательных предметов было поставлено хорошо, направлялось на развитие самостоятельности.

Воспитание основывалось на советах классических педагогических авторитетов — Яна Амоса Коменского и Жан–Жака Руссо. Характерно, что в качестве одной из целей ставилась выработка скромности и непритязательности в быту.

Само устройство внутреннего распорядка включало в себя элементы военизации. Кадеты объединялись в строевые роты, а в ротах делились на отделения. Руководителями были офицеры–воспитатели. Военные занятия состоя ли из строевого обучения, стрелковой подготовки, прогулокэкскурсий, подвижных игр. В конце года директор производил строевой смотр и проверку знаний: устраивались состязания по гимнастике24. Кадет Тухачевский неоднократно становился обладателем призов по фехтованию и борьбе.

«Когда он приходил из корпуса, а позднее из военного училища, то в доме всегда становилось веселее и оживленнее, — рассказывает сестра Тухачевского. — Маленьким Михаил Николаевич мечтал научиться играть на скрипке, но скрипку ему так и не купили и, будучи кадетом, он достал руководство по изготовлению скрипок и по этому руководству сам сделал себе скрипку. Делал он ее только по воскресеньям, когда приходил домой… Делал ее в столовой, нам смотреть не возбранялось. В то время у него не было никаких приспособлений, как впоследствии, все делалось примитивно. Например, обичайки он выгибал на разогретом пестике от медной ступки. Скрипка была очень быстро готова, и я не знаю, кто больше радовался, сам создатель ее или все окружающие. После того, как скрипка была сделана, в доме появилось новое увлечение: трио в составе Михаила Николаевича — скрипка, брат Александр — виолончель и второй брат Игорь — рояль. Играли обычно по вечерам в субботу и воскресенье, когда Михаил Николаевич приходил из корпуса. Нас, детей, укладывали спать, мы просили не закрывать дверь и слушали и до сих пор любимые наши трио — Мендельсона, Шумана, Моцарта. В соседнем переулке была библиотека, куда Михаил Николаевич часто ходил. Иногда он туда брал с собой меня».

Семья была для него значима всегда. Эта рожденная теплым детством связь не порывалась всю жизнь. Став взрослым, уже во время Гражданской, и позже, командуя Западным фронтом, Тухачевский постоянно вызвал к себе сестер и мать. (Это, кстати, было закономерным поводом для разнообразных нареканий окружающих.) Сестры его боготворили. Вот лишь один курьезно–трогательный штрих:

«Мы за неделю успевали соскучиться по Мише. Однажды, провожая его после выходных в корпус, мы насовали ему в карман шинели конфеты, полученные от родителей. Думали сделать сюрприз.

Миша рассказывал потом со смехом, что на раздувшийся карман обратил внимание дежурный и потребовал от кадета «привести себя в порядок». Миша полез в карман, где все наше подношение уже давно растаяло, превратившись в липкий ком. Тем не менее, он был страшно доволен»25.