Возлюбленный враг - Регина Грез

что абсурдная ситуация со мной происходит наяву, опять начинала кружиться голова.

Барановский плотно позавтракал аккуратными бутербродиками с ветчиной, допил свой кофе и мы поехали дальше. Он планировал поселить меня у друга-портного, потому что ревнивая супруга ни за что не позволит мне остаться в доме писаря даже на правах прислуги.

О том, чтобы выдать меня за любимую племянницу, тоже не могло быть и речи. Вся родословная Стефана давно уже была под пристальным наблюдением Виги, да и мне не хотелось цапаться с ревнивой «молодой» полькой.

Других забот полно, вот, например, по словам Барановского мне нужны новые документы, а где же их взять, спрашивается? Без приличного здешнего паспорта меня еще чего доброго примут за шпионку, а так хотелось бы тихонечко отсидеться три месяца, не попадаясь никакому злу на глаза и так же тихо себе вернуться обратно, в родную школу, к детишкам.

— Бумаги я вам попробую оформить, есть кое-какие связи. Скажем, что у вас украли чемодан на вокзале, самое обычное дело. Имя можно ваше оставить, оно звучит вполне по- польски, а фамилию… Вороновская, пожалуй, будет лучше.

— А, может, сразу Воронцова? - не удержалась я от ехидства. - В честь вашей богатенькой бабушки!

— Да-а-а, жаль, что именно вы свалились на мою бедную голову, со своей-то старушкой я бы нашел о чем поговорить! Уж она бы мне поведала тайну своего клада, порадовала потомка.

Мы проехали примерно половину дороги, по словам Стефана, как его машина вдруг зафырчала, заглохла и остановилась. Я не удивлена. Напротив, было любопытно, как эта картонная игрушка вообще продержалась так долго.

Стефан выбрался из тесного салона и полез под капот, а через некоторое время до меня донеслись громкие ругательные слова, часть из которых я даже понимала. Еще десять минут примерно он возился со своим «мустангом», а мне надоело сидеть и я тоже выбралась из салона, чтобы встать рядом, хотя бы для моральной поддержки.

А потом мой незадачливый собеседник вдруг заявил, что ничего не понимает в поломке и ему требуется компетентная помощь другого водителя. А для этого нужно всего-то, чтобы я помахала рукой проезжающей мимо машине. Она, конечно, сразу же остановится при виде столь милой пани, оказавшейся в беде и нам помогут завести чудо техники.

— Может, вы мне еще и вприсядку станцевать прикажете? - грустно съязвила я.

— Вряд ли вы на это способны в такой узкой юбке, - сально улыбнулся поляк.

Ах, ты…! Тянет выругаться. Успел уже все разглядеть, и блузочку мою белую и серую строгую юбку школьной учительницы.

— Сами тормозите помощников, я вам в служанки не нанималась!

А потом я увидела их… По дороге к нам приближалась большая машина вроде высокого длинного грузовика. За рулем находился человек в пилотке, а в кузове, держа между колен ружья, рядами сидели солдаты в куртках грязно-серого цвета. И все эти немецкие солдаты сейчас смотрели прямо на меня.

Покрываясь холодным липким потом, я нырнула обратно в автомобильчик Барановского, мне почему-то показалось, что сейчас машина остановится, меня схватят и поведут на расстрел. А если буду кричать им что-то про Нюрнбергский процесс вовсе дурочкой сочтут и еще поколотят перед смертью.

Я сжалась в комочек и только слышала, как затравленно бьется сердце, грозясь выпрыгнуть из груди да неистово стучат зубы. А тут еще горе-маг рядом суетится...

— Пани Ася! Вам плохо? Пани Ася, что с вами? Уже скажите что-нибудь внятное!

Барановский раздраженно тряс меня за плечо и сквозь зубы шипел новые ругательства, которые я уже совсем не воспринимала. С трудом разлепив мигом пересохшие губы я только пробормотала невнятно:

— Пожалуйста, верните меня домой, я их боюсь, я тут не хочу оставаться.

Мне кажется лишь в тот момент, когда я в реальности увидела людей в немецкой форме, то окончательно поняла, насколько же я «попала» и мне стало очень-очень страшно.

В голове моментально пронеслись кадры из всех виденных- перевиденных фильмов о Великой Отечественной Войне, эпизоды из множества прочитанных книг о немыслимых зверствах фашистов. И вот теперь я в самом эпицентре этого сурового времени, хотя…

Какой там эпицентр, на СССР они нападут еще только через месяц, Барановский сказал, что сегодня тут двадцать второе мая, а значит впереди четыре года войны и множество жертв.

Меня трясло, у меня никак не укладывалось в голове, что теперь именно я должна делать - куда-то бежать, кого-то предупреждать… Могу я что-либо изменить? Как мне отменить ужасную войну? Вот этот вопрос немилосердно сверлил мозг, вызывая панику и отчаяние.

А чертов астролог, будь он неладен, орет что-то в ухо, а я ничего не могу разобрать, я его даже почти не вижу из-за слез. Стефан сел рядом со мной и наконец замолчал. А я размазала по опухшему лицу слезы и тихо спросила:

— Как нам быстрее попасть в город? Неужели будем тут до ночи сидеть, а дальше что? Почему же вы сами не помашете рукой и не остановите сердобольного соотечественника?

Поляк обреченно пожал плечами.

— Бесполезно… Никто не остановится, чтобы подсобить жалкому маленькому писарю на его развалюхе.

Меня вдруг охватила отчаянная злость.

— У вас тут нормальные люди вообще перевелись?

— Все боятся, пани, а здесь, на дороге чаще всего встречаются немецкие машины.

Он вдруг с надеждой заглянул мне в глаза:

— Милая пани Ася! Просто выйдите и встаньте рядом, кто-нибудь непременно захочет помочь симпатичной девушке вроде вас.

Вскоре я осознала, что дальше сидеть с ним рядом уже не могу, невыносимо противно слышать его писклявый жалостливый голос - я решительно молча выбралась из "Пежо" и обратилась к Барановскому с единственной просьбой:

— Одолжите мне ваш пиджачок, что-то я озябла!

— Но сам-то я как же, пани… Имея очень хрупкое здоровье, должен блюсти порядок в одежде и режиме.

— Теперь понимаю, за что вас ваша Вига третирует, вы жуткий зануда!

Стефан с кислой физиономией передал мне свой узенький пиджак, и я с возмущением обнаружила, что на астрологе был одет еще и шерстяной пуловер с треугольным вырезом, а внизу, кажется, присутствовала рубашка со стоячим канцелярским воротничком. Я разглядела даже кусочек массивной золотой цепочки.

«А я тут мерзну!»

Закутавшись в мягкий светло-коричневый пиджак, я прислонилась к машине Барановского. Вид у