Лучший из худших (СИ) - Дашко Дмитрий

Собеседник немного помолчал.

- Приговор оказался очень суров. Я попробовал попасть на аудиенцию к его величеству. Хотел упасть к его ногам и молить, чтобы тебя помиловали, ведь это в его власти. Но во дворе мне сказали, что император слишком занят и, что нет смысла искать случай, чтобы с ним встретиться.

С одной стороны, это меняло дело. Я был рад, что мой брат — не Джек Потрошитель, убивающий невинных направо и налево. С другой, мне предстояло сидеть и сидеть, так что повода для оптимизма не имелось.

Саднило же меня сейчас другое.

- Почему ты отказался от меня, папа?

Действительно, после всего такого, в семье на меня молиться должны, а тут прямо как в тридцатые годы: дети отрекаются от отцов, отцы от детей.

- Мне намекнули в Сенате, что в противном случае, следователь не станет закрывать глаза на некоторые несостыковки, и тогда на скамье подсудимых окажетесь вы оба: Валерий за убийство, а ты за дачу ложных показаний. Мать бы не пережила такого удара, а фамилия Ланских была бы окончательно смешана с грязью. Если хочешь, я буду просить у тебя прощения, сын мой, — Он задумчиво наморщил лоб и посмотрел так, словно на мне было что-то написано.

- Словами делу не поможешь, — изрёк банальность я, вот только сейчас эта фраза отнюдь не казалась мне избитой.

Слова действительно были тут бесполезны.

- Если у меня какие-то шансы на УДО… то есть на досрочное освобождение? — поправился я. — Допустим, я стану примерно себя вести и всё такое…

- Примерное поведение не уменьшит твоего срока, — отрицательно помотал головой Ланской.

- То есть, мне придётся гнить в тюрьме четверть века, — приуныл я.

Перспектива так себе. Если сейчас мне… ну лет восемнадцать, на свободу с чистой совестью выйду в сорок три года. Не сказать, что преклонный возраст, однако лучшее время жизни провести в тюрьме… Бррр!

Долбануть башкой об стенку, чтобы раз и навсегда? А вдруг перекинет в другой мир, а там будет ещё большая жопа? Что-то стрёмно рисковать, да и не в моей натуре самоубиваться и поднимать лапки кверху.

- Правда, есть один способ скостить срок, — произнёс собеседник.

Если бы я был кроликом, приподнял бы сейчас уши и насторожился. Отсидеть меньше, чем тебе впаяли — это несомненно позитивная хрень, однако, судя по выражению лица Ланского-старшего, сейчас он скажет «но», и за этим последует нечто такое, чего делать точно не захочется.

- Ты можешь подать прошение о том, чтобы пойти служить в батальон смертников, — выдал внезапно отец.

- Батальон кого? — захлопал глазами я.

Ланской-старший пояснил как для несмышлёныша:

- На самом деле это отдельный его императорского величества батальон особого назначения, но все прекрасно знают, что немногие доживают до конца пятилетнего контракта. Поэтому часть в народе так и зовут — батальон смертников. Служить туда не рвутся, поэтому государь разрешил принимать преступников. Тем счастливчикам, — отец горько усмехнулся, — котором повезёт выслужить все пять лет и при этом остаться в живых, даруется помилование. Особо отличившиеся могут получить личное дворянство.

Мне не понравилось то, что я услышал. В моей прежней жизни отец обещал сделать всё, чтобы я откосил от армии. Он считал, что даже год в ней — напрасно потраченное время. Зная, что сам он оттрубил ещё в советской армии от звонка до звонка, я ему верил.

Нет, повертеть в руках пистолет или автомат, пострелять из него в тире — всегда пожалуйста. А вот наматывать на ноги вонючие портянки или, что таскают на ногах солдаты сейчас, драить зубной щёткой унитазы, ходить строем и задирать на плацу ногу выше головы — не больно-то хочется.

Так что мысли мои с отцовскими сходились целиком и полностью.

Вот только там была другая жизнь и иные обстоятельства.

Если положить на одну чашу весом четвертак тюремного заключения и пять лет молодости в сапогах, однозначно, перевесит последнее, сравнивать числа меня ещё до школы научили, как и читать и писать.

А смертники они или бессмертные — я привык к тому, что многое в действительности не такое и страшное, как его малюют.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Авось, выиграю в этой лотерее, вытащив счастливый билет.

Пан или пропал, короче!

- Папа, я решил, — вздёрнул подбородок я.

- Что именно?

- Подам прошение, чтобы меня взяли в этот самый батальон. Всё равно, мне особо терять нечего.

Глава 4

Вертолёт приземлился. Где-то наверху по инерции продолжали крутиться его лопасти, разгоняя пыль и комки высохшей грязи.

- Рекруты, на выход.

Внутри длинного и узкого как кишка отсека сидели рекруты, то есть ещё не вступившие официально на службу солдаты, в число которых входил я.

Не ожидал, что всё так быстро завертится. Не успел подать прошение, как через два дня меня уже дёрнули на медкомиссию.

Там я впервые увидел в зеркале своё новое отражение и, по правде говоря, не остался доволен увиденным. Аристократия, мать его за ногу: такое чувство, что меня специально недокармливали, сквозь тонкую кожу просвечивали рёбра, а сама грудь была как у молодого петуха коленка.

Моя прежняя телесная оболочка тоже была далека от идеала, на Шварца я не походил, но регулярные тренировки и полноценное здоровое питание помогали поддерживать себя в хорошей форме. А тут просто дистрофик…

Знаю, что некоторым девушкам нравятся такие бледные дрищи, смахивающие на персонажи из аниме, где всё, что есть кроме костей и кожи — острые подбородки и большущие глаза, но лично у меня были другие стандарты мужской красоты.

Когда мне измеряли рост и вес, ожидал услышать какие-нибудь аршины, вершки-корешки и прочие фунты, но нет, тут во всю использовалась привычная метрическая система, так что я узнал, что во мне сто семьдесят семь сантиметров длины и шестьдесят один килограмм неполезной массы.

Параметры, скажем, так себе. Ветром сдует. Удивительно, как я раскидывал этих двух здоровенных лбов в сером, не иначе творил чудеса в состоянии аффекта.

В целом медкомиссия признала меня пригодным: слух и зрение в норме, плоскостопия и энуреза не обнаружили (слава тебе, Господи!), сердечко исправное, руки-ноги двигаются, голова на месте. Короче, готов к труду и обороне.

В тот же день отвезли в закрытом фургоне (даже зарешечённых окошек не было) на аэродром, где тоскливо паслись ещё человек десять гавриков вроде меня. Посадили в вертолёт, и, часа через три полёта — вуаля, мы приземлились. Где — а хрен его знает, никто не спешил поделиться со мной информацией, а соседи владели инфой не больше моего. Да и не особо-то получилось поговорить: отсек оказался шумным, себя не услышишь, не то, что собеседника.

Сели мы отнюдь не на аэродроме, а практически в чистом поле. Разве что в отдалении виднелся бетонный забор и какие-то вышки. Не то зона, не то воинская часть. А может и то и другое сразу.

Нас уже встречали: впереди стоял верзила с грубым обветренным лицом, позади двое крепких парней. На всех были камуфлированные куртки (такой расцветки я ещё не видел) с кучей карманов, совсем как на «афганках» советского образца, перетянутые кожаным ремнём со сверкающей бляхой с изображением двуглавого орла, камуфлированные брюки и высокие берцы. На головах лихо заломленные береты чёрного цвета с кокардой и какой-то эмблемой на боку, которую я не успел разглядеть.

У каждого на погоне красовалась одна лычка, только у верзилы широкая, а у его спутников узкая.

- В одну шеренгу по росту — ста-а-навись! — Голос у здоровяка мог вызывать землетрясение.

Дюжина рекрутов худо-бедно выполнила приказание.

Я оказался примерно посредине.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Верзила прошёлся вдоль строя, придирчиво осматривая каждого из нас.

- Опять прислали каких-то уеб…нов, — резюмировал он, закончив осмотр.

Потом резко развернулся в нашу сторону.

- Равняйсь! Смирно! Слушайте и запоминайте, пизд…ки! Я — фельдфебель Белов. Обращаться ко мне нужно — господин фельдфебель. Зарубите себе это на носу.